Он что-то приказал собаке, и та в тот же момент доверчиво села возле костра. Все трое, вооруженные дробовиками, затаились среди кусов на краю сада и стали ждать.
Через несколько минут бладхаунд вздрогнул и заскулил.
– Близко! – сказал гость.
Бладхаунд зловеще зарычал – в лунном свете было хорошо видно, как его шерсть встала дыбом.
– Совсем рядом, – сообщил хозяин.
Из рощи прямо перед ними донесся едва слышный шорох, будто кто-то пробирался к ним, шелестя опавшей листвой. А после…
– Глаза! – прошептал Симпсон. – Смотрите – там!
Из черноты рощи губительными звездами светились и поблескивали глаза, которые братья уже видели раньше. На мгновение глаза замерли; но чем громче и ожесточеннее рычал бладхаунд, тем ближе и больше они становились. И в конце концов в лунном свете показался серый, огромный, отвратительный силуэт, который стал подползать ближе и ближе, подтягиваясь вперед на животе, пока не стал полностью виден – голова на передних лапах, зловещие глаза устремлены на бладхаунда.
– Внимание! – прошептал гость. – Оно встанет – интересно, с какой стороны на него нападать? Ждите сигнала.
Серая тварь заколотила хвостом по бокам, дрожа всем телом. Мало-помалу она поднялась с земли и по широкой дуге начала подбираться к бладхаунду: тот изо всех сил рвался с цепи. Ужасные глаза косили, в темноте тускло поблескивали белые клыки, животное кралось, словно леопард. Внезапно оно выгнуло спину, конечности напряглись…
– Сейчас!
Три выстрела прозвучали одновременно, и серая тень, уже готовая к прыжку, судорожно дернулась и бессильно упала рядом с привязанной собакой. И там осталась лежать – пока Симпсон Гривз не принес фонарь, который держал наготове в доме, а потом все трое подошли к убитому животному и стали его рассматривать. До этого никто из них не был уверен, что же они на самом деле застрелили, – а сейчас глядели на огромную собаку неопределенной породы, крупную, крепкую, больше похожую на волка, чем на пса, со злобными челюстями и жестокими клыками, оскаленными даже после гибели. И по крайней мере один из трех начал смутно понимать, в чем же крылась загадка.
Шум выстрелов разбудил остальных обитателей дома; они выбежали на выгон посмотреть, что случилось. К ним присоединилась женщина – соседка, которая раньше готовила и убирала для Джозайи Мэйдмента. И, глядя на мертвое животное в свете фонаря, она, негромко вскрикнув, всплеснула руками.
– Помилуй мя Боже, это ж большая псина мистера Мэйдмента! – сказала она. – Она ж ушла с ним, как он пропал, с того утра.
– Почему ты не сказала, что у Мэйдмента была собака? – рявкнул Айзек. – Ни разу о ней не слышал!
– Да потому, мистер, что я ничуть не подумала о ней, – ответила женщина. – Но собака была, и это она, не будь я христианкой! Самая дикая тварь на всем белом свете – никому не позволяла даже близко подходить к старому джентльмену. И где ж она пряталась все это время?
– Это, – сказал хозяин бладхаунда, – мы и собираемся выяснить.
Он спустил собаку с цепи, взял на поводок и велел братьям следовать за ним. Затем он направил пса по следам убитого зверя – и они углубились в темный лес. Все трое бежали, не останавливаясь, не оглядываясь и ни на секунду не сбиваясь со следа. Сквозь густой подлесок, едва заметными тропами, пробираясь через заросли кустов, трое мужчин во главе с ищейкой мчались вперед, пока не добрались до глубокой лощины посреди леса, где известковые скалы выступали из-под нависающих деревьев. Здесь, посреди ежевичных зарослей, скрывавших его от посторонних глаз, собака остановилась у норы, достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть взрослый человек. В свете фонаря, который принес с собой Симпсон, они увидели собачьи следы, отпечатавшиеся на рыхлом грунте.
– Здесь пещера, – сказал хозяин собаки. – Дайте свет – я пойду внутрь.
– Тогда и я пойду, – решительно подхватил Айзек.
– И я, – добавил Симпсон.
Туннель, который вел в пещеру, был не более нескольких футов длиной; вскоре они смогли выпрямиться и осветить все вокруг фонарем. И в одновременном ужасе схватились за руки, ибо на полу ютилось тело седого старика, которого, очевидно, застигла смерть прямо в тайном убежище, в месте, которое он выбрал, чтобы скрыться от мира.
– Мы обеспечим этому несчастному дикарю достойные похороны, – сказал хозяин собаки, когда они вернулись в усадьбу. – Он был по-своему первобытным варваром, но на редкость хорошо чувствовал, в чем по-настоящему нуждался. Похороните его под большим вязом.
