Мое сердце сокращалось с предельной скоростью, по венам разливался гнев, и я готов был разнести весь дом.
— Мы хотели собраться и уйти оттуда, но я заметила темный коридор. Он не освещался ничем, и я предложила Джошу проверить там. Мне было страшно туда идти, но чем глубже мы заходили в темноту, тем тише играла музыка и тем громче становился слышен чей-то плачь. когда мы свернули за угол, то увидели картину от которой у меня волосы стали дыбом. Анаис сидела на полу, а он смеялся над ней, этот урод смеялся на ней. Он собирался уходить, но Джош набросился на него. Я присела к Анаис, она пыталась собрать что-то разбитое на полу. Я не успеваю понять, что происходит как она встает и убегает. Я кричала ей остановится, но она не слушала. Я бежала за ней, я слышала крики Джоша, он тоже просил ее остановится, но она не слушала нас.
Сейчас мне интересно узнать только одно, кто этот урод, который издевался над ней, пока она плакала сидя на полу.
— Я видела, как она последний раз кинула на нас взгляд и села в машину. Она настолько быстро выехала с парковки, что я даже не успела заметить куда она поехала. Ко мне подбежал Джош и начал расспрашивать куда она поехала, но я не могла ничего сказать. Я находилась в состояние шока и не понимала, что происходит. Во мне будто что-то выключилось, и я перестала соображать. Джош довел меня до своей машины, и мы вместе поехали на ее поиски. Мы думали, что она поедет домой и поехали по дороге к ее дому, но перед тем, как свернуть на нашу улицу, мимо нас пронеслась скорая, а затем и полиция. Я не до последнего не хотела верить, что это за ней. Я молила Бога, чтобы она была дома и просто плакала в подушку. Но когда мы остановились перед перекрестком, я увидела машину. Ее машину, она лежала на боку. Анаис выбросило из машины, и она наполовину лежала на земле.
Я не понял в какой момент у меня появились слезы, но они одна за другой скатывались по моим щекам.
— Я кричала, просила пропустить меня к ней, но мне запрещали. Рядом стоял Джош и успокаивал меня, он попросил для меня успокоительно и узнал в какую больницу ее доставят. Он позвонил ее родителям и все им рассказал, в то время я сидела в машине и тряслась от рыданий. Я до сих пор вижу эту ужасную картину, как она лежит без сознания на земле и вокруг куча осколков. Мы поехали за скорой и уже в больнице встретились с миссис и мистером Холл и Дженни. Они были убиты горем, мое сердце разрывалось на части при виде их. Затем приехали наши родители, я попросила у мамы номер твоего телефона, чтобы тебе рассказать, но ты не отвечал, и тогда я позвонила с маминого.
Каждая малейшая деталь крутилась у меня в голове, мне нужно только узнать имя парня, которому больше не жить.
— Кто он?
— Кто?
— Парень, который издевался над ней.
Имя, которое произносит Мария, приводит меня в бешенство. Разум окутывает пелена ярости и я больше не управляю собою:
- Рик.
Глава 24
Сейчас только ярость управляет мной. Мои глаза наполняются гневом и в стену влетает что-то похожее на вазу. Я не знаю каким образом она оказалась у меня в руке, но сейчас от нее остались лишь осколки, разлетевшиеся по все комнате. В голове раз за разом повторяется его имя, и от этого я становлюсь не управляемым. Я давно не чувствовал такого, по венам течет что-то очень горячее, и разум велит продолжать. Осматриваюсь, хватаю прикроватную лампу и запускаю ее туда же. Мария вещается на меня, пытаясь прекратить все, но этого недостаточно. Я перекидываю все, что лежит на ее письменном столе и собираюсь выйти из комнаты, но в дверном проеме стоят отец и мама.
— Что здесь происходит? — кричит отец.
— Дэвид, что случилось? — спокойно спрашивает мама.
Я лишь усмехаюсь в ответ на их вопросы. Скинув с себя Марию, я все же пытаюсь пройти, но отец перекрывает проход.
— Ты никуда не пойдешь пока не объяснишь, что здесь случилось? Ты, черт подери, разнес комнату сестры, — продолжает он кричать.
Я пытаюсь успокоить бушующую во мне ярость, но отец только подливает масло в огонь.
— Я завтра же все куплю, а теперь дай пройти.
