Когда президент оказывается перед лицом принятия решения, он, несомненно, должен получить рекомендации всех заинтересованных людей.
Какой мы можем извлечь из этого урок: в любой организации вы бы хотели проявлять симпатию к человеку, занимающему такой пост. Или по крайней мере попытаться посмотреть на мир с его или ее точки зрения.
Как сотрудник какой-то организации вы можете контактировать с людьми, занимающими важные посты, которые просто не нравятся вашему начальнику, которых он не хочет видеть около себя или с которыми он по какой-либо причине совершенно не считается. Задача тех, кто близок к начальству, – найти способ исправить это положение, с тем чтобы он или она продолжали получать необходимые им консультации и советы по ключевым решениям.
В случае с администрацией Форда президент просто не нашел общий язык с министром обороны Джимом Шлезингером, талантливым руководителем, которого он получил в наследство от администрации Никсона. В итоге он избегал встреч с ним. С другой стороны, Форд установил отличные отношения с государственным секретарем Киссинджером. Результатом стало то, что Форд при принятии решения не мог не склоняться больше в пользу позиции Государственного департамента, нежели министерства обороны. Для меня это создавало проблемы, когда речь заходила о вопросах типа переговоров о контроле над вооружениями с Советским Союзом.
Я представлял себе, как это жизненно важно для президента – знать мнение представителей Пентагона. Я использовал каждую возможность, чтобы побудить Форда встретиться со Шлезингером или хотя бы пообщаться с ним по телефону. Я также старался передавать точку зрения Шлезингера президенту в отдельном порядке. Я был уверен, что поступал бы неправильно, если бы не доводил до сведения Форда мнение всех сторон по важным вопросам, касавшимся национальной безопасности.
Это относится ко всем. У нас всех есть какие-то предпочтения, симпатии и антипатии, с кем мы хотели бы общаться, а кого вообще не хотели видеть. Чувствуйте, когда у вас появляется предвзятость, доводы за и против в отношении людей или проблем, и пусть ваш шеф знает об этом, чтобы он мог принимать это в расчет.
Никогда не паникуйте. Дела, возможно, обстоят лучше, чем это представляется изнутри.
Работа в Белом доме может вас в каких-то случаях вводить в заблуждение, каким-то образом дезориентировать. Работая на постах высокопоставленных сотрудников аппарата, вы будете в курсе таких событий, о которых знает лишь горстка людей в стране. Когда важные национальные или международные новости оказываются на первых страницах, часто они не являются новостями для нас самих. Мы уже обработали эту информацию и выяснили ее происхождение и связанную с ней общую ситуацию – и все это таким образом, который не доступен тем, кто находится за пределами нашего круга.
Такое может произойти в любой организации. Неудивительно, что информация, получаемая общественностью из прессы, может отличаться от того, что, как вам известно, является настоящей правдой. Например, открытое освещение доходов и заработков может быть отложено на несколько дней, посему, в то время как ваша компания уже предприняла шаги для улучшения ситуации, переданной в статье с негативной оценкой, аналитики и инвесторы, вполне возможно, впали в панику. И напротив, ваша компания может быть уолл-стритовской знаменитостью в финансовой прессе, а внутри вы вполне можете знать, что впереди у нее большие проблемы, которые пока еще никому не известны. Разница между теми, кто в курсе, и внешним миром может вводить в заблуждение. Принимайте это как данность, неотъемлемую часть вашей работы. Знайте, что со временем появится больше информации и обстановка вокруг нее станет более доступной, в результате чего и критика, и одобрение предстанут в более точном свете.
Не принимайте должность до тех пор, пока не будете чувствовать себя свободным говорить президенту все, что вы думаете, «без прикрас».
Президент большую часть времени физически отделен от народа, который он представляет. За исключением писем избирателей и редких выходов для незапланированных живых контактов с публикой ему не приходится регулярно общаться с теми людьми, которые его избрали. Это делает работу сотрудников его аппарата тем более важной, поскольку она позволяет президенту быть в курсе мнений и позиции его избирателей. Мне было значительно легче играть взятую на себя самим собой роль некоего «министра Откровенность» для президента Форда в силу нашей с ним длительной дружбы. «Я хочу, чтобы мои друзья превратили мою жизнь в ад и заставляли меня много работать». Мы все закивали головой и пообещали, что мы станем так делать. Но кому на самом деле понравится превращать жизнь президента в ад? Особенно если это друг, который тебе нравится и которого ты уважаешь? Я старался изо всех сил. Но не всегда это было легко делать.