Странник в Аркадии
Животное, которое впоследствии стало таким известным в деревне, в неяркую тишину которой привнесло свежее дыхание романтики, появилось незнамо откуда. Его появление было таким же таинственным, как осадки, как растущая по ночам пшеница; подобно ей, оно, должно быть, тоже как-то связано с ночью, потому что оно уже уверенно сделалось частью или, лучше сказать, деталью Малого св. Петра, когда тот проснулся однажды утром. Те ранние пташки, которые выбрались из дому до того, как первые лучики осеннего солнца нежно поцеловали сверкающие на кустах паутинки бабьего лета, были уже осведомлены о присутствии в деревне удивительно худой свиньи с любопытным рылом, заинтересованными глазками и похлопывающими ушками, которая исследовала улицу. Она бродила туда-сюда, очевидно, в поисках чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего пищу. Возле кладбищенских ворот рос дуб; странница задержалась под ним до тех пор, пока под опавшей листвой оставались желуди. Чуть подальше в живой изгороди, окаймлявшей сад пастора, стояла дикая яблоня, которая давала такие кислые плоды, что на них бы не позарился даже самый отчаянный деревенский мальчишка; свинья остановилась там и пожрала опавшие дички, прятавшиеся в блестящей траве. Но она все шла и шла, искала и выведывала, и ее глаза становились все голоднее и голоднее, а размашистый шаг ускорялся. И дойдя до дырки в заборе, который ограждал сад вдовы Груби, она наконец добралась до цели и увлеченно занялась выкапыванием картошки.
Часом позже налетчика вытурили из тихой гавани, и он сбежал, унося не только следы хлыста, которым вдова Груби изгнала его прочь, на поджаром теле, но и обильную еду в желудке. Когда свинья наконец высказала последний протест против такого жестокого обращения, то снова побрела по улице, одиноко и крадучись, но в гораздо более неторопливом темпе существа, которое позавтракало. Вдова Груби проводила ее разгневанным взглядом.
– Хотела б я знать, чья это голодная зверюга! – бросила она соседке, которая приникла к дверям, прислушиваясь к причитаниям свиньи, покинувшей место преступления. – Весь мой огород перегребла, сожрала полгрядки лучшей моей картошки, поди ж ты. И она б этого не сделала, Джулия Грин, коли б твой Джонни не сломал мне забор, когда пытался украсть мои зимние яблоки, нет, не сделала бы! Лучше бы твоему Уильяму заделать эту дыру – вот что я думаю.
– Делать нечего моему Уиллу, только заборы чинить, – угрюмо произнесла миссис Грин. – И дырка там была до того, как Джонни через нее пролез. Это не наша свинья, в конце концов, наши все в хлеву, корм едят, так-то!
Голодная и бездомная свинья, будучи не в курсе этого спора и его возможности перерасти в старую добрую соседскую ссору, побрела дальше по улице, по-прежнему разнюхивая, что да как. Однако народу стало больше, и дверь «Лисы и Скрипки» широко распахнулась – парочка завсегдатаев обреталась в зале, принимая по привычному утреннему стаканчику. Свинья прошествовала мимо, повернув любопытный пятачок на запах кислого пива и табака. Она прошла, и один из посетителей выглянул вслед за ней.
– Чья ж это хрюшка? – сказал он и почесал ухо. – Чет раньше я ее здесь не видал.
Еще один человек из бара подошел к двери и посмотрел незваному гостю вслед – очень любопытный малый, и сам до ужаса похожий на свинью, краснолицый, с поблескивавшей от жира кожей и лысый как колено. Поверх одежды на нем был надет синий льняной передник, а на боку, пристегнутый к поясу, болтался здоровенный нож. Короче говоря, это был деревенский мясник и забойщик, так что к свиньям у него имелся профессиональный интерес. Он окинул свинью острым взглядом, покачал головой и вернулся к кружке с элем. Мясник знал каждую свинью в Малом св. Петре – а эта приблудилась откуда-то из другого места.
– Эт’ не из наших, – с капелькой презрения сказал он. – Только боровок Джека Лонгботтома из наших так плохо выглядит, и то он на пуд тяжелее этой.
– Плохонький же у него, стал-быть, боровок!! – заметил второй. – Но Джек и откармливать-то ни разу в жизни не умел.
Тем временем бесхозная свинья продолжала исследовать окрестности. Свернула на парочку тропинок, заглянула в ворота то одной фермы, то другой, но, недовольная, каждый раз возвращалась на улицу. Ей перепал легкий обед из картофельных очисток, которые женщина выбросила на дорогу, но свинья все еще хотела есть и мечтала о корыте, полном корма, так что после полудня, вспомнив о дырке в заборе вдовы Груби и обнаружив, что Уильям Грин все еще не заделал ее, пролезла внутрь и снова поддалась порывам своей разрушительной натуры.
