Гашин осторожно вытащил руку из-под Валентининой спины и потянулся за часами.
– Тебе пора? – грустно спросила она.
– Нет пока, у меня еще есть немного времени. Но я боюсь, что вернется твоя хозяйка. Не хотелось бы, чтобы она меня застала в твоей постели.
«Почему?» – хотела спросить Валентина. Почему надо делать секрет из их отношений? Что в них такого запретного или неприличного? Может быть он женат, и об этом знают все, кто бывает в доме Крамарева? Возможно, они даже знакомы с его женой… Или все-таки есть какие-то отношения с учительницей арабского? Вопросы вертелись на языке, но Валентина их не задала: с самого начала их знакомства как-то так сложилось, что он ничего не рассказывал, а она не смела спросить.
– Нина Сергеевна не скоро придет, – успокоила она Гашина. – Она после работы собиралась еще ехать в Москву, у ее приятельницы день рождения. Давай еще поваляемся. Слава, я хотела тебе кое в чем признаться.
Он приподнялся на локте и настороженно посмотрел на нее, слегка прищурив глаза. Сегодня он впервые с момента первой встречи снял очки с затемненными стеклами, и Валентина не могла налюбоваться его длинными густыми ресницами, очерчивающими контуры глаз словно карандашом-подводкой.
– Тебе не понравилось? – суховато спросил Гашин. – Я тебя разочаровал?
– Да ты что! Все было великолепно, лучше просто не бывает! Я о другом… Слава, ты меня прости, но я тебя обманула. Честное слово, без всякого злого умысла, просто я влюбилась в тебя с первого взгляда и очень хотела тебе понравиться. Ты не сердишься?
– Пока не знаю, – снисходительно улыбнулся Славомир. – Это зависит от того, в чем именно ты меня обманула. Так в чем же? Ты – шпионка, работающая на конкурентов Крамарева?
Валентина расхохоталась:
– Слава, милый, ну какая из меня шпионка? Я – самый обыкновенный научный сотрудник, технарь…
– И пишешь диссертацию, – закончил он. – Это я уже слышал.
– Не пишу, – призналась Валентина. – Я ее давно уже написала и защитила.
– Ничего себе! – Гашин подложил под спину подушку и сел в постели. – Так ты настоящий кандидат наук? Или даже доктор?
– Кандидат. Но я действительно занимаюсь физикой низких температур, тут все правда.
– А наврала зачем?
– Мне нужно было как-то объяснить свое пребывание в Москве… И потом, раз ты тоже ученый и тоже технарь, то мы вроде как родственные души. Я же говорю: понравиться хотела.
Ей казалось, что тема исчерпана и Славомир ее сразу же простил, ведь ложь ее была, по сути, совершенно невинна, Валентина не прибавляла себе заслуг, а, напротив, умаляла их, и потом, она же сама призналась, не дожидаясь, когда ее припрут к стенке, уцепившись за какую-нибудь ошибку в словах или поведении.
Однако Славомир, похоже, ее точку зрения не разделял. Брови его дрогнули и чуть сдвинулись к переносице.
– Что значит – оправдать свое пребывание в Москве? Объяснись, будь любезна. Для чего ты на самом деле приехала сюда из Петербурга?
– Не из Петербурга, – расстроенно поправила его Валентина.
– А откуда же?
– Из Южноморска. Не сердись, Славочка, родной мой, я просто не хотела выглядеть в твоих глазах обыкновенной провинциалкой.
Она не заметила, как губы его сжались в тонкую некрасивую щель. Перепуганная недовольством в его голосе, Валентина даже боялась смотреть на любовника и принялась торопливо рассказывать, какие печальные обстоятельства на самом деле привели ее в столицу.
Но Гашин ее даже не дослушал, прервав на полуслове.
– Может быть, у тебя и имя другое? – надменно спросил он. – И никакая ты не Валентина? Кстати, я до сих пор не знаю твоей фамилии, но теперь, вероятно, интересоваться этим бессмысленно, ты все равно солжешь.
– Я действительно Валентина, – тихо произнесла она. – Валентина Евтеева, если тебе это интересно.
Славомир резко откинул одеяло, отшвырнул его на пол, схватил со спинки кресла свою одежду и принялся одеваться.
– Слава, ну что ты, – растерянно бормотала Валентина. – Не сердись, я тебя умоляю, я не хотела ничего плохого, честное слово… Это все только для того, чтобы понравиться… Я же не виновата, что влюбилась в тебя сразу же… Ну Слава, Славочка, родной мой, ну не надо, пожалуйста…
Он одним движением застегнул «молнию» на куртке из тонкого трикотажа и шагнул к двери.
