Лесичи и леснянки криками приветствовали водяных женщин, благодаря за такую радостную любовную песню, а затем взмыли в небо так стремительно, что коршуны шарахнулись врассыпную, и оттуда, из-под облаков, устремились вниз — к песчаной косе с одеждами. Удивительно, но волны Яришной почему-то не смыли отвара тирлича, зато скольжение в воздухе просушило не хуже банного полотенца.
— Нужно поторапливаться, — сказал Кам. — Заря занимается.
— Да, господин, — согласилась разноцветная троица.
— И здесь нам придется расстаться, — сказал Рой.
— Да, господин, любовь наша.
— И вы полетите в грады свои и веси…
— Да, любовь наша и радость.
— А мы вернемся на княжий Двор…
— Да, радость наша и любовь незабываемая.
— Но я всю жизнь буду помнить тебя, Цвета…
— Да, любовь моя нежная.
— И тебя, Злата…
— Да, любовь моя неустанная.
— И тебя, Красавка…
— Да, мой пылкий возлюбленный.
Три ведьмы-леснянки принялись целовать мага, а он обнимал их уверенными мужскими руками, дарил улыбки и ласкал взглядами, а потом одну за другой поднял на руки и подбросил к облакам. Ведьмы, кружась в синеве, посылали вниз воздушные поцелуи и кричали, что к следующему слету в червене они непременно родят по ребенку и, кто бы он ни был — мальчик ли, девочка, — все равно будет счастливым и гордым за своего отца, который называет себя веселым человеком Фомой Беренниковым, а на самом деле — Кам Рой из рода комаров.
Ведьмы построились клином и полетели на запад, а Лес протянул левую руку — со стороны сердца — Наде, а правую — Рою, и они ринулись было в небеса, но Ёжкина опять потеряла горизонт и опрокинулась вверх ногами. Пришлось приземляться и искать забытое на Лысой сопке помело.
Ведьмочка уселась верхом, и на сей раз они без приключений взмыли — Ёжкина на помеле в центре, а маг и чародей справа и слева, чуть поотстав, — и понеслись над просыпающейся тайгой, украшенной ожерельями янтарных, рубиновых и чароитовых ягод, золотыми куполами берез и алыми — осин, над обширными кедрачами, над журчащими ручьями, над порожистыми бурливыми речушками и загадочно спокойными озерцами. Когда же внизу замелькали крыши Холмграда, они отыскали украшенную резными коньками, медведями и петухами, с которой стартовали минувшей ночью, расцепили руки и головой вниз ринулись в широкую трубу, выныривая через чело печи.
Умытые и розовощекие, по коврам опочивальни они прошли к узорному окну, глядя на мир живыми блестящими глазами, словно и не было бессонной ночи, а в этот миг из-за горизонта вынырнул краешек солнца.
— Утро, — просто сказала Надя. В дверь постучали.
— Войдите, — пригласил Кам.
— Вошел Кед Рой и удивился: откуда в опочивальне взялась юная красавица?
— Откуда ты, дева? — спросил князь.
— В печке нашли, — не соврал маг.
— Точно, — засмеялся Доходяга. — То-то такая чернявая. Ты чья будешь?
— Я — Надя Ёжкина.
— Ёжкины, Ёжкины, — принялся припоминать князь. — Не из колотиловских ли?
— Колотиловская.
— Эких красавиц выращивают у нас в таёжке… И с кем же ты, дева?
— Я жена Леса Нова.
— Жена? Уж больно молода… Да и жених не умудрен летами.
— Лес — чародей!
— Выходит — очаровал. Ну, это у нас в княжестве случается. Парень он крепкий, по нему видно, да еще чародей, да к тому же с таким братом! Отныне никто не посмеет тебя обидеть — побоятся связываться! Везет же некоторым — два чародея в родне! Что же — благословляю. Давай-ка я тебя, юная красавица, расцелую! — Князь трижды поцеловал девушку, похлопал по плечу Леса и повернулся к магу. — А с тобой, Фома Беренников, у меня особый разговор.
— Говори, князь.
— Хотелось бы один на один…
— Да разве ты, Кед Рой, не замечаешь, что перед тобой двое влюбленных? Они слушают тебя, да не слышат, смотрят, а не видят, потому что видят и слышат лишь глаза и стук сердец друг друга. До наших ли им тайн, когда они еще и свои-то не разгадали?
— Ну что же, раз им не до нас, то давай присядем да поговорим…
А Лес с Надей глядели друг на друга и вправду ничего не слышали и не видели. И не заметили, не запомнили, как оказались на мягкой перине княжеской кровати с занавесками в золотых восточных драконах…
Чародей очнулся ото сна, когда деловой разговор князя с магом завершался. Нов услышал только самый конец переговоров.
