напротив и мастерил из выдранной из дела бумажки самолетик. — Ваня, послушай еще раз, все выгорит. Сам посуди, деньги мы нашли. Неважно, что они наверняка не из банка этого, но логично ведь выходит. Бандит целковые вынес, не расхаживать же ему с мешком банкнот пронумерованных, вот и поменял на золотишко. Так ведь, Пал Евсеич?
— Про то, что деньги не из банка, я, считай, не слышал, — Мальцев стоял у окна, мрачно глядя куда-то вдаль. — И подозреваемый есть у меня. Расколоть его только, вон, к уркам в камеру посадить, они его быстро обломают, скажет все, что знает и не знает. К тем, что машиниста убили литерного поезда, им все равно десять лет светит, если они и этого инспектора немного потреплют, та же десятка и выйдет.
— Ох и жесток ты, Паша, — Гирин покачал головой, — вот дался тебе этот Травин. Я тебе как старший товарищ скажу, ты уж выслушай. Сам виноват, ходил вокруг фельдшерицы, слюни пускал, весь город на тебя смотрел, а этот малец взял нахрапом, подход нашел.
— Да чем он лучше меня? — вырвалось у следователя.
— Ничем, — согласился Карецкий. — Только женщинам это не объяснишь, им не чувства подавай, не восходы при луне там или прогулки под звездами, они вот таких проходимцев любят, чем хуже, тем лучше. Но мысль хорошая, в камеру его подсадить. Тут главное, чтобы он не проболтался в случае чего, потому как наш дорогой товарищ Травин — единственная ниточка к событиям той ночи. Будет молчать, отдадим деньги и труп этого крестьянина, можем и протокол допроса подложить, что он в том банке на подхвате был. Не будет, тогда уж кумекать придется, где эту кассу искать.
— Подлог предлагаешь сделать? — Мальцев исподлобья посмотрел на субинспектора.
— Можешь не делать, — Карецкий растянул синеватые губы в улыбке, — только ты посуди, Паша, отвечать-то нам всем придется. И вместо одного раскрытого дела будут у нас два глухих висяка. А за это по головке не погладят и леденец к Рождеству не дадут. Ты на это с другой стороны посмотри, мы ж не невинных обвиняем и выгоду свою имеем, а наоборот, для пользы дела стараемся. И так понятно, что Бондарь этот давно уже пузо греет где-нибудь на югах, долю свою в картишки проигрывает, и денег этих нам не видать как своих ушей. Поймают его, тогда придумаем, что делать, но если за столько лет не смогли, то и сейчас навряд ли. Сегодня он Липин, завтра — Берлага или Рубинштейн какой, голову побрил, усы отрастил — и другой человек. Скажи, что я не прав.
— Прав, — вздохнул Мальцев. — Только вот чую, что нехорошо это, неправильно.
— А невинного человека в камеру правильно сажать? — сказал свое веское слово Гирин. — Не знаю как ты, Пал Евсеич, а мне ясно, что деньги эти явно к банку отношение имеют. Так и криминалист наш написал, что возможно! Подчеркиваю, возможно, что эти вот золотые кирпичи совсем недавно заложили, а сажу сверху нанесли. И это он столько дней сидел и чего-то там своей головой думал. Если уж такой опытный человек говорит, что недавняя это закладка может быть, то как мы ему не поверим.
— Какой же он невинный, — вдруг оживился Карецкий, — если закладка-то при нем сделана. Там шум должен был проявиться, грязь, и что, этот Травин ничего не заметил? Не сознается, мы ничего не докажем, а осадочек все равно останется, что дело нечистое, некуда ему будет идти, кроме как к нам, чтобы оправдаться и все как на духу рассказать. Давай, товарищ Мальцев, выписывай у прокурора ордер, будем гражданина Травина задерживать. Отпустить-то мы всегда успеем. Не кривись так, Ваня, от него не убудет, если честный человек, выйдет с достоинством.
Сергей вышел из дома в половине седьмого, в наглаженной Машей рубашке, кожанке и новых брюках. Дарья поджидала его у себя, на ней было платье из кремового струящегося материала, легкое пальто и туфельки на низком каблуке. Им предстоял поход в ресторан. Травин хотел еще в киношку сходить, но у соседки, а теперь уже и сожительницы, были свои планы на вечер.
— Буду очередной неспокойной душе возвращать покой, — пояснила она. — Ходит ко мне жена одного кооператора по средам, проблемы-то пустяшные, но к этому невроз и психопатический тип личности. Такая от любого пустяка может руки на себя наложить.
Проблемы нэпманши Сергею были неинтересны, к тому, что не посмотрит кино, он тоже относился философски — значит, доделает трубы на втором этаже и наконец пустит воду в ванную. Дети, им чистота нужна, пусть бултыхаются, пока дров хватает. Так что он с легким сердцем подхватил Дашу под ручку, и они пешком отправились в культурное место.
Вкус шампанского Сергей не любил, а вот Дарья чуть ли не бутылку выпила, правда, не ела почти ничего, зато Травину обе порции достались. В ресторане было шумно, тапер играл что-то бодрое, они даже потанцевали разок — Травин хоть и выглядел неуклюжим, но двигался легко и непринужденно. Даша смеялась, рассказывала какую-то чепуху, он поддакивал, в общем, вечер, по мнению Сергея, прошел впустую. Лучше бы они дома посидели, там еда и дешевле, и вкуснее намного.
— Не провожай, я на извозчике, — соседка поймала возле ресторана повозку. — Спасибо за вечер, милый, увидимся завтра.
Сергей и трубы успел сделать, и воду пустить, она пузырилась, стреляла, но текла в стальную ванну, покрытую серой краской. Дети были в восторге, удобства в доме — для них это было в диковинку.
— Только в богатых домах такое видел, чтобы ванны на вторых этажах, — солидно, но ломающимся голосом сказал Кирилл. — Дядя Сережа, мы из вчерашних досок комнаты перегородили, там еще опилки хорошо бы между стенками проложить, но уже можно о дверях задуматься. Получилось, как вы говорили, шесть комнат, по четыре кровати встанут в каждой, а если в два яруса — то по восемь. А вы отсюда совсем к Дарье Павловне съедете?
— Что, хочешь и нижнюю комнату переделать? — Сергей прошелся по коридору, заглянул в заготовки комнат, на каждую приходилось одно окно.
— Нет, просто, — мальчик замялся, оглянулся на остальных, — если мы тут одни останемся, нас выкинут быстро. Дом хороший, под общежитие сдадут или гостиницу.
— Постараюсь, чтобы не выгнали, — не стал ничего обещать Травин. — И я здесь пока живу, так что волноваться рано. А у тебя что за синяк?
Петя пытался спрятаться за чужие спины, но фингал под глазом трудно было не заметить. На вопрос Сергея он не ответил, только покраснел.
— Деньги