– Я никогда не имею дело с лжецами. Я думал, что встретил светлую, спокойную, чистую женщину, которую я понимаю, а оказалось, что мне приходится иметь дело с мошенницей и обманщицей. Спасибо, что твоя сущность вскрылась уже сегодня, пока еще наши отношения не зашли слишком далеко. Я не желаю больше тебя знать.
– Но Слава… Слава, подожди, не уходи!
Но он уже хлопнул дверью, потом раздались его быстрые тяжелые шаги вниз по лестнице, на первый этаж, потом Валентина уловила звук открывающейся и закрывающейся входной двери. Все. Он ушел.
Брошенное Гашиным одеяло так и валялось на полу, и Валентина не могла отвести от него глаз. Что случилось? Почему? Почему он пришел в такую ярость от ее признания? Неужели Нина Сергеевна была права, когда говорила, что в столице не любят людей с горестными проблемами? Неужели дело именно в этом? Наверное, да, ведь Славомир даже не дослушал ее – настолько ненужен, неинтересен был ему рассказ Валентины. И сама Валентина сразу же стала ему не нужна. «Он подумал, что мне нужна помощь, – думала она, кутаясь в халатик в попытках спастись от внезапного сотрясающего озноба. – Ну конечно, он решил, что я совсем обнаглела от близости с ним и собиралась воспользоваться его расположением, чтобы добиться помощи. Ведь как он рассудил? Я – хитрая провинциальная щучка, которая не может самостоятельно справиться со своими проблемами и у которой нет ни денег, ни связей. А тут подворачивается крупный ученый, у которого, наоборот, все это есть, и щучка всеми правдами и неправдами затаскивает его в постель, чтобы потом, когда он размякнет, разжалобить его и заставить помогать. Если бы он меня дослушал, он бы понял, что я справляюсь сама и мне ничего от него не нужно! Но он не дослушал и ушел. Теперь он меня ненавидит и презирает. Я знаю, что нужно сделать: нужно найти его и все объяснить, нужно заставить его дослушать меня до конца, и тогда он поймет, что ошибался, что у меня не было никакого корыстного расчета, что я действительно его люблю. И он вернется».
Согреться все не удавалось, и Валентина, завернувшись в поднятое с пола одеяло, спустилась на кухню, достала из шкафчика початую бутылку коньяка из запасов Нины Сергеевны, налила треть стакана и выпила залпом. Коньяк обжег грудь изнутри, но через пару минут озноб прекратился, и Валентина немного расслабилась. То, что произошло, ужасно, горько, обидно, но поправимо. Сейчас она ляжет в постель и постарается уснуть, а завтра пойдет в лес на другой стороне шоссе, дождется Славомира и поговорит с ним. Она все ему объяснит, и он поймет ее. Не может не понять. Ведь он такой умный, такой необыкновенный. Да, она совершила непростительную глупость, но все еще можно поправить.
* * *
Евгений Евтеев предложил Насте Каменской встретиться у него дома. Чистяков от совместного визита отказался – ему гораздо интереснее было изучать жизнь города, чем встречаться с братом заказчицы.
– Я тебя провожу, а то ты без меня адрес не найдешь, – авторитетно заявил Алексей.
Евгений жил возле парка имени Пушкина, вернее, возле того, что от парка осталось, в нарядном просторном доме за высоким забором. Уже с первых минут разговора стало понятно, что Настя напрасно ждала его возвращения из-за границы: Евтеев-младший ничего интересного не рассказал ни о врагах отца, которых он попросту не знал, ни об имеющихся у покойного ценностях.
– Мне сказали, что ваши отношения с Дмитрием Васильевичем были далеки от безоблачных, – аккуратно заметила Настя.
Евтеев равнодушно посмотрел на нее и пожал плечами:
– Да, это правда. И что с того? Вы полагаете, я из-за этого мог убить папу?
А что? И такое бывает.
– Не расскажете подробнее? – попросила она.
– Да тут нечего рассказывать. Папе не нравилось, что я занимаюсь бизнесом, он считал, что современный российский бизнес сплошь построен на криминале и, соответственно, я тоже замаран. Ему это претило, он был кристально-честным человеком, к рукам которого ни крошки грязи за всю жизнь не прилипло. Вот и весь конфликт. Папа считал мой бизнес грязным и мои деньги тоже грязными, поэтому отказывался от материальной помощи с моей стороны.
– Значит, вы ему не помогали?
– Еще как помогал! Но не впрямую, а через Валю. Мы с ней так наловчились врать, чтобы папа ни о чем не догадался!
И Евгений задорно расхохотался, сверкая отлично сделанными металлокерамическими зубами. «Нет, он не убивал, – подумала в этот момент Настя. – Не то чтобы он не мог, может кто угодно. Но ему просто незачем это делать. В нем нет ни капли ненависти к отцу, да что там ненависти – даже неприязни я не чувствую. Ни разу за весь разговор он не назвал Дмитрия Васильевича отцом. Только папой».