— Не обессудь, князь, но никак не могу. У меня другая задача. Кто, кроме меня да Леса Нова, решит загадку двузраких паутин? А решим ее, тогда у тебя появятся личные проходы в Ютландию. Станешь сам выбирать — с кем воевать, а с кем торговать. Может, у тех же стовратов или там бердов громобои получше ютовых или еще какой товар, тебе вовсе неизвестный? Не дурацкая хихикалка, а что-нибудь по-настоящему дельное. Сам разберешься, не маленький. А пока загадка прохода в соседний мир не решена, ты — как на острове сокровищ посередине пустыни: и товаров навалом, да торговать не с кем, и денег полно, да покупать не у кого.
— И тут ты прав, Беренников. Что же, дам я свою княжескую бумагу, чтобы вам препятствий никто не чинил и пропускали в любую сторону.
— Вот за это спасибо. Я тебе объяснял, почему не могу сам в Ютландию пробиться, поэтому важно, чтобы чародея здесь, в княжестве, по ошибке где-нибудь на заставе не укокошили. Случись такое, все наши с тобой планы пойдут насмарку. А имея твою бумагу, мы до Дома ютов доберемся тихо-мирно, по-законному. Дальше уж, внутри, станем поступать по обстоятельствам. Коли придется ютов маленько поколошматить, так я не прочь, а с лесичами нам биться не пристало.
Мужчины поднялись — равный с равным! — и пожали руки в знак скрепления договора. Нов видел сквозь щель в шелковых занавесях, купленных у желтокожих повелителей драконов, как князь склонился над столом и печаткой с пальца удостоверил свою подпись. Кам свернул княжью грамоту и убрал в сумку.
— Вставайте, молодожены, — окликнул маг. — Ушел князь, и нам пора в дорогу собираться.
Во дворе их уже ждали оседланные Банан и Верный. Лес посадил жену перед собой. «Вперед, Банан», — приказал мысленно, и конь степенно пошагал к распахнутым воротам. За городской заставой кони пошли в намет, только пыль да мелкие камешки из-под копыт полетели. Два сгустка темноты стлались над дорогой ноздря в ноздрю, и во всем мире не было силы, способной остановить их бег.
— А почему твоего коня зовут Банан? — спросила Надя.
— В обед поймешь.
Часика в два пополудни, если судить по закрывающимся цветам торичника, они спешились. Кам Рой набил самобраный сундучок землей и накормил таким обедом, что ведьмочка устала восхищаться. А потом по специальному заказу молодого изготовил поднос бананов, вкус которых поразил юную сладкоежку. Она сказала, что понимает супруга, потому что конь у него, как и банан, — восхитительный…
До Колотилова, деревни, укрытой за сосновым бором, добрались на закате. У поскотины всадников встретили Надины подружки. Они заявили, что родители потеряли дочь и очень беспокоятся, а их-де, подружек, упрекают в том, что сманили малолетку на взрослые игрища. Девицы и дальше бы тараторили без умолку, но кто-то из них разглядел и признал в одном из всадников Фому Беренникова, поразившего участников шабаша умением обращаться в ледяной туман. А Ёжкина их вовсе добила, когда сообщила, что вышла замуж.
— Знакомьтесь, — с гордостью сказала она, — мой муж — чародей Лес Нов.
— Да неужто чародей? — поразились подруги, и порадовались за товарку, и слегка позавидовали. — Езжай скорее домой, Надя, а то батюшка с матушкой глаза проглядели, тебя высматривая.
Банан и Верный поскакали вдоль улицы к избе, указанной юной ведьмочкой. Сложена она была из вековых листвяжных стволов. Впрочем, и другие избы в деревне строились не менее добротно. Под окнами родового дома Ёжкиных росли три кедра, усыпанных шишками до нижних ветвей. У прочих жителей Ко-лотилова перед избами зеленели у кого — черемуха, у кого — рябина да калина. Кто-то любил елки, а кто-то пихты либо березы. Под одними окнами топорщились мелкими колючками кусты шиповника, под другими крупными иглами ветви боярышника. Сквозь такой заслон к окошку не пробраться.
Кони стали перед резными воротами, которые немедленно распахнулись. Во дворе Надя спрыгнула с коня прямо в объятия матушки.
— Знакомьтесь, матушка с батюшкой, — с места в карьер затараторила Лесова жена, — это — мой муж-чародей Лес Нов. А с ним рядом — старший брат Фома Беренников, тоже чародей, да такой, что сам Кед Рой ему руку жмет при встречах.
Мужчины неторопливо спустились на землю, поприветствовали Ёжкина.
— Меня зовут Одом, — представился он, а гостей по имени уже назвала дочка. — Расседлывайте коней. Мать, накрывай на стол.
Женщины бросились в избу, и из трубы сразу же повалил дым, а мужчины неторопливо разнуздывали скакунов.
