Внезапно ее обуял совершенно иррациональный страх: а вдруг все это закончится? Встретит Лешка какую-нибудь молодую красавицу и бросит Настю, поднадоевшую ему за тридцать пять лет. И дело даже не в том, что Настя останется одна. Дело в том, что такого счастья, такого подарка судьбы ей уже не видать, ведь для того, чтобы выстроить такие же отношения, нужно время, нужны эти самые тридцать пять лет, которых у нее нет. И не потому, что она столько не проживет, а только лишь потому, что новый человек войдет в ее жизнь, имея за плечами не меньше полувека собственной жизни, со своим собственным опытом и собственными потерями. А у Лешки собственной жизни было всего-то пятнадцать лет, вся последующая жизнь у них уже общая, и весь опыт, и все радости, и все потери они переживали вместе. Поэтому точно таких же отношений не получится просто по определению. У них с Лешкой даже воспоминания одни и те же, ведь они вместе с девятого класса, с того самого дня, как пришли в физико-математическую школу и сели за одну парту. Кстати, 1 сентября нынешнего года как раз и исполнится тридцать пять лет со дня их знакомства, после которого они уже не расставались.
– Леша, а скоро первое сентября, – вырвалось у нее непроизвольно.
Она отчего-то была уверена, что Лешка не поймет, о чем она говорит, и приготовилась смущенно объяснять собственную сентиментальность. Но он только улыбнулся в ответ.
– А я был уверен, что ты не сообразишь и не вспомнишь.
А что, у нее есть неплохие шансы прожить с Чистяковым еще тридцать пять лет, таких же счастливых. Через тридцать пять лет им будет всего по восемьдесят пять, и если еще полгода назад этот возраст казался ей недостижимым в принципе, то после работы в усадьбе города Томилина в клубе «Золотой век» она сильно изменила свои взгляды и поняла, что если правильно подходить к проблеме, то и восемьдесят пять – это не возраст. Вполне можно сохранить силы и здоровье, интерес и вкус к жизни, только готовиться к этому надо заранее и начинать уже сейчас, пока не стало поздно. Надо следить за собой, регулярно ходить к врачу, правильно питаться, заниматься физическими упражнениями и что там еще советуют умные и знающие люди… Эти советы всегда казались ей смешными, примитивными, самоочевидными и в такой же степени невыполнимыми, но теперь она призадумалась над ними. В принципе нет ничего невозможного в том, чтобы отпраздновать семьдесят лет совместной жизни, будучи в твердом уме и относительном здравии.
И от этой мысли ей сразу стало тепло и спокойно.
* * *
Линда Хасановна с тревогой смотрела на Петра, который по телефону отчитывался перед их шефом. Судя по выражению его лица, шеф был очень недоволен и говорил ее ненаглядному Петруше что-то очень резкое и обидное.
– Ну что? – нетерпеливо спросила она, когда Петр закончил разговор.
– Опять выволочку получил, – равнодушно отозвался тот. – Их светлость до крайности разгневаны тем, что мы с тобой до сих пор не узнали, о чем именно наши московские гости разговаривали с теми, с кем встречались.
– Но ты же ему объяснял!
– Объяснял. А толку-то? Платить лишние деньги никто не хочет, все почему-то думают, что можно действовать старыми дедовскими методами. Знакомиться, втираться в доверие и все вызнавать. А сейчас эти фокусы ни с кем не проходят. Темп жизни не тот. Пока мы будем знакомиться и втираться к каждому, с кем москвичи контактируют, мы их вообще из виду потеряем и все упустим. Вот у них сегодня уже пять встреч было, и что нам делать? Вцепиться в первого фигуранта и упустить остальных четверых?
– Черт знает что! – с досадой вздохнула Линда. – И откуда у этих светлостей такое представление о нашей работе? С чего они решили, что два человека могут собрать такую информацию, какую им надо? Это работа на целый отдел, к тому же технически оснащенный, а у нас с тобой, кроме мобильников и фотоаппаратов, ничего нет.
– Еще есть машина, – невозмутимо поправил ее Петр. – Но ты права, представления у них какие-то идиллические. Наверное, сериалов про сыщиков насмотрелись и думают, что и в жизни все так, как в телевизоре показывают. Линда Хасановна, можно отойти в туалет?
– Давай, – кивнула она, – только побыстрее, не задерживайся, а то вдруг они выйдут. В ресторан не заходи, они могут тебя заметить, иди лучше вон в то кафе.
– Там с улицы не пускают, я как-то пробовал, они потребуют, чтобы я что-нибудь заказал, – проявил Петр знание южноморских муниципальных реалий. – У нас не город, а засада какая-то: туалет наищешься.
– Ну, возьми стакан минералки и быстро выпей. Иди уже, Петенька, не тяни, они давно сидят в «Афродите» и в любую минуту могут выйти.
