Не вовремя начала газета объявлять успехи: весной ходили в передовиках афанасьевцы и евгеньевцы, и никитаевцы тоже, а хлеборобы Заусаева были за чертой передовиков.
Когда подошла пора цыплят считать, газета забыла свой парадный крик и, нимало не смущаясь, сообщила, что Заусаево по зернопоставкам вышло на первое место в районе, а Афанасьево... оказалось на последнем.
В одном номере «Знамя Ленина» хвалит евгеньевцев: «Привели мощный Красный обоз с хлебом и картофелем в количестве 94 подводы», а в следующем номере печатает постановление (совместное РК ВКП(б), РИКа и Политотдела МТС): объявить выговор председателю Евгеньевского сельсовета т. Хмелеву и Никитаевского т. Перфильеву (Чаплина уже запрятали куда-то) – за срыв хлебосдачи.
Тут же поставлено на вид уполномоченному по Заусаевскому с/совету тов. Кобзарь за слабые темпы заготовок зерна по единоличному сектору «при наличии всех возможностей».
Через полмесяца, однако, в сводке по единоличному, а и по колхозному секторам на 1-е место вышли именно Заусаево, Никитаево, Афанасьево. Напугались, видно.
Иногда газета роняла любопытные картинки быта; правда, читать надо как бы от обратного, ибо впрямую прочитываются все те же, кажется, хлебные проблемы. Вот письмо, читайте: «Рассчитал, что хлеба у меня будет излишек до 20 центнеров. Весь излишек хлеба продаем государству, а для улучшения своей жизни куплю велосипед, часы карманные, плащ брезентовый, а также жене куплю пальто с меховым воротником, платье хорошее, ботинки. В избе радио, железную хорошую кровать, куплю всю эмалированную посуду...»
Трогательное признание, правда? В наших селах в середине 30-х годов сохранился бытовой уклад старый: спали крестьяне на топчанах, простыней или пододеяльников и в помине не имелось, подушки набивали соломой или сеном, обходились и без подушек, хотя птица была, могли бы пуховую постель иметь. Накрывались ночью дерюгой, холстом, на полатях жарко спать вповалку. Обедали, не мудрствуя: ставили общую чашку посреди столешницы и быстро поедали щи или картошку... Стирали вручную, редко кто научился кипятить белье, все на скорую руку старались. Так что радио или железная кровать – невидаль в наших деревнях, предметы прям-таки роскоши; газета решила такой завидной перспективой заманить мужиков на дополнительную сдачу хлеба...
Сейчас собрался я процитировать заметку о никитаевских колхозах, но взгляд мой пал на фамилию редактора газеты: означено «Вридредактора Б. Бляхов», а несколько месяцев назад ответредактором был некий В. Орлов, а еще раньше, за месяц, ответредактором был В. Соколов. Попозже снова мелькают имена руководителей газеты, каждый раз новые: В. Курилович, П. Евгеньев... Редакторов меняли, как купеческие дочки меняли раньше варежки... А заметка в декабрьском номере газеты за 1934 год такая: «В колхозах Никитаевского сельсовета нужно отремонтировать 130 штук плугов. Требуется сменить лемеха, порезные доски, ножи, пятки от валов. У единоличников более 200 неисправных машин. Но в правлениях и сельсовете нет тревоги за их ремонт».
1934 год оставил недобрую мету в памяти народной – в этом году убит Киров и по стране прокатилась волна репрессий. Давайте оставим тяжелый этот период и перейдем в год, последовавший за принятием Конституции СССР. Может быть, там прочитаем светлые страницы.
В февральской газете и правда читаем: «Колхоз имени Кирова (Заусаево) организован в 1934 году»... Вот, собственно, начало нынешней артели, которую артелью уже никак не назовешь – скорее, сельскохозяйственной фабрикой.... «До нового устава с. х. артели в нем было всего лишь 1748 гектаров земли. Тогда плохо был организован труд, чувствовалась расхлябанность в дисциплине, обрабатывали землю почти без машин, слабо, да и колхозники жили небогато, – рассказывает бригадир Дьячков...»
Да, мы снова попали к старым знакомым. Помните Елену Николаевну Дьячкову, рассказ ее о колчаковцах. Так бригадир Дьячков – это муж ее, Евстафий Александрович. У них отношения, у Елены и Евстафия, диковинные были. Евстафий вступил в достославную «Смычку», а жена наотрез отказалась стать колхозницей; они – супруги-то – разъехались в разные углы хаты и по вечерам друг друга досаждали всякими упреками. Малые дети, их двое тогда было, ничегошеньки понять не могли.
Но «Смычка» день ото дня умирала, как и колхоз «Победа» («Эй, „Победа“, че спишь до обеда?»); пришел урочный час, и Евстафий замирился с женой. Пошли они вместе в «13 октябрей», но в 1934 году не стало и «13 октябрей», а родился колхоз имени Кирова, который со временем собрал всю округу – «Семена Зарубина» и «Обновленный путь», «Молотова» и «Максима Горького».
