Этот год стал годом славы для Гилберта.
Глава 11. Превратности войны
Родерих нервно мерил шагами гостиную, то и дело подходил к разложенной на столе карте Европы, сосредоточенно смотрел на нее и, раздраженно цокнув языком, продолжал ходить туда-сюда.
Эржебет сидела на диване, читая книгу Вальтера, хотя на самом деле она давно уже не обращала внимания на буквы. Эржебет следила за мечущимся по комнате Родерихом. Она прекрасно представляла, как он сейчас злиться. Даже невозмутимого Родериха такое сокрушительное поражение должно было выбить из колеи: при Лейтене у него было большое численное превосходство едва ли не в два раза, но, тем не менее, Гилберт разбил его в пух и прах, заставив австрийские войска удирать с поля боя сломя голову. Потери были огромны, как убитыми, так и пленными.
В тайне Эржебет радовалась успехам Гилберта. Наблюдая, как он сейчас завоевывает себе место под солнцем, она вспоминала свое прошлое, когда точно также, приведя своих людей в Европу из далеких степей, огнем и мечом доказывала свою силу… А еще, узнав от служивших в австрийской армии венгров о ходе сражения, о диспозиции войск, Эржебет мысленно представляла, что бы делала на месте Родериха, как бы сражалась с Гилбертом.
«Ха, так просто я бы ему не проиграла, это уж точно…»
Родерих словно прочитал ее мысли.
— Эржебет, а ты что думаешь о сложившейся сейчас ситуации? — спросил он, присев рядом с ней на диван.
— Боюсь, у меня довольно слабое представление о нынешнем положении ваших войск. — Эржебет попыталась прикинуться дурочкой.
Родерих нахмурился, явно ей не поверив, но все же начала обстоятельно и подробно описывать диспозицию частей своей армии, французов и пруссаков.
— Как по твоему мне теперь стоит поступить? — осведомился он, закончив свой рассказ.
— О, герр Родерих, вы спрашиваете у меня совета в военных делах? — Эржебет невинно захлопала глазками, мысленно зло улыбаясь. — Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Я же всего лишь женщина и ничего в этом не понимаю.
Она просто не могла удержаться от того, чтобы не съязвить.
«Как же, столько лет старательно лепил из меня светскую даму, держал подальше от войны, а теперь, видите ли, помощи просит! Черта с два!»
Поведение Родериха чем-то напомнила ей Садыка, пусть он никогда и не подчеркивал в столь уничижительной манере ее женскую слабость, не позволял себе грубостей, но все же…
— Эржебет, не стоит мне дерзить, — сухо произнес Родерих. — То, что я позволил тебе не участвовать в войне, еще не значит, что теперь ты можешь творить все, что тебе вздумается.
Эржебет напряглась, внутри разлился холод.
«Вдруг Родерих догадывается, что это я сорвала их план внезапного нападения? Я предала его, нарушила слово».
Она боялась подумать, что случиться, если Родерих заподозрит ее в измене. Годы, которые она провела рядом с ним, наглядно ей показали, что при всей нелюбви к насилию, он не боится наказать тех, кто, по его мнению, провинился перед Империей. Он правил подвластными ему землями твердой рукой, без лишних сюсюканей подавляя любые бунты. Эржебет спасало лишь то, что она была главной частью его владений, Родерих не хотел ее потерять и старался найти компромисс. Более мелким странам же от него доставалось по полной.
Эржебет постаралась сохранить невозмутимость.
— Герр Родерих, я исправно плачу налоги, поставляю вам лучших лошадей из моих табунов, фураж и зерно, — чеканя слова начала она. — Моя легкая конница ни раз и не два спасала ваши войска. Венгерские дворяне служат в вашей армии… Что вам еще от меня нужно? Я считаю, что вы неплохо справляетесь и без моего ополчения. А мой совет… Раньше он вам не был нужен, хотя я пыталась его предложить, так что теперь разбирайтесь сами.
