— Хорошо вам здесь? Весело? — спросил Бурелом у толпы.
— Лучше не бывает, — отозвались веселые колдуны и ведьмы.
— И слава Батюшке! Но помните, что не только для веселия собрались мы сегодня. А еще и затем, чтобы помянуть наших прадедов, которые тысячу четыреста сорок пять лет назад пали в Чистом поле за свободу нашу. Вон оно — Чисто поле, прямо под нами, ишь как жар-цвет полыхает, словно огонь погребального костра, в котором восемьдесят наших предков-колдунов обрели славу и бессмертную память. Так наполним же кружки и вспомним всех, кто за нас с вами живот положил!
И наполнились кружки, и принялся Бурелом павших в Чистом поле перечислять поименно. Назвал всех колдунов, потом дружинников, а затем медведей и волков. Даже и звериные клички были ему ведомы. И происходило поминание так торжественно, что у Леса слезы выступили, но он им скатиться не дал, не мужское это дело — открыто плакать.
А потом снова закружились хороводы и стали взлетать в залитые лунным светом небеса. Лес обнял Надю, а она — его, и они не размыкали объятий и не различали, где земля, а где небо, пока не раздался голос Бурелома.
— Беритесь за руки! Станем искать припутник и тирлич.
Юноша оторвался от губ девушки и увидел сидящего на облачке главу цеха колдунов. Плечи Бурелома тонули в тумане, а босые ноги с желтоватыми старческими ногтями болтались в воздухе.
Хороводы и отдельные парочки стали сплетаться, берясь за руки, и вскоре над Чистым полем образовалось живое кольцо. С поляны к нему устремились десятка полтора ведьм с мешками, из которых те вынимали букетики жар-цвета и вручали каждому.
— Красиво, — сказала Надя, и Нов огляделся вокруг, стараясь увидеть ночь глазами девушки.
Сияла луна, мигали звезды, сверкала трава внизу, а между поляной и звездами горели букеты в руках людей. И весь мир кружился колесом. Колдуны и ведьмы затянули песню. Слов ее не знали ни юноша, ни девушка, но старательно подтягивали взрослым, а Рой подыгрывал на органчике.
— Взгляни на луг, — шепнула Надя, и Лес увидел в траве короткие изумрудно-зеленые вспышки, словно тысячи кошек подмигивали с земли.
Хоровод опустился на поляну и распался, высматривая мерцающую траву. Каждый из участников слета склонился над выбранным стеблем и принялся выкапывать корешок.
— Давай рой, да поаккуратней, Рой, — срифмовал Нов и засмеялся от неожиданности.
Маг вытащил кинжал и вонзил в мягкую землю луга. Через минуту извлек и осмотрел при свете цветочного факела былинку со стеблем в пол-аршина и узкими листьями с усиками на кончиках. Корешок тирлича был длиной в ладонь. Кам Рой произнес что-то вроде: фритиляр-рутиляр-виксер. Что бы это значило?
Лес тоже достал нож и протянул девушке.
— Держи, Надя. Выкапывай корешок, только поосторожней — не порви и сама не обрежься…
В стороне Нов заметил еще одно мерцающее растение, и еще одно.
— Надя, иди сюда, — позвал он.
Ведьмочка подбежала к нему, сверкая узкими белыми ступнями, и протянула нож. Лес вонзил его в дерн. Так они переходили от одной вспышки к другой, по очереди пользовались ножом, выкапывали корни, и девушка складывала добычу в подол. Лес глазел на ее обнаженные до колен ножки и не заметил, что они остались вдвоем в белом тумане, который почему-то пронзали голубые и розовые всполохи. Юноша протянул руки, а Надя ему навстречу — свои, и волшебные корешки из подола упали на луг, но ни Лес, ни ведьмочка этого не заметили, опускаясь в пушистую траву.
Лес развязал алый поясок и стащил через голову белую сорочку и увидел темный мысок внизу девичьего живота и два белым-белых, белее снега, холмика с розовыми сосками. У него ожило то, чем, как шутили мужики, кедровые шишки со стволов околачивают. Надя раздвинула розовые коленки…
А где все это происходило: на траве ли, в небесах на облаке — какое имеет значение? Была юная, чистая, головокружительная, обморочная, сладостная, хмельная, нежная, неутомимая любовь! Юноша и девушка перетекали друг в друга, скользили в слезах и любовном поту, едком и возбуждающем, купались в лунном свете и таежных травах, ныряли с крутого обрыва в хрустальные воды и плыли; по волнам страсти, погружаясь и не выныривая, летели стрелами среди вековых деревьев, огибая золотистые стволы, и опускались под землю в таинственные пещеры со светящимися сосульками, и кружились среди ночных светил, и руками срывали звезды, мигающие васильковыми и голубыми глазами. На траву, на таежные цветы скатились капельки крови, словно кто-то рассыпал пригоршню брусники, и Земля-Мать приняла этот щедрый дар, и благословила их, и сделала мужем и женой, и повелела ни на миг не разлучаться, и наделила неугасимой страстью и безграничной нежностью. С губ их, как пчелы с цветка, слетали самые ласковые слова, какие только существуют на свете. Любовь накатывалась на встречную любовь, обвивала любовь любовью и любовью любовалась, и ночь не кончалась, не кончалась, а длилась, длилась и истекла сладостью, ела…
Глава девятнадцатая. Не мальчик, но муж
Познакомьтесь с моей мамочкой.
