Подхожу к столу. Там, написанная небрежным почерком лежит записка для меня.
— Зотикус, оно того стоило? — и кривой смайлик в конце фразы.
— Ну же открывай глаза, — доносится до меня шепот Айлин. Медленно оборачиваюсь. Вижу, с какой нежностью, смотрит на него. С каким теплом касается пальцами щек, покрытыми трупными пятнами. Снова перевожу взгляд на мертвого Костаса. Комкаю записку и бегом выбегаю из кабинета. Моя воспитанница что-то кричит мне в след, но я не понимаю ее слов. Все, чего я сейчас хочу, это убедиться, что с Лив все в порядке. Пусть с ней все будет хорошо! Пусть она окажется жива! Я повторяю про себя это так часто, что это становится похоже на заклинание. Сажусь в такси, которое ждет возле салона и назвав адрес, прошу гнать что есть мочи. Водитель с недоверием смотрит на меня, но спорить не решается. Следовать моей просьбе, впрочем, тоже.
Пока мы добираемся до места, где хранится гроб с телом Лив, я превращаюсь в комок нервов. Долго не могу справиться с замком, потому что пальцы онемели и не слушаются. У меня надрывается мобильник. Это Айлин тревожится за меня, но мне сейчас не до девчонки. Вхожу в дом, с тяжелым сердцем спускаюсь в подвал. Толкаю крышку гроба, в котором лежит Лив. Она со крипом откидывается в сторону. Я не хочу верить в то, что вижу. Нет. Это слишком. На красной бархатной обшивке лежит почерневший труп моей возлюбленный. Истинная смерть. Надежд на лучшее нет и больше не будет. Меня словно парализует. Не могу поверить в то, что все закончилось. Ее больше нет. У нас нет ни надежды, ни шанса. Нас больше нет. Есть только я. Лив больше никогда не будет рядом со мной. Никогда. Никогда.
Осознание это бесчувственного, холодного слова с привкусом безысходности и одиночества. Не могу сдержать вопль отчаянья, который кажется, раздерет мне горло. Пальцы мертвой хваткой вцепляются в гроб. Под ними скользит атласная обшивка, которая кажется мне холодной и царапает кожу. Сквозь пелену до меня долетает чей-то женский голос и глухие шаги. Чья-то теплая рука ложится мне на плечо. С громким рыком сбрасываю ее в сторону.
— Брат, ну же посмотрит на меня, — требует кто-то голосом Америго. Он мне кажется волнистым и расплывчатым. Как волны нарисованные акварелью. Ну же, давай! Не отключайся от реальности, вернуться будет сложно.
Хочу оттолкнуть его, выпустить клыки, чтобы он понял, что здесь лишний, но вместо этого меня накрывает слабость. Пальцы разжимаются, ноги подкашиваются, и я оказываюсь на полу. Америго тут же склоняется надо мной, что-то говорит, но я не разбираю его слов.
Лив умерла. Ее нет. Разве что-то еще может иметь значение?
Смутно помню, как вместе с Арсеном отправляемся к Элиоту. Как останки Ливии пожирает исчезают за металлическими дверцами печи. Меня словно выключали и кажется, что эта реальность происходит не со мной. Через пару часов я приду в себя и окажется, что я просто умер и все это было не более чем бредом. Но проходят часы, а наваждение не исчезает. Я так же мертв, как и моя женщина.
Той же ночью я решаю, что будет отпущение праха. Не хочу с этим тянуть. Ведь отсрочка ничего не изменит. С урной в руках выхожу в гостиную. Там меня уже ждут Айлин с Арсеном и мой брат. Смотрю на них невидящем взглядом.
— Машину поведу я, — поднимаясь на ноги, говорит Америго.
Согласно киваю. Перевожу взгляд на Айлин. Она одета во все белое. В мире вампиров это цвет траура и пустоты. Понимаю, что так девушка пытается поддержать меня. И я ей за это благодарен.
— Спасибо, что вы сейчас рядом, — говорю я им, — но на отпущение праха я бы хотел поехать только с братом.
Айлин тихо вздыхает. Арсен подходит ко мне. Хлопает по плечу, и мы с ним обнимаемся.
— Я с тобой, отец, — тихо говорит он. Киваю ему и направляюсь к выходу. Впереди меня ждет тяжелая ночь.
Мы с Америго стоим на Лондонском мосту. Погода тихая, безветренная. Смотрю на почти полный диск луны, выплывающий из-за облака. Со дня на день будет полнолуние. Перевожу взгляд на урну с прахом Лив. У меня все еще не хватает мужества снять крышку и развеять его. Брат меня не торопит. Он стоит, положив руки на парапет, и смотрит куда-то в даль.