— Эржебет, я хотел бы кое-что прояснить, — тихо произнес Родерих и добавил уже громче, твердо встретив ее взгляд:
— Да, у тебя особое положение в моем доме. Но не забывай, ты все равно остаешься в моем доме. Если ситуация станет критической, то мне потребуется твое ополчение, и твое согласие уже не будет иметь значения. Я не принуждаю тебя воевать лишь потому, что не хочу кризиса в Империи, мне достаточно и внешних проблем. Однако, если ты дашь мне хоть малейший повод сомневаться в твоей лояльности… Или того потребуют обстоятельства…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но ведь пока что ситуация не критическая, — холодно обронила Эржебет.
— Пока нет. — Кивнул Родерих и вдруг нехорошо улыбнулся. — К тому же, Брагинский наконец-то переходит к активным действиям…
В этот момент Эржебет стало страшно.
***
Прекрасная и жестокая богиня войны переменчива, никто не может надолго сохранить ее благосклонность, даже такие отчаянные рубаки, как Гилберт Байльшмидт, щедро окропляющие кровью ее одежды…
На следующий год Иван начал масштабное наступление на востоке, и Гилберт, оставив небольшие силы прикрывать Силезию и Саксонию, с основной армией двинулся навстречу русским. Он не опасался нападения Родериха, после поражения под Лейтеном тот еще не скоро решится на активные действия. Насколько Гилберт успел изучить своего врага за годы войн, он отличался осторожностью и давал сражение лишь тогда, когда занимал выгодную позицию и имел серьезный численный перевес. Нынешний фельдмаршал Родериха, Даун, полностью разделял эти убеждения — австрийские войска отошли, и Гилберт смог сосредоточиться на русских.
У Ивана было вдвое больше людей, но Гилберта это не смутило: в конце концов, он все это время только и делал, что сражался с превосходящими по силе противниками. И блестяще побеждал. Почему сейчас все должно быть иначе?
Гилберт рвался в бой, после Ройсбаха и Лейтена окрыленный ощущением собственного могущества. Сражение произошло у деревни Цорндорф. Гилберт собирался использовать уже не раз отлично зарекомендовавшую себя тактику, но все пошло не по плану. Русские стояли насмерть, дрались, как дьяволы, не уступая в храбрости и упорстве солдатам Гилберта. В какой-то момент сражением стало уже невозможно управлять: на поле боя царил хаос. Настоящая кровавая баня — Гилберт никогда еще не видел такой жесткой рубки, хотя побывал в стольких битвах. Его ранили, но он продолжал сражаться рядом со своими людьми. Быть с ними в тяжелый час — его священный долг, как страны и командира.
Наконец, войска разошлись. А над полем боя в сумерках еще долго разносились крики умирающих… Потери с обеих сторон были огромны, Гилберт с ужасом слушал отчет о погибших: так много солдат он еще никогда не терял.
Союзники поспешили объявить о победе, в Вене по этому случаю устроили бал и праздничный салют. Гилберт в противовес приказал опубликовать данные о потерях русских и заявить о том, что выиграл все-таки он. На деле, конечно же, и он, и его враги понимали, что получилась ничья. Кровавая и жестокая.
Гилберта радовало лишь то, что Иван все же отступил, дав ему возможность передохнуть и обратить взгляд на юг, где оклемавшийся и вдохновленный примером союзника Родерих собирал новые силы. Гилберт повел войска туда, нацелившись на победу. После Цорндорфа она была необходима, как воздух.
«Ничего, с Родди я воюю давно и всегда его бил, побью и сейчас, — успокаивал себя Гилберт. — Затем отомщу Брагинскому».
Но он вел себя слишком самоуверенно, недооценил Родериха и его генералов. Гилберт получил неверные сведения от разведки, вместе с Фридрихом составил на их основе провальный план и стал претворять его в жизнь, не обращая внимания на дельные замечания советников. В итоге под Гохкирхе его постиг очередной крах. В какой-то момент отчаянной сечи все буквально висело на волоске, еще один рывок, еще немного храбрости — и пруссаки бы победили. Большой ценой, но победили. Однако богиня войны посчитала, что следует наказать гордеца.
Родерих торжествовал, а Гилберту пришлось спешно отступить. Хотя эта победа не дала Родериху никаких стратегических преимуществ, но он смог морально раздавить Гилберта, посеять в его войсках сомнения и страх. Два поражения подряд сильно подкосили уверенность и обычную браваду Гилберта. Но он старался не впадать в уныние, угрожающе рычал и скалился, как загнанный в ловушку зверь, который решил драться до конца.