Линда торопила своего друга не напрасно, она словно чуяла, что время поджимает. Каменская и ее муж (о том, что они супруги, Линда узнала у администратора гостиницы «Райский уголок») появились на крыльце ресторана ровно в ту секунду, когда Петр вышел из дверей расположенного на противоположной стороне улицы кафе. Сделав Линде знак, означающий «я их вижу», Петр не спеша двинулся следом. Через пару минут Линда догнала его.
– Нет, все-таки он очень интересный мужчина, – проговорила она, внимательно разглядывая спину Чистякова. – Выглядит он на свои годы, но старится красиво. Вот ты замечал, Петруша, что люди стареют по-разному?
– Да что ты выдумываешь! – отмахнулся Петр. – Все стареют одинаково. Всех одолевают немощь и болезни, другой старости не бывает. И характер у всех портится.
– Не скажи, – горячо возразила Линда. – Некоторые в старости становятся просто отвратительными, а некоторые, наоборот, делаются даже интереснее, чем были в молодости. Вот ты, Петенька, будешь стареть некрасиво.
– Это еще почему? – возмущенно спросил Петр.
– А ты недобрый, тебе никого не жалко: ни котенка бездомного, ни ребенка потерявшегося. А этот Чистяков явно добрый, потому и выглядит так хорошо. Ты, например, знаешь, сколько ему лет?
Петр задумался и, прищурившись, уставился в затылок Чистякову.
– Ну, лет сорок пять, наверное, может, меньше. Меня его седина с толку сбивает.
– А вот и нет! – торжествующим шепотом сообщила Линда. – Ему пятьдесят уже исполнилось.
Ей самой еще не было сорока, и пятьдесят лет казались Линде Хасановне первым порогом подкрадывающейся старости.
– Ты только посмотри, как он выглядит, – возбужденно продолжала она. – Какая осанка, какая походка! А улыбка! От одной его улыбки можно умом тронуться. И тетка эта престарелая, которая с ним, его недостойна. Не понимаю, как он мог на ней жениться? Зачем?
– Чем она тебя не устраивает?
– Ей никого не жалко, она бессердечная, – уверенно повторила Линда то, что уже говорила раньше. – И глаза у нее такие, что сразу видно: она только о работе думает.
– А о чем, по-твоему, надо думать? – с усмешкой спросил Петр. – О любви, что ли?
– А как же! Только о ней и имеет смысл думать, только любовь имеет значение, это же самое главное в жизни! Если любви нет, то, считай, ничего у человека нет, гол как сокол. Смотри, они сворачивают на Белинского. Как ты думаешь, куда они направляются?
– Точно не в гостиницу, на Короленко с этой стороны никак не выйти. Значит, на очередную встречу. И когда только им надоест шататься по адресам? Хоть бы съездили куда-нибудь развлечься, что ли! Мы бы с тобой тоже на машине прокатились бы, а то все ногами да ногами, скоро ботинки порвутся, – проворчал Петр. – У меня уже мозоли.
– Мозоли? – встрепенулась Линда. – Петруша, вон там аптека, я сейчас побегу вперед и куплю тебе пластырь, они идут медленно, я успею вас догнать.
Она рванулась вперед, и Петру с трудом удалось удержать ее:
– Куда ты? Не надо в аптеку, идем спокойно.
– Ну как же не надо! – запротестовала она. – Тебе же больно, Петруша. Если мозоль вовремя не заклеить, будет еще хуже. Нет-нет, я побегу.
Она вырвала руку и помчалась вперед. Несмотря на солидный лишний вес, бегала Линда Хасановна хоть и грузно, но быстро. Через несколько минут она догнала ушедших далеко вперед Каменскую с Чистяковым и шествующего метрах в двадцати от них Петра.
– Купила! – радостно сообщила она. – Будет минутка – снимешь обувь и заклеишь ножки. А вечером я тебе специальную мазь наложу, очень хорошую, она обязательно поможет, утром ножки будут как новенькие.
– Ты со мной разговариваешь, как с ребенком, – недовольно пробурчал Петр, пряча в карман упаковку пластыря.
– А как же мне с тобой прикажешь разговаривать? – удивленно откликнулась Линда. – Ты сам ничего не можешь для себя сделать. У тебя ноги стерты, а ты не догадаешься пластырь приклеить, ждешь, пока я все куплю и все устрою. Ты – моя любимая деточка, – нежно добавила она, целуя его в висок.
Линда Хасановна ростом была почти на голову выше своего любовника, поэтому для поцелуя ей пришлось слегка нагнуться. Однако разница ни в росте, ни в весе их никогда не смущала.
* * *
Поездку за город в мастерскую Бориса Кротова супруги Сорокины откладывать не стали и отправились туда через день после получения приглашения. Вилен Викторович, правда, сомневался, удобно ли являться к художнику так скоро и не выглядит ли это навязчивостью и бесцеремонностью, однако Ангелина Михайловна заняла твердую позицию и заявила, что если Виля не хочет лишний раз выслушивать от Крамарева слова недовольства отсутствием результатов, то надо пренебречь этикетом и заниматься делом. Суть же состояла в том, что ехать Вилену Викторовичу отчаянно не хотелось: далеко. И смотреть там нечего, чай, не Рембрандт.
