Он снова метнул проницательный взгляд, защурив один глаз, будто другим он видел намного лучше.
- О чем вы, мистер?
- Я лишь излагаю свое наблюдение. Я – писатель, и наблюдательность мне должна быть свойственна. Так же, как и вы целый день наблюдали за мной, я наблюдал за городом. Разрушения, нежелание людей здороваться незнакомцем. Будто все чего-то боятся, - я снова пытаюсь не упустить свой шанс. – А теперь ваши раны. Они такие же, как и разбитые стекла в городе. Вы и город…
Он размышлял о том, что я сказал. Затем он снова поднял бутылку в воздух и стал ее рассматривать, подносить к губам, но не пить. – Что-то избивает меня все эти дни, - быстро и нечленораздельно произнес он. – Бинго, я чуть не умер, - он выпустил звучную отрыжку, и я отвернулся. – И вот я падаю и ломаю зуб…
- Я так не думаю, - теперь я с ним заигрывал открыто.
- Не думайте о чем?
- Я не думаю, что вы сломали этот зуб, где-нибудь упав. На это непохоже. Это не падение, - продолжил я свой блеф. - Я думаю, что кто-то вас ударил…
- Что вы, кому и зачем нужно ударить старика, такого как я?
Несмотря на алкоголь, в его налитых кровью глазах загорелась тревога, которая по всем его старым венам распространилась через все его тело.
- Я хочу возразить. Это мое дело, и не нарывайтесь на неприятность.
- Это все то же привидение, - сказал я, стараясь удержать голос ровным, свежим, стараясь не драматизировать. – Привидение, которое по ночам навещает город. Привидение, которое совсем не привидение…
- Что вы имеете в виду?
Прежде, чем я нашел ответ, он попытался встать на ноги, чтобы найти в какой карман он спрятал бутылку.
Я тоже встал, чтобы помочь ему подняться на ноги. Я ухватил его подмышку, стараясь не вдыхать его кислое дыхание и сырой аромат его одежды.
- Успокойтесь, мистер Пиндер. Я не желаю вам никакого вреда.
Немного надавив на его плечо, мне удалось снова усадить его на ступеньки.
- На самом деле, я бы хотел помочь. Если кто-то причиняет вам вред, терроризирует вас, то, наверное, можно попробовать что-нибудь с этим сделать…
- Никто не справится с этим, даже если это привидение – совсем не приведение…
- Тогда, кто же это?
- Чшш… - поднял он к губам дрожащий палец, и, показалось, что он съежился, утонув во всех слоях своей одежды. Он посмотрел прямо мне в глаза, и я задержал дыхание, чтобы снова не вдохнуть весь этот букет ароматов. – Здесь в Ремзи происходит нечто ужасное. Вам лучше здесь не находиться. Возвращайтесь в свой «Гленвуд», а лучше туда, откуда вы приехали, в Массачусетс.
- Вы думаете, что со мной может что-нибудь случиться? Я тоже умею драться. Что, это мой зуб поломан, или у меня все эти ссадины на голове?
Он отвернулся.
- Я вам этого не говорил, – его голова клюнула вниз, подбородок отвис и лег на грудь. – Я не знаю, что такое я мог вам сказать. Не обращайте внимания.
Внезапно он встрепенулся и начал смотреть в пустоту, напряженно и тревожно.
- Вы что-нибудь слышите?
Я поднял голову и начал всматриваться в тени вокруг башни, в заросли кустарника, в ряды деревьев с низкими тяжелыми ветвями. По улице никто не шел. Вокруг был только сонный город. Город, который рано ложился спать.
- Вы слышали шаги?
Он шептал прямо мне на ухо.
Мой исчезатель? Он где-то поблизости? Прячется в кустах?
- Ничего не слышу, - сказал я.
Он кивал моим словам, облегченно вздыхал и снова пил. Когда он подносил бутылку к губам, то его рука дожала, губы отвисли, веки захлопали, как ставни на ветру. Я понял, что не стоит давать ему напиваться до умопомрачения, чтобы выудить из него как можно больше о происходящем и о моем исчезателе. Надо было торопиться.
- Что Вы пытались услышать? - спросил я, говоря прямо ему на ухо. – Чьи шаги?
- Не знаю, - сказал он шепотом, по секрету, будто мы делились чем-то самым тайным.
- Знаете, - прошептал я ему в ответ. – Шаги мальчика. Ему тринадцать лет отроду. Он живет здесь всю свою жизнь. И вдруг он начал делать чудеса.
- Кто вы? - спросил он хриплым голосом. Его глаза вдруг стали широкими. В них зажглась опасность. – Откуда вы так много знаете?