Гомункул
Лес проснулся от ощущения, что кто-то на него смотрит.
— Надя, — вспомнил он, — моя Надежда.
Открыл глаза и увидел смеющегося мага. Из одежды на Рое был один ши-пастый браслет. Рядом стояли три красавицы ведьмы — одна брюнетка, другая блондинка, а третья огненно-рыжая, самая неотразимая. И они были одеты крайне просто: в золотые монисты, браслеты и сережки. Стояли красивые и гордые своей красотой, ничуть не смущаясь взглядов юноши, покачивали бедрами и встряхивали тяжелые, зрелые груди, которые, как начал понимать чародей, сводят с ума любого мужчину.
— А где же моя Надежда? — испугался Нов, вскинулся было, но тут же успокоился. Девчонка, женщина, жена лежала на его левой руке, подложив ладошку под правое ушко. Еще не проколотое, если судить по второму, розовеющему среди смоляных прядей, как цветок лесного шиповника.
— Надя, проснись, — негромко сказал Лес, и сразу же распахнулись васильковые глаза, и улыбка раздвинула ее чуть припухшие губы, обнажая белые и ровные, как кедровые ядрышки, зубы.
Девушка легко вскочила на ноги и встала рядом с тремя ведьмами — тоненькая тростинка, колеблемая ветром. По сравнению с более зрелыми подружками она выглядела длинноногим жеребенком — нескладная, прекрасная, самая милая! Никто не стеснялся своей наготы, и юноша не стал, потому что не было похоти, а была любовь, разлитая по траве, воздуху и облакам, плывущим в синеющем предрассветном небе.
Ведьмочка подобрала свою сорочку, свернула ее и перевязала алым пояском. Сверху положила пучок собранной вчера — или сегодня? или век назад? — травы. Зачем это она? — не успел удивиться Лес, потому что заметил рядом три таких же свертка и стопку одежды мага, затянутую ремнем. Юноша кинулся собирать свои вещи: «А где левый сапог? А где кошель? А почему только одна портянка?..» раз уж так положено.
Собрал и затянул поясом, и все подхватили свертки с одеждой и пучки тирлича. Вшестером они побежали по травяному лугу туда, где катились ржаные воды Яришной. Волосы ведьм летели над поляной, как четыре черно-бело-рыжих шлейфа. Над ними стремительно проносились стрижи — голец Дырявый был испещрен их норками, в зените дозором парили коршуны, а из леса карканьем отзывались мудрые вороны, приветствуя людской бег-полет по Чистому полю и приход солнца, которое пока не успело подрумянить восток, но уже разбавило серый цвет небес переходного между ночью и рассветом часа дневною голубизной.
На берегу они сбросили свертки на золотой песок и кинулись в прохладные волны легендарной реки. Воды приняли их в свои объятия, баюкая и бодря, прогоняя сладкую усталость и даря силы для новой любви. На смех приплыл веселый косяк берегинь и грянул песню. На этот раз она показалась юноше и умной, и уместной, и красивой.
Ты все, что сердцу мило,С чем я сжилась умом;Ты мне любовь и сила, —Не спи беспечным сном!
Ты мне любрвь и сила,И свет в пути моем;Все, что мне жизнь сулила, —Не спи беспечным сном.
Все, что мне жизнь сулилаНапрасно с каждым днем;Весь бред младого пыла, —Не спи беспечным сном.
Судьба осуществилаВсе в образе одном,Одно горит светило, —Не спи беспечным сном!
Одно горит светилоМне радости лучом,Как буря б ни грозила, —Не спи беспечным сном!
Как буря б ни грозила,Хотя б сквозь вихрь и громНеслось мое ветрило, —Не спи беспечным сном![5]
Лесичи и леснянки криками приветствовали водяных женщин, благодаря за такую радостную любовную песню, а затем взмыли в небо так стремительно, что коршуны шарахнулись врассыпную, и оттуда, из-под облаков, устремились вниз — к песчаной косе с одеждами. Удивительно, но волны Яришной почему-то не смыли отвара тирлича, зато скольжение в воздухе просушило не хуже банного полотенца.
