ему, что ты пришел. Помягче и побыстрее, ладно?
Мы киваем, и она отходит, когда мы переступаем порог.
Палата тускло освещена прикроватной лампой, и нам видны только края его ран, влажно блестящие перед тем, как спрятаться под тени и марлю, и слышен молочно-сладкий запах открытых ожогов и мази. Но больше всего поражает его форма… — я не могу оторвать взгляда от его распростертого тела, искаженного опухлостями и бинтами. Когда он замечает нас, он отодвигает голову по подушке, пытаясь убежать, но не в силах заставить свое искалеченное тело подчиняться.
Его глаза, кристально ясные в свете ночника, лезут на лоб. Он не на шутку напуган.
Но не удивлен.
— Ингрид? — зову я тихо. — Он не удивлен, что Бена здесь нет?
— Нет.
Ингрид озадачена этим, но я — нет. Отсутствие Бена у постели больного отца начинает обретать новый, чудовищный смысл. Доминик Ригби знал, что его сын никогда не войдет в эту дверь.
В школе-интернате, адрес которой записан в полиции, о вас никогда не слышали.
— Черт, — шепчу я. — Бен мертв.
Доминик Ригби смотрит на меня со своей больничной койки так, словно это я виноват в его ожогах. Требуется секунда, чтобы понять, что искаженные звуки, которые исходят из его распухшей челюсти, — это слова. Я наклоняюсь ближе, чтобы услышать его.
— Катись к черту, — хрипит он со змеиным треском в голосе. Я слышу, что каждый слог дается ему с невероятным трудом. — Ты и вся твоя поганая семейка.
Я смотрю на него, сохраняя спокойствие, хотя палата начинает тревожно крениться. Я молча считаю. Видишь, Питти? Ты уже дошел до трех. У тебя все получится, никаких проблем.
— Вы знаете, кто я. — Он не отвечает, но это ничего. Я и не спрашивал. — Кто сделал это с вами?
— Сам знаешь.
— Мистер Ригби, расскажите мне, что случилось.
Один глаз косится в мою сторону, но он не отвечает. Я чувствую исходящий от него страх, и догадаться, чего он боится, нетрудно, совсем нетрудно.
— Я не она, мистер Ригби, — говорю я, стараясь говорить спокойнее и как можно вежливее. — Но она моя сестра. Посмотрите на меня. Сами увидите сходство. Вот и спросите себя, трудно ли мне будет убедить ее вернуться?
Он делает резкий вдох, а затем медленно, шипя, выпускает воздух. Через силу он начинает говорить:
— Она пришла к нам домой. Я работал. Открыл дверь. Она была обычной… обычной… девушкой. — В голосе и сейчас сквозит недоумение. — Она ударила меня чем-то, я отключился.
— Продолжайте, — говорю я.
Он больше не смотрит на меня, а я вспоминаю, как меня допрашивали Рита и Фрэнки, стоя рядом со мной, как будто мы были товарищами. Я опускаюсь в кресло для посетителей — намного ближе, но вне поля его зрения.
— Где вы очнулись? В подвале?
Его глаз поворачивается ко мне с ненавистью, но он не противоречит.
— Пит, — беспокойно спрашивает Ингрид, — откуда ты это знаешь?
— Звукоизоляция, — коротко поясняю я, чувствуя сухость в горле. Я не спускаю глаз с Ригби. — Как это было?
— Холодно. Я был без одежды, замерз.
— Вы очнулись на полу?
— Я висел. Запястья связаны над головой, было больно. Пальцы ног еле доставали пол. Ноги и спина страшно болели. Она все ходила и ходила вокруг меня… казалось, часами. Становилось все тяжелее, и тяжелее, и тяжелее. Это… я думал, потеряю сознание. Я умолял ее отрезать веревки, отпустить меня. Спрашивал, зачем она так. Она не отвечала.
— Она что-нибудь сказала за все это время?
— Только когда я спросил ее за что.
— Что она ответила?
— Два слова: «Вспомни Рэйчел». А потом она… — И его голос обрывается.
— Мистер Ригби? — подстегиваю его.
— Она…
Я вижу, как кривятся его губы, блестит стальная проволока под челюстью, но он не издает ни звука. Его лицо багровеет от натуги. Целая минута проходит, когда он снова начинает хрипеть. Я вижу вялый, беспомощный страх на его лице. Он молча откидывает простыню и приподнимает подол больничного халата. Сморщенная, туго зашитая рана зигзагами тянется вверх по его животу, как вспышка черной молнии, вспоровшей грозовую тучу.
— Жир был белого цвета, — произносит он. — Я увидел его как раз перед тем, как полилась кровь.
Страх запечатлелся в каждой линии его лица, в скрюченном положении его тела, в упрямо стиснутой челюсти.
Я встаю, подтягиваю простыню к его подбородку и присаживаюсь у его головы. Я заглядываю ему в глаза и вижу, как они округляются. Я чувствую его ужас, чувствую, как ужас растет во мне. Я словно смотрю в зеркало, и один страх подпитывается от другого, подобно инфекции.
Каждая клеточка моего тела леденеет, застыв в неверии. Бел сделала это? Повязка закрывает его лицо таким образом, что наводит на мысль о том, что от его носа осталось совсем немного. Голос в моей голове кричит: «Бел сделала это?» Порезами иссечены грудь и живот, сухожилия на пятках, чтобы он не смог убежать. Бел сделала это Бел сделала это Бел сделала это.
Знал ли я ее когда-нибудь по-настоящему?
Ненависть в глазах Доминика Ригби абсолютна: тонкий слой льда, затянувший бездонное озеро страха. Я насчитываю пятнадцать капилляров на белой поверхности его глазного яблока.
— Мистер Ригби, когда она сказала «вспомни Рэйчел», вы поняли, что она имела в виду?
Он в изнеможении закрывает глаза. Кивает головой.
— Я сказал ей, что она не понимает, что я люблю Рэйчел, всегда любил. Я хотел лишь защитить ее.
Я моргаю и на долю секунды вижу перед глазами полицейский отчет, фотографии побитого, чересчур знакомого лица. Бен всегда был похож на свою маму.
— Защитить ее от чего, мистер Ригби? Расскажите мне все с самого начала.
В течение одиннадцати секунд он не шевелит ни единым мускулом.
— От чего защитить? — повторяю я.
— От твоей суки-матери, — рычит он.
Его горячность шокирует меня, и я чувствую, как маска невозмутимости начинает трескаться.
— Это началось два года назад, в апреле. Бен… — Его голос снова ударяется о стену, но на этот раз ему удается пробиться через нее. — Он пошел в клуб, на концерт какой-то рок-группы. «Нейтронные Похороны».
Я замираю.
— Вы уверены, что группа называлась именно так?
— Ты бы тоже был уверен, если бы это твой ребенок так и не вернулся домой после их концерта.
Я боюсь пошевелиться. Перед глазами встает белая, как кость, лодыжка, торчащая из ковра. Сколько же отговорок я придумал, чтобы не заглядывать внутрь. Неужели я уже тогда догадался? Неужели знал?
— Мы вызвали полицию. Они обещали начать расследование, но так и не перезвонили. Мы обрывали телефоны.
