Аня про кризис уже слышала не один раз. И на то, что с деньгами в семье не очень хорошо, Максим тоже намекал не раз. Но все же машину он поменял, и на воротах вместо старого Николая теперь дежурили две смены молодых накачанных охранников. А еще один бродил целый день по периметру участка.
– Макс, я просто хотела задний двор полностью отдать ребятам, – принялась объяснять Аня. – Они растут, песочница очень скоро станет не актуальной. А я бы там чайный домик им поставила, качели, беседку. И выход бы мы сделали отдельный. Ты же сам говорил, что за детьми надо следить особенно внимательно. Там бы они были и под присмотром, и ограждены от посторонних, и имели свое пространство. Время идет очень быстро – не успеем оглянуться, к нашим мальчишкам девочки будут приезжать, друзья…
– Ну, до девочек еще долго. – Максим помолчал, а потом осторожно спросил: – Аня, не обижайся, но почему, когда я говорил то же самое, ты не соглашалась? Ты спорила, с пеной у рта доказывая, что на заднем дворе дети могут оказаться без присмотра. Что охрана может что-то недоглядеть. И вдруг сейчас, спустя столько времени…
Аня его слушала и не верила своим ушам – она вообще такого не помнила. Никакого разговора о заднем дворе они до этого не вели. Во всяком случае, ей так казалось.
Отношения в семье еще имели вполне пристойный вид. Еще они разговаривали по вечерам о детях, еще Максим делился с ней служебными новостями, еще бывали у них совместные вечерние прогулки, а по выходным приезжали гости. Но понемногу в эти обычные семейные будни стала примешиваться разбалансированность. Сначала Аня ругала себя за мнительность и излишнюю восприимчивость: «Мне кажется… Просто у меня днем не так много событий, а он устает. И мы не всегда совпадаем настроениями». Но вскоре оказалось, что дело не в разнице дневных забот и распорядке дня. Ане стало вдруг понятно, что Максим воспринимает жену как нерадивую подчиненную. Любое ее замечание стало вызывать упреки, причем напирал он на «неадекватность восприятия».
– Странно, я бы никогда не обратил на это внимания! – комментировал он ее обеспокоенность неуемной живостью детей.
«Раньше он со мной бы согласился», – недоумевала Аня.
А однажды произошел и такой диалог:
– Очень вкусная фасоль. Жаль, что «не в коня корм». – съев немного лобио, Максим многозначительно посмотрел на жену.
– Я не понимаю тебя, – искренне удивилась она.
– Извини, но твой аппетит наводит на подозрение.
– Что ты имеешь в виду?
– Аня, у тебя все признаки булимии. А это, как известно, нервное заболевание. Надо об этом честно сказать врачу.
Аня удивленно посмотрела на него.
– Ладно, не обижайся. – Максим также резко смягчился. – Я только хочу тебе помочь.
«Еще немного, и я точно уверую в свою неожиданную неполноценность», – подумала про себя Аня. Ей еще хватало чувства юмора спокойно реагировать на заявления мужа.
…То утро началось плохо. Когда Аня спустилась в столовую, за столом сидел один Максим. Он уже позавтракал и теперь, по всей видимости, ждал ее.
– Привет, кофе налить? – Аня взяла чашку и только теперь обратила внимание, что перед Максимом лежат какие-то листочки.
– Привет. – голос Максима прозвучал сухо.
– Что опять у нас случилась? – Аня вернула чашку на место. Завтракать расхотелось.
– У вас. Меня в этот момент дома не было.
– У нас?
– Да, у вас.
– И что же? – Аня вложила в интонацию максимум издевки. Странно было видеть мужа, который накануне приехал домой во втором часу ночи, а наутро наводит порядок среди домочадцев.
– А ты не знаешь?
– Не знаю, могу поклясться.
– Понятно. – Максим помолчал. – Митька сегодня не завтракал.
– Почему?
– Он теперь боится завтракать. А знаешь почему? Он боится манной каши. Особенно когда она горячая.
– Все дети боятся горячего, – беззаботно пожала плечами Аня. Она хорошо знала Митю. – Их к этому приучают. Чтобы они не обожглись.
– И поэтому ты вчера ребенка вымазала горячей манной кашей. Все лицо.
Аня почувствовала, как ее бросило в жар.
– Что? Что ты сказал? Откуда? Откуда ты берешь все эти глупости?
– Не кричи, услышат люди.
– Мне плевать, это ТВОИ люди. Это не мои люди. И ты с ними объясняйся. Но сначала объясни мне, твоей жене! Скажи, кто тебе сказал такую глупость?
– Няня. И Митька.
– Как Митька? Как он мог тебе это сказать? Четырехлетний ребенок, которого я пальцем не трону?!
– Аня, сядь и успокойся. Ты можешь представить мое состояние, когда я об этом узнал. Зачем врать няне и Митьке? Они что, сговорились?
Аня молчала, понимая, что сговориться взрослая женщина и маленький мальчик, который любит мать, не могут. Но должны же быть объяснения этому. И вообще всему, что происходит в этом доме!
– Максим, я ничего подобного не делала. Ты должен поверить мне и… помочь…
– Я хочу помочь тебе, – с трепетной заботой в голосе произнес Максим, – но иногда ты поступаешь так, что остается только развести руками.
– Дорогой, ты согласился мне помочь, но даже не задал вопрос, в какой помощи я нуждаюсь. – Аня прищурилась. Ей совершенно не понравилось, с какой готовностью муж сделал ее виноватой.
– Аня, мне все равно. Я готов сделать для тебя что угодно, только постарайся, чтобы я, оставляя тебя с детьми, не психовал.
– А, понятно… То есть ты даже не сомневаешься в том, что я могу быть несдержанной с детьми?
Вместо ответа Максим протянул Ане несколько листочков:
– Что это?
Аня покраснела. Она давно поняла, что лежит перед мужем. Эти листочки она тщательно прятала ото всех, поскольку объяснение, почему она записывает свой каждый шаг, прозвучало бы по-идиотски.
– Ну, наверное, в нашем доме теперь нет личной собственности, раз ты их прочел. Они лежали в комоде, под моим бельем. И вряд ли ты там искал свои трусы. А значит, ты копался в моих вещах. По-хорошему, мне не следовало бы отвечать на твои вопросы: сам нашел – сам и разбирайся, отгадывай ребусы и загадки. Но я тебя пожалею: я с некоторых пор записываю каждый свой шаг.
– Для чего, Аня?!
– Для того, чтобы никто мне не приписал те поступки, которые я не совершала. Вот как с этой кашей.
– Аня, я даже не буду обсуждать этот поступок. Любой человек тебе скажет, что нормы здесь никакой нет. Но ты прочитай, что ты пишешь. Это же ведь твой почерк?
– Да, мой.
– Тогда возьми, – Максим протянул бумагу.
– «Пятнадцать часов – проверила все окна. Няня может плохо следить за детьми, надо быть настороже». И что? Что в этом такого? Я всегда проверяю окна, я боюсь за детей, я не очень доверяю няне – она человек слишком молчаливый, необщительный, а такие люди всегда внушают недоверие. Я попыталась с ней поговорить, но так и не смогла. Что ненормального в таких записях?
