что поднятый шум и суматоха не заставили ее выйти и поинтересоваться, что случилось.
– Никого внутрь не пускайте, – распорядился Глеб. – Я сейчас оденусь и вернусь. Будем вместе полицию ждать. Понятно?
Осип кивнул, словно этот человек и впрямь мог отдавать ему указания.
– Клавдия, время обеденное. Людей надо покормить, пока у нас тут голодные обмороки не начались. Полиция приедет минут через сорок, нас ждут долгие разговоры, причем, как вы понимаете, опять не очень приятные. Займитесь делом, пожалуйста. Пошли, – последнее предназначалось Глафире, и она опять послушно засеменила за Ермолаевым, признавая его право командовать. Клавдия, как она видела, тоже отмерла и двинулась в сторону дома, вытирая красное лицо руками.
В молчании они дошли до особняка и поднялись на второй этаж. Ермолаев остановился перед дверью Таисии, где на полу сидел Кирилл Резанов. Сидел и разговаривал с девушкой через дверь.
– Что, не открывает? – насмешливо спросил Глеб.
– Нет. Вы были правы.
– Я всегда прав. Ты привыкай, парень, – посоветовал Ермолаев и стукнул в дверь каким-то особым, явно условным стуком. – Тайка, это я.
Тут же послышался звук поворачиваемого ключа, и на пороге появилась Тася. Глаза ее горели от возбуждения.
– Папка, ты совершенно невозможен. Запер меня тут, как под домашний арест посадил, а в поместье такие дела творятся. Мне же интересно. Хорошо Кирилл рассказал, а то бы я так и маялась в неизвестности.
– Кирилл, вы сейчас идите, – велел Глеб, проходя к дочери в комнату и втягивая за собой Глафиру. – Мне нужно поговорить с этой прекрасной дамой, – он кивнул в ее сторону, – и сделать это я намереваюсь здесь, потому что только здесь могу быть за них обеих спокоен. Там Клавдия обед накрывает, так что подкрепитесь пока.
Резанов-младший не успел ответить, потому что Ермолаев быстро захлопнул дверь перед его носом и повернул ключ.
– Так, Тайка, все вопросы потом. Времени мало. Пока я просто информирую тебя, что кто-то убил Светлану Тобольцеву, перерезав ей горло в беседке, – с дочерью он не был так щепетилен, как с Глафирой, – а потом напал на Глафиру в ее комнате и попытался ее утопить.
– Что-о-о-о?
– Тая! Некогда! Скоро приедет полиция, и мне надо успеть хотя бы приблизительно понять, что случилось, потому что раздвоиться и находиться одновременно в нескольких местах я не могу, а Глаше угрожает опасность.
Девушка кивнула в знак того, что поняла.
– Итак, Глаша случайно стала носителем какой-то опасной для убийцы тайны. И нам надо понять какой. Рассказывай дальше, – повернулся он к Глафире, – ты остановилась на том, что Осип ушел из беседки. Ты точно больше, кроме него, никого не видела?
– Нет, дождь лил стеной. Можно было в двух шагах стоять, слышать наш разговор и оставаться невидимым.
– О чем вы потом говорили?
– Об Игоре и Лизе, подростках, которые попали на камеру, установленную в бакене. Мне показалось, что Светлана в какой-то момент решила, что они могли видеть убийцу, и ее это напугало. Мне кажется, что она могла знать, чьих это рук дело. Или хотя бы догадываться. Потом она успокоилась, решив, что подростки ничего не видели, и стала язвить, что из-за смерти Резановой накрылся мой контракт на написание книги. Она как будто радовалась этому обстоятельству.
– Возможно. Тобольцева относилась к числу людей, которых радует муха в чужом супе. Вот только к убийству и нападению на тебя это вряд ли имеет отношение. Хотя с книгой что-то нечисто.
– Что может быть нечисто с ненаписанной книгой? – возразила Глафира. – Потом я сказала, что мне жалко, что я ее не напишу, потому что, похоже, у Инессы Леонардовны была очень интересная жизнь, и именно в ее прошлом стоит искать корни случившегося преступления.
– Во-о-от, это уже теплее, – воскликнул Глеб.
– Светлана рассердилась, что я подслушиваю чужие разговоры, так что в том, что я сказала, действительно, крылось что-то важное. Хотя нет, рассердилась она не в этот момент, а позже, когда я спросила про Мурзика.
