class="p1">– У того, кто открыл на тебя охоту, как мы знаем, есть ключ, так что это не поможет, – кинул он и вышел за дверь, чтобы не смущать Глафиру.
Впрочем, та и не думала смущаться. В нынешней ситуации проявлять девичье смущение вообще глупо. Она быстро, практически по-военному, переоделась, засунула в задний карман джинсов свой мобильник, выскочила в коридор, где Глеб Ермолаев разговаривал с кем-то по телефону. Кажется, это был тот самый полицейский, который совсем недавно отсюда уехал. Дмитрий Воронов.
– Что произошло? – спросила Глафира, запирая дверь своей спальни, пусть и не было в этом никакого смысла.
– Светлана Тобольцева мертва.
– Что-о-о-о?
– Клавдия нашла ее в беседке. Ее ударили ножом. Пошли. Мне надо там все осмотреть, пока не приехала полиция, и сделать так, чтобы все остальные не натоптали там, как стадо слонов.
– Господи, какой ужас, – Глафира вприпрыжку бежала за ним, пытаясь приноровиться к его быстрым шагам. – Я ведь там была, в беседке. Я тебе говорила, что мы с ней разговаривали.
Глеб остановился так внезапно, что она с размаху ткнулась в его спину.
– Глаша, похоже, в вашем разговоре и содержалось то важное, что представляет опасность для убийцы. Иначе бы он не напал на вас обеих. Вспомни, ты точно никого не видела?
Он зашагал дальше, и Глафира снова устремилась вслед за ним, словно это было само собой разумеющимся – выполнять его распоряжения.
– Я заскочила в беседку по дороге из флигеля. Мы с Павлом и его женой нашли рукопись Цветаевой. Поиски заняли у нас какое-то время, потом мы еще вместе ее разглядывали и искали в интернете информацию, сколько она может стоить. Пожалуй, мы провели во флигеле около получаса, и за это время начался очень сильный дождь. Когда я вышла на улицу, то он лил стеной, но я все равно решила, что добегу до дома, а на полдороге поняла, что переоценила свои силы, и нырнула в беседку.
– Ты была одна?
– Да, Павел и Марианна остались во флигеле, они еще хотели что-то разобрать. Ну, как основные наследники.
– Понятно, воронье слетелось. Резанову очень нужны деньги на бизнес, проявлять стеснительность в поисках он не будет.
На вешалке у входной двери висело несколько дождевиков. Глеб сорвал один, укутал Глафиру с головы до ног, даже капюшон на голову натянул. Во второй такой же дождевик облачился сам. На мгновение ее захлестнула волна благодарности за проявленную заботу. Мелочь, а все равно приятно. И очень характерно. Дождевики были пластиковые, дешевенькие, но рядом висел один брезентовый, темный от воды. Глафира вздрогнула, потому что именно в таком был человек, топивший ее в ванне. Получается, он все еще был здесь? В доме? Она тронула Глеба за рукав, кивком головы указав на дождевик.
– Вижу, но это позже. Рассказывай дальше.
Он толкнул дверь, и они вышли под дождь, который, правда, стал чуть меньше. По крайней мере, просвет теперь был, и в нем вдалеке была заметна беседка и толпа людей рядом с ней.
– Все затоптали, – сквозь зубы процедил Глеб. – Меня Воронов пришибет, когда приедет. Дальше. Светлана была не одна, а с Осипом. Это я помню.
– Да, там был Осип, и мне показалось, что они что-то обсуждали, но, когда я вбежала, оба оборвали разговор, как будто он не предназначался для моих ушей. И еще мне показалось, что Светлана была то ли напугана, то ли встревожена. По крайней мере, происходящее ей не нравилось. Она спросила, сильно ли я промокла, а я в ответ рассказала про Цветаеву и наши изыскания с Резановыми. Потом Осип ушел, и мы остались вдвоем.
За разговором они приблизились к беседке настолько, что теперь их было слышно тем, кто у нее собрался.
– Так, стоп. Остальное потом.
У беседки стоял Осип, обнимающий рыдающую Клавдию, над головой которой он держал раскрытый зонт. Рядом с непокрытой головой стоял Кирилл Резанов, лицо у него было потерянное. Он все время озирался, словно кого-то искал. Увидев Глеба и Глафиру, лицо которой скрывал капюшон, он дернулся было в их сторону, но тут же остановился. Видимо, думал, что с отцом пришла Тася, но, разглядев, разочаровался. Кажется, эти двое явно симпатизировали друг другу.
