— Как же быть?
— Тысяч сто наскребу. С остальными платежами будут большие неприятности.
— Сидор Яковлевич, выручайте! Найдите выход — иначе поставщики прекратят отгрузку материалов. Нельзя ведь остановиться на полдороге!
— Да… задали вы мне задачу! Ладно уж, семь бед — один ответ. Попытаемся обойти банк и оплатить долги за счет будущего директорского фонда, а там видно будет. Может быть, еще главк отпустит немного денег.
— На это у меня надежда слабая. Постараемся выкрутиться собственными силами. Наведем строжайшую экономию во всем, заработаем за этот год большой директорский фонд. У меня к вам еще одна просьба, но прежде я хочу проехать с вами в общежитие.
— Речь опять о, деньгах?
— Ничего не скажу, пока не увидите все собственными глазами!
Власов позвонил, вызвал к себе коменданта и, посадив его и бухгалтера в машину, поехал.
Накануне Нового года Власов побывал во всех домах, принадлежащих комбинату, и ужаснулся, увидев, в какой тесноте живут рабочие, и сейчас решил показать все это Варочке.
За товарной станцией, на берегу замерзшей речушки, машина остановилась около двух низеньких зданий, напоминавших скорее овощехранилище, чем человеческое жилье. Штукатурка облезла, оконные рамы покривились. На крышах из-под снега торчали куски плохо прикрепленного толя.
В первом бараке, куда они вошли, их сразу обдало запахами щей и стирки. В маленьких клетушках, отгороженных фанерными стенами, жили целые семьи. Ватага ребятишек играла, расположившись тут же, на грязном полу узкого коридора. В холодной комнате, называемой кухней, шипело на столах и табуретках штук двенадцать примусов, над головами хозяек сушилось белье.
— Как живем? — спросил Власов, здороваясь с хозяйками.
— Сами видите, — не очень приветливо ответила одна из них.
— Попробуйте хоть сутки побыть в сырой клетушке, да еще с тремя детьми, тогда узнаете! — сказала другая.
— Пятый год обещают переселить. Одни разговоры, надоело слушать, — вставила третья.
— Не нужно было самовольно вселяться! — Пожилой комендант с помятым липом пьяницы обратился к Власову с разъяснениями: — Товарищ директор, в этих временных бараках жили строители. Кончили работу — уехали. Дело было перед самой войной. Хотели бараки снести, да не успели. Вот они самовольно заняли их, ни у кого не спросясь, а теперь жалуются. Вы же знаете, как туго у нас с жильем…
— Но ведь не от хорошей жизни люди перебрались сюда, — оборвал его Власов.
Хозяйки бросили стряпню, окружили директора, заговорили, перебивая друг друга:
— А что было нам делать? Муж в одном общежитии, я — в другом. Три года врозь жили!
— Ребенок родился — в общежитии не разрешают держать…
— У Рогожской заставы дом — наш сгорел. В клуб переселили. Пять семей в одном зале ютилось…
— Выходит, мы так и будем жить?
— Поблизости ни детского сада, ни яслей. Чуть свет детей в город таскаем…
— Воду берем за полверсты…
Власов посмотрел на бухгалтера. Тот молча отвел глаза.
— Успокойтесь, товарищи, что-нибудь да придумаем для вас, — сказал Власов.
— Да уж постарайтесь! Вся надежда на вас! Говорят, сами выросли в казарме, знаете, что за житье здесь. — Пожилая женщина ласково улыбнулась ему.
— М… м… да, — проворчал Варочка, когда они вышли на улицу.
Во второй барак не пошли — он ничем не отличался от первого.
— Для полноты картины заглянем еще в общежитие, — предложил Власов.
Во время войны школу ФЗО закрыли и помещение заняли под общежитие. В первом этаже, в трехклассных комнатах и в большом зале, жили мужчины, во втором и третьем — женщины. Кирпичный дом, напоминавший коробку, давно не ремонтировался. Облезлые железные кровати стояли почти впритык друг к другу. В общежитиях было тесно, а в мужском — грязно, неуютно.
В большом зале жили шестнадцать человек. Недалеко от дверей, откинувшись на спинку сломанного кресла, сидела толстая уборщица, закутанная в платок, и что-то вязала. За большим столом обедали трое мужчин. На четырех кроватях спали рабочие. Молодой парень у окна читал книгу. На давно не крашенном полу валялись обрывки бумаги, корки хлеба, какие-то объедки.
— Почему не убрано? — спросил Власов у уборщицы.
— Разве за ними угонишься! Народ неаккуратный, убирай, не убирай — один толк!
— Так и будете жить в грязи?
Уборщица, продолжая вязать, пожала плечами.
