— Я — нет, но для Америго он как родной. Ты даже не представляешь, какой подарок мне сейчас сделала, — искренне произношу я, глядя ей в глаза. Она мгновенно становится серьезной. Хочет меня о чем-то спросить, но в дверь раздается короткий стук. Тут же появляется Арсен, а следом за ним два жандарма в штатском. Неужели все? Стало известно, что я приложил руку к гибели законников и меня ждет Белая башня? Айлин нехотя поднимается с моих колен и с волнением смотрит на вошедших мужчин. Медленно встаю.
— Добрый вечер, господа, — с улыбкой говорю я. — Чем обязан?
— Вы должны пройти с нами, — говорит один из них и протягивает мне уведомление о том, что я как новый представитель клана должен присутствовать на казни Моники Фландерс. В нем так же говорится, что встреча со мной является последним желанием приговоренной, но если я не хочу ее видеть, то должен прислать к ней своего адвоката. Зачем существо, которое не видело меня ни разу в жизни, может захотеть встретиться со мной перед смертью?
— Что ж, идемте, — надевая пиджак, говорю я. И все еще не верю, что мой испуг был напрасен.
Частный самолет переносит меня в Рим. Именно здесь должен состояться суд над бедной Моникой. Мне жаль ее, потому что я знаю, что она невиновна, и до сих пор не могут понять, как она могла ввязаться во всю эту авантюру? Возможно, Америго вынудил ее пойти на это шантажом? Неизвестно, какие отношения их связывали.
Из аэропорта меня отвозят на машине к зданию тюрьмы. Так же, как в Англии, она здесь одна на всю страну. Все-таки, вампиров не такое большое количество, чтобы строить подобные заведения в каждом городе.
Сопровождающие проводят меня внутрь. Мне выписывают пропуск. Обыскивают. Забирают часы, мобильник и даже документы.
Убедившись, что я не представляю никакой опасности, ведут к лифту. Мы спускаемся на девятый уровень. От осознания, что здесь мог оказаться я сам, становится холодно и неприятно. Двери плавно открываются, и мы выходим в просторный коридор. Стены, выкрашенные в тусклый бежевый цвет, навивают тоску. Меня провожают в комнату со стеклянными стенами. В ней стоит стол и два стула. Все это тщательно прикручено к полу. За помещением наблюдает охрана. Не знаю почему, но у меня возникают ассоциации с космическим кораблем.
Ожидание Моники затягивается на целых полчаса. Наконец раздаются шаги. Поднимаю голову, смотрю в коридор, по которому ведут молодую женщину. На вид ей не больше двадцати пяти. Темные волосы разделены на прямой пробор, лицо удлиненное, овальное. Глаза темные, как две вишни. Ее нельзя назвать хрупкой. У нее большая высокая грудь и широкие бедра. Охрана набирает код, и Моника оказывается со мной в одной комнате.
Окидывает меня любопытным взглядом, подходит вплотную и касается пальцами моего лица. Ее пухлые губы трогает легкая улыбка. Она ведет себя совсем не как приговоренное к смерти существо, а как та, у которой еще вся жизнь впереди.
— Именно таким я тебя и представляла, — говорит Моника, наклоняя голову вбок. — У нас есть час. Присядем?
Мы размещаемся за столом напротив друг друга. Девушка продолжает изучать меня. И это несколько напрягает.
— Почему я? — этот вопрос сам слетает с моих губ.
— Мне хотелось лично познакомиться с тем, за кого я отдаю свою жизнь, — голос у Моники низкий, мелодичный. Есть в ней что-то такое, что заставляет ей любоваться, очаровываться. Понимаю отца, сложно устоять против такой красотки. — Согласись, это веский повод. И я рада, что ты смог приехать. Значит, понимаешь, какую услугу оказал тебе брат.
— Как ему удалось тебя заставить влезть во все это? — не могу скрыть своего недоумения. Моника снисходительно улыбается.
— Америго не умеет заставлять. Он просто попросил меня об услуге, — отвечает она.
— Вот так легко? — все равно не понимаю я. — Речь ведь идет не о краже со взломом, а о твоей жизни.