— Я бесконечно виноват перед тобой, за то, что не смог уберечь Костаса… — с тоской произносит он. — Ведь знал, как это важно и какие могут быть последствия. Но магия этой сучки оказалась сильнее меня.
— Вряд ли тебе станет от этого легче, но я не виню тебя, — не глядя на него, говорю я. — Ты сделал все, что мог. Не требуй от себя большего.
— И тем не менее смерть Ливии всегда будет на моей совести, — возражает Америго. — Никогда не смогу простить себе этого.
Мне хочется сказать ему, что это глупо и подобное самобичевание не приведет ни к чему хорошему. Ведь оно не сможет сделать главного — исправить ситуацию. А значит, все остальное теряет смысл. Что толку жрать себя заживо? Но я слишком долго собираюсь с силами, чтобы сделать это и слова теряют смысл.
Снимаю крышку и переворачивая урну. Смотрю, как хлопья пепла кружат, относимые в сторону движением воздуха, а потом плавно опускаются вниз, сливаясь с водами Темзы.
— Прощай, моя дорогая. Дождись меня в вечности, — говорю я и, Америго кладет мне руку на плечо. Знаю, что эта потеря так же тяжела для него, как и для меня. Мы оба любили ее.
— Пойдем, — говорит брат. — У меня дома есть вино, нет смысла здесь больше мерзнуть.
— Мне надо кое в чем покаяться перед тобой, Америго. Я снова предел тебя, — сам не знаю откуда у меня берется храбрость для это признания.
— Ты о чем? — он непонимающе смотрит на меня. Делаю глубокий вдох и меня словно прорывает. Рассказываю ему об Астрид, о том, как она шантажировала меня, как пытала Арсена, угрожала отдать Айлин русской полиции. Не могу избавиться от ощущения, что все это не серьезные обстоятельства, а нелепые оправдания, которые я вполне мог преодолеть, не соглашаясь на роль крысы.
Америго слушает молча. По его лицу сложно понять, что он сейчас чувствует и какие страсти кипят у него в душе. Он стоит передо мной сунув руки в карманы пальто и смотрит мне в лицо. Внутренне я готов к тому, что он набросится на меня, ударит, возможно, даже убьет. Заранее знаю — защищаться не стану. Но ничего не происходит.
— Прочему ты ничего не сказал мне? — спрашивает он, когда я замолкаю.
— Я не мог. Астрид предполагала такое развитие событий. На кону была жизнь Айлин.
— Почему же говоришь теперь? — пожимает плечами Америго. — Опасность миновала? Или совесть не выдержала?
Он подозрительно спокоен и это обескураживает меня куда больше, чем если бы брат рвал и метал от злости.
— Не хочу потерять еще и тебя. Считай это эгоизмом.
— Сколько информации ты успел слить? — не обращая внимания на мои слова, строго спрашивает Америго. — Мои люди пострадали из-за тебя?
— Немного. Нет, из-за меня не пострадал никто, — хмуро отвечаю я, не понимая, как мог отважиться на такую откровенность. — Я просил Астрид сохранить тебе жизнь…
— Неужели ты такой идиот и не понимаешь, что мне начхать на мою судьбу, если пострадают мои существа? — наконец заводится Америго. — Это ублюдочное благородство, ты в курсе? Неужели так плохо меня знаешь?
— Я не знал, что еще могу сделать для тебя, как компенсировать свое предательство… — как же я себя ненавижу в этот момент! — Знаю, что это хреновое оправдание, но других у меня нет.
— Ты даже моей ненависти не засуживаешь, — с презрением бросает Америго и смачно сплевывает на каменный пол.
— Это еще не все, — не могу остановиться я, хотя следующее откровение лучше держать при себе, но меня несет. — В завещании Тео упомянул твое имя. Меня там не было. Совет клана решился на подмену, чтобы избежать скандала, а я — чтобы ты остался в живых.
Этой правды Америго уже стерпеть не в силах. Он набрасывается на меня, как раненный хищник. Ярость придает ему силы и делает неуправляемым. Он с легкостью ломает мне кости, но вместо боли я ощущаю облегчение. Словно с моей души сняли тяжкий груз. Страх не появляется, даже когда брат достает пистолет, который я знаю, заряжен серебряными пулями. Он стоит над моим распластанным на мосту телом и целится мне в сердце. Его глаз по-прежнему горит алым цветом, губы плотно сжаты. У него нет ни малейшего сомнения в том, что он собирается сделать. Не хочу его останавливать.