— Я сказал, ты никуда не пойдешь.
Его лицо покраснело от ярости. Если он так хочет знать, что тут случилось то, пожалуйста, я больше не могу держать это в себе.
— Хуан, пропусти его.
В глазах у мамы стоят слезы, я не хотел и не хочу, чтобы она видела все происходящее и слышала, что я буду говорить, но я правда устал. Устал показывать, что со мной все хорошо и я наслаждаюсь этой жизнью, пока она меня убивает.
— Нет. Он хочет правды, он ее получит, — смотрю прямо в глаза отцу, — Я всегда считал тебя хорошим отцом, правда. Ты заметил, я сказал, что СЧИТАЛ, потому что сейчас это не так. Ты запрещал мне возвращаться назад в Америку, ты угрожал мне, шантажировал меня. Ты делал все, чтобы я оставался в Испании. Ну а что? Так же намного легче, избавиться от балласта, который тянет тебя на дно, который порочит честь семьи.
— Что за ерунду ты несешь?
— Ерунду, нет уж, это не ерунда. Это правда, самая что ни есть настоящая правда. Я пять лет, пять долбанных лет винил себя в том, что произошло. Ты знаешь какого это жить с чувством вины, которое съедает тебя изнутри, знаешь? А я жил так почти пять лет. Первый год давался мне настолько сложно, что я даже пил! Я почти каждый чертов вечер пил, чтобы перестать чувствовать ту боль, которая разрывала меня. Чтобы затупить все чувства. Да, я выбрался из того дерьма, но ты даже не представляешь каких усилий мне это стоило? Каждое утро и каждый вечер я получал десятки сообщений и звонков от близких людей. Я не отвечал на них, а затем слышал, как в голосовом сообщение они плачут и просят вернуться, а в другом они уже говорят, как ненавидят меня. Ненавидят. Они ненавидели меня. И все из-за тебя.
— Дэвид, пожалуйста, давай поговорим завтра, тебе нужно отдохнуть.
Я слышу дрожащий голос мамы, но продолжаю свой монолог, прожигая взглядом отца.
— И такие сообщения я получал два года. С каждым днем мне было все больнее и больнее слушать их, потому что в их сообщениях исчезала надежда. Надежда на мое возвращение.
— Так было нужно! — кричит отец.
— Нужно? Кому? Тебе?
— Я вытащил тебя из такого дерьма, которого ты даже себе представить не можешь, — цедит он сквозь зубы.
— Я лучше бы отсидел три года в тюрьме, чем пять лет убивал себя и сводил концы с концами! — кричу я и бью кулаком по двери, так что в ней остается вмятина.
— Я отправил тебя в Испанию, чтобы ты не вляпался еще в одну историю. Я видел тебя, видел, как ты хотел убить его, но это не было выходом из ситуации.
— А какой был выход? Посадить его? И почему же он не сидит сейчас? Почему он разгуливает по поселку и посещает студенческие балы? Ответь мне?
— Его выпустили по УДО, я ничего не мог с этим сделать.
— А сейчас, что сейчас ты делаешь чтобы он сел?
— Мы с Мистером Холлом, делаем все что сможем, и он сядет я обещаю тебе.
— Либо он сядет, либо в один прекрасный день его найдут мертвым, я тоже тебе обещаю.
— Что за чушь ты несешь?
— Из-за него она в коме! Из-за него! И ты говоришь, что я несу чушь? Пять лет назад ты так не говорил, ах да я забыл, ведь в больнице без сознания лежала не только Анаис, но и Мария.
— Прекрати, сейчас же!
— Если бы три месяца назад, я прилетел бы сюда ничего бы этого не было! Посмотри, что ты наделал. Посмотри на свою дочь, посмотри на своего друга и его семью, да, черт подери, посмотри на меня. Мы убиты, и то что происходит сейчас там, — указываю я на сердце, — не описать словами. Вот теперь ты поживи с этим дерьмовым чувством, когда твое решение губит жизни. А теперь дай пройти.
Я прохожу мимо, не взглянув ни на кого, кроме Марии.
— Если что я у себя, дверь открыта.
Она кивнула, и я пошел в свою комнату. Закрыв дверь, я оперся на нее спиной, скатился на пол и дал волю слезам. Слезам, которые разрушали меня, но в тоже время делали сильнее.
