Определения… Человек — разумное животное? Нечто выше зверей, но ниже ангелов? Только не убийца, которого я застрелил в ту ночь. Он не был даже тем, кто использует орудия и хоронит мертвых… Смех? Я давно не слышал смеха. Изобретает религии? Я видел молящихся людей, но они ничего не изобретали. Просто они предпринимали последние попытки спасти себя, когда все остальные средства уже были исчерпаны.
Создание, которое любит?
Вот единственное, что я не могу отрицать. Я видел мать, которая стояла по шею в бурлящей воде и держала на плечах дочь, а маленькая девочка поднимала вверх свою куклу. Но разве любовь — не часть целого? Надежд на будущее и сожалений о прошлом? Именно это заставило меня покинуть пост, добежать до флайера Элеоноры и пробиваться сквозь бурю.
Я опоздал.
Джонни Кимс мигнул фарами, взлетая, и передал по радио:
— Порядок. Все со мной, даже кукла.
— Хорошо, — сказал я и отправился назад.
Не успел я посадить машину, как ко мне приблизилась фигура. Я вылез из флайера и увидел Чака. В руке он сжимал пистолет.
— Я не буду убивать тебя, Джастин, — начал он, — но я раню тебя. Лицом к стене. Я беру флайер.
— Ты спятил? — спросил я.
— Я знаю, что делаю. Мне он нужен.
— Если нужен, бери. Совсем необязательно угрожать мне оружием.
— Он нужен нам — мне и Лотти! Поворачивайся! Я повернулся к стене.
— Что?..
— Мы улетаем вместе, немедленно!
— Ты с ума сошел. Сейчас не время…
— Идем, Лотти, — позвал он, и я услышал за спиной шорох юбки.
— Чак! — сказал я. — Ты необходим нам сейчас! Такие вещи можно уладить потом — через неделю, через месяц, когда восстановится хоть какой-то порядок. В конце концов, существуют разводы.
— Никакой развод не поможет мне убраться отсюда!
— Ну а как это тебе поможет?
Я повернул голову и увидел, что у него откуда-то появился большой брезентовый мешок, который висел за левым плечом, как у Санта-Клауса.
— Отвернись! Я не хочу стрелять в тебя, — предупредил он.
У меня возникло страшное подозрение.
— Чак, ты стал грабителем?
— Отвернись!
— Хорошо, я отвернусь. Интересно, куда ты думаешь удрать?
— Достаточно далеко, — сказал он. — Достаточно далеко, чтобы нас не нашли. А когда придет время, мы покинем эту планету.
— Нет, — произнес я. — Не думаю. Потому что знаю тебя.
— Посмотрим.
Я услышал быстрые шаги и стук дверцы. Я повернулся тогда и проводил взглядом взлетающий флайер. Больше я их никогда не видел.
Внутри, сразу за дверью, лежали двое мужчин. К счастью, они не были тяжело ранены. Когда подоспела помощь, я поднялся в Аварийный центр и присоединился к Элеоноре.
Всю ту ночь мы, опустошенные, ждали утра.
Наконец оно наступило.
Мы сидели и смотрели, как свет медленно пробивался сквозь дождь. Так много всего происходило и так быстро все случилось за последнюю неделю, что мы были не готовы к этому утру.
Оно принесло конец дождям.
Сильный северный ветер расколол свод туч, и в трещины хлынул свет. Участки чистого неба быстро расширялись, черная стена исчезала на глазах. Теплое благодатное долгожданное солнце поднялось над пиками Святого Стефана и расцеловало их в обе щеки.
У всех окон сгрудились люди. Я присоединился к ним и десять минут не отрывал глаз.
Грязь была повсюду. Она лежала в подвалах и на механизмах, на водосточных решетках и на одежде. Она лежала на людях, на автомобилях и на ветках деревьев. Развалины зданий, разбитые крыши, стекла, мебель загромождали дороги, полузасыпанные подсыхающей коричневой грязью. Еще не было подсчитано число погибших. Кое-где текла вода, однако медленно и вяло. Разбитые витрины, упавшие мосты… Но к чему продолжать? Наступило утро, следующее за ночной попойкой богов; смертным оставалось либо убирать отходы, либо оказаться под ними погребенными.
И мы убирали. К полудню Элеонора не выдержала — сказалось напряжение предыдущих дней, — и я повез ее к себе домой, потому что мы работали у гавани, ближе ко мне.
Вот почти и вся история — от света к тьме и снова к свету, — кроме самого конца, который мне неизвестен. Я могу рассказать лишь его начало…
Элеонора пошла к дому, а я загонял автомобиль в гараж. Почему я не оставил ее с собой?.. Не знаю. Может быть, виновато солнце, которое превратило мир в рай, скрыв его мерзость. Может быть, моя любовь, испарившийся дух ночи и восторжествовавшее счастье.
Я поставил машину и пошел по аллее. Я был на полпути к углу, где встретил орга, когда услышал крик Элеоноры.
Я побежал. Страх придал мне сил.
За углом в луже стоял человек с мешком, как у Чака. Он рылся в сумочке Элеоноры, а она лежала неподалеку на земле — так неподвижно! — с окровавленной головой…
Я бросился вперед, на бегу нажав кнопку. Он обернулся, выронил сумочку, схватился за револьвер, висевший на поясе.
Мы были в тридцати футах друг от друга, и я бросил трость. Он прицелился, и в этот момент моя трость упала в лужу, в которой он стоял.
Элеонора еще дышала. Я внес ее в дом и вызвал врача — не помню как; вообще, ничего отчетливо не помню. И ждал, и ждал.
Она прожила еще двенадцать часов и умерла. Дважды приходила в себя до операции и ни разу после. Только раз мне улыбнулась и снова заснула.
Я не знаю.
Ничего.
Случилось так, что я снова стал мэром Бетти. Надо было восстанавливать город. Я работал, работал без устали, как сумасшедший, день и ночь, и оставил его таким же ярким и светлым, каким впервые увидел. Думаю, что если бы захотел, то мог остаться на посту мэра после выборов в ноябре. Но я не хотел.
Городской Совет отклонил мои возражения и принял решение возвести на площади статую Годфри Джастина Холмса рядом со статуей Элеоноры Ширрер — напротив вычищенного и отполированного Уитта. Наверное, там они и стоят.
Я сказал, что никогда не вернусь; но кто знает? Через долгие годы скитаний я, быть может, вновь прилечу на ставшую незнакомой Бетти хотя бы для того, чтобы возложить венок к подножию одной статуи.
Прибыл корабль — Остановка В Пути; я попрощался и взошел на борт.
Я взошел на борт и забылся холодным сном.
Летят годы. Я их не считаю. Но об одном думаю часто: есть где-то Золотой Век, мой Ренессанс, быть может, в другом месте, быть может, в другом времени; надо лишь дождаться или купить билет. Не знаю, куда или когда. А кто знает? Где все вчерашние дожди?
В невидимом городе?
Во мне?
Снаружи холод и тишина; движение не ощущается. Нет луны, и звезды ярки, как бриллианты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