— Которая и так изрядно затянулась, — Моника берет меня за руку и проводит пальцем по ладони. — Америго всегда делал для других больше, чем для себя. Словно у него никогда не было каких-то личных нужд или проблем. Он столько раз вытаскивал мою сестру из дерьма, в которое она умела вляпаться на ровном месте, что я при жизни должна была поставить ему памятник из золота. С остальными он вел себя так же. Это его сущность, смысл жизни. Поэтому, когда он пришел и, рассказав обо всем, спросил, могу ли я пойти на подобное, я ответила «да».
— А как же Тео? Разве вы не были любовниками?
Моника откидывает голову назад и заливисто хохочет.
— Ты еще наивней, чем Америго! Не хочу озвучивать причины, но Тео сильно исковеркал жизнь мне и Эве. Я была с ним исключительно в корыстных целях. Так что, можно сказать, в вечное путешествие он был отправлен мною с удовольствием. Прости.
— Все нормально. Я в курсе, какой сволочью был мой создатель, — спокойно отвечаю я, хотя в глубине души все равно неприятно.
— Еще одна причина, по которой я позвала тебя… Ты должен наконец узнать, что преступление, за которое ты отсидел столько лет в Белой башне совершила любовница твоего отца. Ева Уайт была той еще шлюхой, но Тео был ей очарован. Когда ее начали подозревать, чтобы избежать расследования и не потерять ее, он подставил тебя. Что ни говори, а ты был самым удобным вариантом. Идеально вписывался.
Слова Моники звучат для меня, как гром среди ясного неба. После фразы, брошенной отцом в пыточной, у меня были подозрения в том, что то преступление совершил он, но такого поворота событий я никак не ожидал.
Моника берет мою вторую руку и легонько сжимает пальцы.
— Восприми это, как облегчение, — говорит она. — Пусть это станет знаком, что пора попрощаться с прошлым. Отпусти эту боль.
— Но я же все-таки его сын… — эти слова слетают скорее от слабости, чем от желания защитить себя.
— Он создал вас, потому что должен был это сделать. Время было такое. Ни ты, ни Америго были не нужны ему, и он вас не любил. Зачем же вас жалеть? — в голосе моей собеседницы слышится сочувствие.
— Кто такая Ева? — спрашиваю я, с сожалением понимая, что время общения с Моникой подходит к концу.
— Существо, с которым лучше не связываться. Она мила, обольстительна, но также и коварна. Ей черт знает сколько лет и никто не знает ее прошлого. Не вздумай искать ее. Умоляю тебя, не связывайся с ней. Это может стоить тебе жизни. Меня вот-вот уведут, — тревожится Моника и сильнее сжимает мои руки. — И я хочу тебя попросить… Помоги брату довести задуманное до конца. Да, я знаю, как ты относишься к отверженным. Именно поэтому у тебя все получится, в отличии от него. Ты можешь быть жестоким, беспринципным, злым, а это залог успешного движения вперед. Тебе удастся выбрать наилучшую стратегию, не заботясь ни о чем, кроме результата. Америго так не может, поэтому все время проигрывает.
— Это твое последнее желание? — сжимая ее пальцы в ответ, спрашиваю я.
— Да. И ты знаешь, что не можешь не выполнить его, — в глазах Моники вспыхивают огоньки коварства, но тут же гаснут.
— Мне ему что-нибудь передать? — мы одновременно поднимаемся. Подхожу к ней и обнимаю ее. Прижимаюсь щекой к ее щеке, вдыхаю аромат волос. От них пахнет спелой малиной.
— Все, что нужно, он знает, — отвечает Моника и ее голос срывается. — И к этому мне добавить больше нечего.
Пока не приходит охрана, мы стоим обнявшись. Говорить больше не о чем. И я с тоской вслушиваюсь в биение ее сердца, как в самую прекрасную музыку, которую вот-вот оборвет палач.
Не люблю присутствовать на казнях. Никогда не понимал зевак, которые со всех ног неслись в центр горда, чтобы посмотреть, как убивают им подобных.
Здесь, в отличии от уличных площадей, нет никакой шумихи и пафоса — в зале для казней только представили закона и несколько человек знати, но мне все равно неуютно. Мерзну, будто потерял три литра крови.
Нас просят занять места для зрителей. Сажусь на стул с краю. Палач выводит Монику, рядом с ними стоят два охранника. Выходит судья и зачитывает приговор. Делает это долго и заунывно. Смотрю на приговоренную. Она держится стойко, никакой паники, никакого теребления пальцами. Взгляд трезвый, сдержанный.