- Не имеет значения, как меня зовут. Важно то, что я знаю, что происходит. И примерно знаю, чем могу помочь. Но вы должны поверить мне…
Снова дрожащий палец был у его губ, когда он снова что-то высматривал в темноте. Его глаза снова начали рыскать по земле вокруг башни.
- Я - единственный в Ремзи, кто это знает, - сказал он шепотом. – Все знают, что что-то происходит, и это – не просто вандализм, но я - единственный, кто знает, что происходит на самом деле… - он продолжал всматриваться в темноту. - Вы что-нибудь там видите? Что-нибудь слышите? Он может быть здесь, там или где-нибудь еще, - повернувшись ко мне, он сказал: - Будет лучше всего, если мы пойдем ко мне домой. Вокруг нас будут четыре стены - говорить там безопасней.
Теперь он был внимателен и осторожен. От выпитого муската не осталось и следа. Очевидно, опасность его отрезвила. Когда мы вышли из парка, то он прислонился ко мне. Ноги уже его не держали. Мы шли по деревянному тротуару мимо «Ремзи-Динер», пока не вошли в квартал, состоящий из деревянных трехэтажек.
- Улица Бовкер, - сказал он.
Через несколько минут мы спускались по ступенькам в подвал, который он называл домом. Пол был покрыт линолеумом, и у кирпичной стены стояла кровать. Больше ничем жилье это не напоминало. Ни малейшего намека на печь, стол или стулья. Узкие окна были закрыты картоном
- Вы видите, почему для официальных встреч я предпочитаю ступеньки на открытом воздухе, - сказал он. В его словах были остатки юмора еще от первых моментов нашей встречи.
Когда мы вошли в комнату и осмотрелись, он задвинул засов двери. Он щурился, заглядывая в каждый угол, примерно так же, как и на площади у башни.
- Его здесь нет, - сказал я, будучи уверен, что я буду способен определить присутствие моего исчезателя, если он будет находиться с нами в комнате или даже поблизости.
Старик опустился на кровать. Я осторожно сел следом за ним. Меня поразило, как ему удавалось жить в мире отвратительных запахов, не замечая аромат прокисшего вина, подвальной плесени и сгнивших продуктов.
- Расскажите мне о нем, - попросил его я. – Как его зовут. Где он живет…
Старик вздохнул и снова начал искать бутылку во всех своих карманах, а, найдя ее, он внимательно разглядел ее на свет. Остался лишь дюйм вина. Он с тоской посмотрел на бутылку, а затем поставил ее на пол рядом с кроватью.
- Он убьет меня, - сказал он. - Если узнает, что мы о нем говорили. Он узнает это с легкостью. Он может придти и уйти. Когда мы вошли, то где-то минуту я был уверен, что он здесь.
Я молча ждал, чтобы он постепенно рассказал все, что знал. Я боялся его перебить, мне не хотелось что-нибудь упустить.
- Он всегда хорошо ко мне относился. И даже как-то раз купил мне настоящий шотландский виски – «Скотч», хотя это уж слишком большая роскошь для меня. Он показывал мне всякие фокусы, и даже извлек из ниоткуда бутылку виски, - он взял бутылку за горлышко, как кролика из шляпы. – А потом вдруг он стал избивать меня, делать всякие гадости. Он больше не покупал мне ничего, что можно было бы выпить. Он начал громить город.
Он завалился назад, прислонившись к стене. Его подбородок медленно опустился на грудь. Он закрыл глаза, и я побоялся, что потеряю его. Но он вдруг сказал:
- И его отчим. Ужасный человек. Он использовал его, чтобы избивать. Он нещадно избивал бедное дитя и его Ма. Его звали Леонард Слатер. Несколько недель назад его нашли в своей постели забитым до смерти молотком. Большая тайна для полиции Ремзи, но я знаю, кто это сделал…
Я должен был быть готов к тому, что он совершит убийство. Убийство было тем самым окончательным разрушением, начиная с моего прибытия в Ремзи. Теперь мне хотелось бежать как можно дальше от этого подвала и города, уйти от этого старика с его патетикой и его ужасного рассказа. Я пробовал уйти от большинства своих исчезновений, чтобы жить и думать, что я преуспел, но теперь было ясно, что от всего этого уйти было невозможно. Если не в моем поколении, то в следующем.
И мы оба стали убийцами.
- Как его зовут? - спросил я.
- Оззи, - ответил он почти мечтательно. - Оскар, но никто его так не называет. Бедный парень, с носом, похожим на гнилой помидор. Как вы сказали, он всего лишь мальчик. Он живет с монахинями в женском монастыре. Ему лишь тринадцать лет отроду, но то, что он делает, мистер, все, что он делает… Меня от этого бросает в дрожь. Благословите Всевышнего за то, что можно выпить.
Его рука потянулась к бутылке. Он поднес ее к губам и осушил последние немногие унции того, что там осталось, до последней драгоценной капли.