Поднялись на второй этаж. Здесь было почище. На некоторых кроватях белые покрывала, пуховые подушки. На столах разглаженные скатерти.
Власов обратил внимание, что две кровати в углу отгорожены ситцевыми занавесками.
— А это зачем? — спросил он у коменданта.
— Переженились, — ответил тот.
— И с мужьями живут в общей комнате?
— Что поделаешь, народ приспосабливается…
На обратном пути все молчали. Наконец Власов сказал:
— Вот в каких условиях живут наши рабочие! Ни отдохнуть, ни погреться! Даже спецовки высушить негде!
— Скверно, что и говорить, — сказал бухгалтер. — Но я не вижу выхода…
— А я вижу!
— Интересно, какой?
— В ожидании лучших времен построить за городом два стандартных дома и переселить туда людей из бараков. Над гаражом, во дворе, где живу я, сделаем еще два этажа — получим восемнадцать комнат. Этого пока хватит для одиночек. Помещение ФЗО освободим и наберем учащихся.
— Опять нужны деньги!
— Вы абсолютно правы, Сидор Яковлевич! Деньги нужны будут даже при коммунизме!
— Шутите…
— Не плакать же нам с вами? Подумайте, а я за это время закажу проект и сделаю все, чтобы министерство выделило нам два стандартных дома…
После обеда позвонил Никонов и весело сказал Власову:
— Хочу сделать вам новогодний подарок! С машиностроительного завода сообщили, что первые два автоматических станка, готовы. Надо послать туда людей и принять станки на месте.
— Это действительно подарок! А когда начнут серийный выпуск?
— В первом квартале обещают шестьдесят станков.
— Большое вам спасибо, Юлий Борисович! Завтра же пошлю.
Власов вызвал к себе двух лучших специалистов — ткацкого поммастера Антохина и ремонтника Ненашева — и велел им собираться в командировку за станками.
— Вы там хорошенько осмотрите все, дней десять поживите на заводе, примите участие в сборке. Имейте в виду — здесь станки будете монтировать сами.
— Понимаем, не маленькие, — ответил Антохин.
«Кажется, дело понемножку налаживается», — подумал Власов, отпустив рабочих.
2
Удивительное, счастливое время переживал Леонид! Жизнь его до предела была заполнена новой, увлекательной работой, новым, пробуждающимся в душе чувством. И когда он нередко вспоминал теперь о своей жизни в доме отчима, она, эта жизнь, казалась ему тусклой, безрадостной…
Ему, конечно, и раньше приходилось встречаться с девушками: он ухаживал за хорошенькой физкультурницей из геологического института, был в дружеских отношениях с подругой сестры Светланой, даже целовался с нею. Но такого чувства, как к Наташе, он никогда еще не испытывал…
В прошлое воскресенье они встретились — впервые после новогоднего вечера.
Наблюдая, как Леонид долго брился, как он с особой тщательностью завязывал галстук, Сергей решил, что пришла и его очередь поиздеваться.
— Ну, брат, что-то ты сегодня очень уж долго прихорашиваешься! Неужто надеешься, что найдется девчонка, которая позарится на такого урода, как ты?
— Что, завидки берут?
— Просто радуюсь за тебя…
— И правильно делаешь, есть чему радоваться!
— Шутки в сторону, — в чем дело?
— Хочу понравиться.
— Кому?
— Много будешь знать — скоро состаришься… Я пошел! — Он схватил коньки и выбежал на улицу.
День был солнечный, с морозцем. До назначенного времени оставалось еще полчаса. Леонид смешался с толпой и медленно пошел по широкой аллее между станцией метро и парком, испытывая какое-то особенное радостное возбуждение.
И вдруг он столкнулся с Сашей. Вид у того был какой-то потрепанный, шапка съехала набок, из-под воротника пальто торчало кашне.
— А-а… Александр Модестович, наше вам почтение! Как изволите поживать? — Леонид подошел и протянул руку.
— Нашел время шутить! — Саша нехотя поздоровался.
— Что случилось? У тебя такой вид, словно тебя из петли вынули.
— Почти угадал. Куча неприятностей. С матерью поссорился, курсовую работу не сдал — грозятся к экзаменам не допустить… А тут еще ребята подвели: обещали ровно в два и не идут, замерз совсем.
— Пустяки! Зашел бы в забегаловку и пропустил бы грамм сто.
— Что я, горький пьяница, чтобы бегать по забегаловкам, да еще одному? Бывает, в компании выпью немножко, а так…
— Знаю, дружки твои пьют больше. Это и понятно! Вадиму, как поэту, нужно вдохновение, Борис — сын знатного человека, ему о куске хлеба думать не приходится. А вот ты вроде меня, гол как сокол.