– Про какого Мурзика? – воскликнула Тася.
Глеб тоже выглядел озадаченным.
– Послушай, – сказал он сердито, и Глафира тут же расстроилась, что дала повод на себя рассердиться, – мы так не договаривались. Ты должна рассказывать максимально близко к тому, как все было. Ничего не выпускать и не скрывать.
– Я ничего и не скрываю, – Глафира прижала руки к груди. – В первый же день, как все приехали, я случайно услышала через окно, как Светлана разговаривает с каким-то человеком. С кем-то, кого она называла Мурзиком.
– Ты догадываешься, кто это был?
Глафира покачала головой.
– Нет, она говорила громко, а тот человек очень тихо. Я даже не знаю, мужчина это был или женщина. Я закрыла окно, потому что мне было неудобно подслушивать. Потом, уже после убийства Инессы Леонардовны я, тоже случайно, слышала другой телефонный разговор, в котором Светлана говорила, что-то вроде «с Мурзиком что-то не так».
– И с кем она разговаривала, ты тоже не в курсе?
– Нет. До этого Светлана звонила сыну, это я точно поняла. А кто был вторым ее абонентом, непонятно. Но она тоже рассказывала про то, что Инессу Леонардовну убили, а потом сказала эту фразу про Мурзика.
– Может, если первый звонок она сделала сыну, то второй был дочери? – предположила Тася.
– Может, – согласился Глеб. – Это как раз будет несложно выяснить. Полиция задаст вопрос и получит ответ, вот и все.
– Тогда получается, что этот Мурзик не может иметь отношения к убийству, раз он так просто вычисляется, – с сомнением сказала Глафира. – Но больше мы вообще ни о чем не разговаривали. Светлана отчитала меня, что я лезу не в свое дело, и я ушла в дом.
– Но тем не менее Светлану убили сразу после этого разговора, и если бы я, руководствуясь велением свыше, не иначе, не прибежал к тебе в ванную комнату, то и ты бы не смогла никому рассказать ни о каком Мурзике. Так что он просто не успел, хотя и пытался.
Глафира снова вспомнила, как вода заливает ей ноздри, рот и уши, и вздрогнула.
– Тогда будем исходить из того, что опасными убийце показались либо слова о том, что корень преступления кроется в прошлом, либо упоминание неведомого Мурзика. Только я же все равно не знаю, что или кто имеется в виду.
Глеб и Тася молчали, напряженно что-то обдумывая.
– Глаша, а ты знала что-то о прошлом Инессы Леонардовны до того, как приехала в поместье? – наконец спросила девушка.
– Нет.
– Тогда речь идет об информации, которая была озвучена, когда ты уже была здесь. Вспоминай, о чем шла речь в твоем присутствии. Именно в твоем, потому что убить пытались тебя, – хваленая Тасина логика никогда не давала сбоев.
– Мне кажется, что я слышала то же, что и все, – растерянно сказала Глафира. – Что у Инессы Леонардовны, оказывается, был сын, от которого она отказалась, потому что ей очень хотелось уехать работать в Венгрию. Это же часть прошлого, правда? А еще Светлана на уличном обеде вспоминала какого-то дядю Колю, с которым у Алексея Тобольцева был совместный бизнес до того, как они поссорились. И что? При чем тут Мурзик?
– Коля – это Николай, – задумчиво сказал Ермолаев. – Светлана перед смертью написала кровью две буквы, которые вполне можно прочитать, как НИ… А еще этот самый дядя Коля вместе с Тобольцевым утвердили фирму «Ника», может быть, Светлана ее имела в виду? А что касается Мурзика… Позавчера, когда я пришел на озеро, один из рабочих опускал в воду бутылки с пивом, чтобы их охладить. Почему-то его потянуло на разговор, в котором он сказал, что его зовут Григорий Муркин. С такой фамилией вполне можно отзываться на прозвище Мурзик. Как вы думаете?
– Получается, когда приедет полиция, нам нужно будет все это рассказать, – воскликнула Глафира. – Они узнают у дочери Светланы, не с ней ли она разговаривала, и если да, то спросят, кто такой Мурзик. А еще они проверят этого Муркина, узнают, может ли он быть тем самым брошенным