На пороге беседки, но все-таки под крышей, прижавшись друг к другу, стояли Павел и Марианна. Она тоже плакала, приложив ладони к щекам и неотрывно глядя на мужа. Бледный насупленный Павел тяжело вздыхал, стараясь не смотреть куда-то вниз и чуть вбок. Именно там, рядом с креслом, на котором она до этого сидела, скрючившись лежала на полу Светлана.
Глафира подошла поближе и заглянула внутрь, но тут же отвернулась. Все съеденное за завтраком настойчиво попыталось вырваться наружу. Мелькнула мысль, что Глеб был неправ, когда сказал, что Светлану ударили ножом. Нет, ей перерезали горло, и кровавая рана была хорошо видна. Рядом алела огромная лужа крови, гораздо больше той, что разлили у Глафиры в комнате. Отчего-то она сразу поняла, что именно эта кровь и вдохновила убийцу на то, чтобы устроить в ее комнате дьявольскую имитацию такой же лужи, и передернулась. Дьявол, а не человек, кто бы он ни был.
– Выйдите все! – с непререкаемой интонацией сказал Ермолаев. – Вы тут и так все затоптали. Полиция не одобрит.
– Вы вызвали, да? – дрожащим голосом спросила Клавдия.
– Вызвал, – проинформировал Глеб. – Павел, Марианна, вы меня слышите?
– Дождь идет, – сказал Резанов неуверенно.
– Во-первых, у вас в руках зонт, а во-вторых, не сахарные, не растаете. Держите, вот, для вашей супруги.
Он стащил с себя дождевик и протянул его Павлу. Тот машинально взял, накинул на плечи жены, обняв, свел ее по ступенькам вниз. Она шла, автоматически передвигая ноги, как кукла.
– Елка, где Елка? – воскликнула вдруг Марианна и начала оглядываться как безумная.
– В библиотеке, у нее там онлайн-урок китайского, – успокоил ее Кирилл. – Когда Клавдия прибежала в дом с сообщением, что Светлану убили, я как раз был в библиотеке, зашел за нужной мне книгой. Услышал шум, вышел в кухню, а Еленка осталась. Вы не волнуйтесь, она была в наушниках, думаю, что до сих пор не знает, что случилось.
– Мы должны ей сказать, – Павел снова обнял жену за плечи и увлек за собой. – Марьяша, пойдем, дорогая, промокнешь и простудишься. Пойдем, надо подготовить Елку. В ее возрасте все такие впечатлительные.
– Простите, Глеб, а где ваша дочь? – спросил Кирилл. – Наверное, ей тоже нужно сказать.
– В своей комнате. Я запретил ей выходить без моего разрешения. Так что она вам не откроет.
– И вы уверены, что она не ослушается?
– Уверен, – коротко сказал Ермолаев. – Но вы можете попробовать, конечно.
Резановы, все трое, двинулись в сторону дома. Осип и Клавдия продолжали неподвижно стоять под дождем. Глеб зашел внутрь беседки, не подходя близко к телу Светланы, присел на корточки, словно что-то разглядывая, тихо присвистнул.
– Что? – спросила Глафира.
Смотреть внутрь она по-прежнему не могла, но мельчайшие перемены во всем, что было связано с Ермолаевым, подмечала.
– Тобольцева попыталась оставить нам послание.
– Какое послание?
– Она начала писать своей кровью какое-то слово, – безучастно сказал до этого молчавший, как каменное изваяние, Осип.
– Какое слово? – шепотом спросила Глафира, у которой, кажется, встали дыбом волосы. Она представила, как умирающая Светлана макает палец в собственную кровь и что-то пишет, и твердо приказала себе не сметь падать в обморок.
– Не знаю какое, она смогла написать только две буквы. Н и И.
– Или Н и А, – сообщил Глеб, выходя из беседки, – у нее рука соскочила, поэтому не очень понятно.
Свой плащ он отдал Марианне, поэтому голые плечи, и грудь с теряющейся в густых волосах пулей, а он до сих пор был без футболки, которую получасом ранее отдал Глафире, тут же оказались покрыты каплями воды, струйками стекающей по мощному торсу. Осознавая всю неуместность подобной реакции, Глафира судорожно сглотнула, но тут же заставила себя сосредоточиться. Н и И – Николай, Никита, Нина и еще целая куча имен, которые ей ни о чем не говорят. Н и А – Наталья?
Валериной жены, к слову, нигде не было видно. Казалось странным,