В 1975 году Форд вел жаркие споры с членами конгресса по вопросу о финансировании южновьетнамского правительства. Конгресс проголосовал против финансирования со стороны США, что неизбежно привело бы к попаданию Южного Вьетнама под жесткий контроль со стороны коммунистов. Президент был так сердит, что совершил нечто ему несвойственное. Он стал ставить под сомнение личную смелость членов конгресса, предполагая, что у них недостает храбрости противостоять коммунистам. Это был жесткий для 1970-х годов язык, хотя, к сожалению, с тех пор он стал привычным. Разумеется, то, что говорит президент, задает тон для остальных членов его администрации. Его слова эхом отозвались повсюду и были повторены и вставлены в открытые высказывания других официальных лиц администрации.
Я сказал Форду, что его высказывание о конгрессе напоминает то, что мог бы сказать Линдон Б. Джонсон. Я не имел в виду это замечание как комплимент, да и Форд не воспринял его как таковой. «Что-то случилось вон с тем креслом, – сказал я, указывая на кресло за столом в его Овальном кабинете, – что заставляет президентов поступать и говорить так, чтобы они казались грубыми». Как член конгресса и даже как вице-президент Форд мог бы отделаться сердитым рычанием или какими-то бранными словами. Но не как президент. Меня беспокоило, как мог прореагировать американский народ на его гнев, каким бы искренним и сильным он ни был. Президентов, как известно, оценивают по их высказываниям. В Джеральде Форде в отличие от его непосредственных предшественников народу больше всего нравилось, что он казался приятным, сдержанным, честным человеком.
Я напомнил президенту о двух особенно вредных вещах для любого человека, являющегося публичной фигурой. Одна – это оказаться объектом насмешек, а вторая – предполагать, что человек сидит не на своем месте. Меня волновало, что те его сердитые и грозные замечания могли оставить второе впечатление. Взамен я предложил, чтобы он применил то, что я назвал «подходом по типу Эйзенхауэра» при ведении дел с политическими противниками. Хотя Айк считался человеком с норовом, он редко, если вообще когда-либо, проявлял гнев на публике или открыто ругал кого-нибудь. Как Франклин Делано Рузвельт, он, бывало, говорил о своих противниках больше с неодобрением или печалью в голосе, чем с гневом.
Форд все еще кипел от возмущения из-за этого вопроса. «Ну, они же ведь отступили!» Однако он согласился с моей точкой зрения и выразил признательность за высказывание. По всей вероятности, я представлял для него большую ценность в качестве советника именно потому, что наша долгая дружба позволяла мне сказать ему все, что, как я считал, ему необходимо было услышать.
Никогда автоматически не подчиняйтесь просьбам президента, если вы категорически возражаете.
Не каждые взаимоотношения между сотрудником аппарата и начальником начинаются с личной дружбы. И все же потребность в откровенности и прямолинейности весьма важна. Я практически не знал Джорджа У. Буша до его избрания президентом. Не секрет, что его отец и я не были близки. Видимо, это что-то значило, что, несмотря на свое огромное уважение к отцу, губернатор захотел рассмотреть мою кандидатуру на пост в его президентском кабинете министров.
В отличие от того времени, когда я был руководителем аппарата президента Форда, при президенте Буше у меня не было с ним ежедневных встреч, на которых я мог бы высказывать свои предложения или советы. Иногда я делал какие-то ремарки президенту Бушу на встречах с небольшим числом участников или во время нечастых звонков по телефону. Чаще всего я посылал ему короткие памятные записки. Мне нравилось готовить такие записки для руководителей, которые очень заняты и не имеют времени на длительные беседы с каждым. Они могут почитать записку, когда им это удобно сделать, – особенно памятные записки по существу на определенную тему.
Я посылал много таких докладных президенту Никсону, которому нравилось читать лаконичные документы. Однажды я посоветовал Никсону не исключать сенатора Эдмунда Маски, вероятного соперника по президентской гонке, из списка на подписание закона о чистоте воздуха, сказав, что ненужное исключение может привести к тому, что президента будут считать мелочным и ведущим себя не по-президентски. Я писал ему докладные, в которых предлагал активизировать работу республиканской партии с национальными меньшинствами. Однажды я написал в сильных выражениях памятную записку с выражением своего неприятия любой идеи использования Пентагона для ведения шпионажа за гражданским населением США. «Есть 150 причин, почему так поступать при нашей системе правительства очень плохо, – писал я, – президент знает их все».