Но пока заусаевцы, вняв трагической гибели Сергея Кирова, сошлись одним селом в одну артель. Вот и послушаем заусаевцев дальше, они, кажется, хвастаться решили. А мы-то как раз и ждем успехов, довольно было мороки у мужиков, пора бы и о добром начать повествование.
«Наша земля» – особый подзаголовок районные газетчики вынесли наперед, упреждая рассказ старика по фамилии Безотчества.
«После того, как приняли новый сталинский устав артели, нам прирезали дополнительно 2995 гектаров земли. Это возможность расширить посевы. В прошлом году посевная площадь колхоза составляла 800 га. В 1936–37 году она составит более 1000 гектаров. Засыпаны полностью семена. Нынче зимой ржи посеяно на 120 га больше, чем в прошлом году, 100 га посеяли сортовыми семенами. Теперь земля за нами закреплена навечно, а закрепленная земля – это наша земля.
Появились на полях тракторы, комбайны, сложные молотилки МТС. Тракторами в 1936 году вспахано в колхозе 1380 га.
Убрано комбайнами 64 гектара. Сложными молотилками намолочено 4519 центнеров хлеба, – говорит дед Даниил Иванович Безотчества.
5 кг на трудодень
Кто не работает, тот не ест, – записано в новой Сталинской Конституции, В прошлом году в артели имени Кирова получили хлеба по 3,4 кг, а нынче по 5 кг и по 53 копейки. Кто работает хорошо, тот и получает больше. Возьмем к примеру Дьячкова Ивана Михайловича[66]. Ему исполнилось 75 лет. В колхозе он знатный человек. За год заработал 418 трудодней, получит 21 центнер хлеба и 221 рубль деньгами.
Примерным конюхом считается Безотчества Даниил Иванович. Несмотря на старость (ему 62 года), он по-хозяйски ухаживает за лошадьми, сохранил весь молодняк, заработал 444 трудодня.
Старые люди – знатные колхозники – Жить стало лучше, жить стало веселее[67], а когда живется весело, то и работа спорится. Мне вот исполнилось 84 года. Я все лето работал, работаю и теперь. Правда, другой день останусь дома отдохнуть, но подумаю, что работы в колхозе много, сердце заболит, собираюсь и опять иду. Весной пахал, летом помогал убирать хлеб, следил за качеством работы в колхозе, выполнял по силе возможности хозяйственные работы. Пока есть силы, надо работать усердно, – заявил дед Анохин...»
У читателя, я думаю, не вызовут саркастической усмешки престарелые герои, но, полагаю, газета саморазоблачила себя и время, выдвинув на авансцену стахановцев в возрасте 84 лет. Куда же подевалась молодежь, уместно напрашивается вопрос. Далее газета называет нескольких женщин, которые «прилежно трудятся», но следом идет рассказ «Мало получишь – вини себя», в нем фигурирует «молодая, здоровая женщина Настасья Татарникова»: «Любит языком поболтать, а на работу никуда...»
Про молодежь мы так и не нашли ни единой доброй строки. Зато есть точные данные по общественному животноводству: на 1 января 1936 года овец было на колхозной ферме 79 голов, а к 1 января 1937 года – 142 головы, а поголовье крупного рогатого скота возросло к январю 37-го же года с 37 до 81 головы.
Урожаи, по признанию газеты, оставались невеликими, уступая в полтора раза урожаям на частных полосах. Так, пшеницы взяли вкруговую по 9 центнеров с гектара, ржи – 12, а ячменя (ячмень ранее давал до 20 центнеров) всего 13 центнеров. А год-то был незасушливый, благоприятный. Сбруя, деревянные бороны, сеялки не ремонтированы, «навоза вывезли всего 400 возов, а к сбору золы, птичьего помета не приступили, не проводили снегозадержание».
Автор этой огромной статьи не пожелал себя назвать не зря – статья слеплена из случайных и противоречивых фактов, а выводы сделаны явно тенденциозные, то есть оптимистические, с легкой примесью критики. Если судить по этой публикации газеты о колхозе имени Кирова (а некогда, помнится, – мы цитировали тогда материалы Архива, – ему пророчили название «Великий почин»), – дела в артели шли неважно.
В Гуране, пишет та же газета, «некоторые колхозники приобрели патефоны, варшавские кровати – одним словом, стали жить культурно». Детали эпохи язвительные – появление патефона и железных кроватей возводилось в явление Культуры на селе...
4 марта 1937 года газета информирует районных читателей о том, что некий Багин И. Ф., «заведующий отделением совхоза „Сибиряк“, уехал в отпуск и в отпуске встречался с друзьями, многие из которых оказались троцкистами. Подумать только, у мужика, впервые вырвавшегося – зимой! – ненадолго из деревни, оказались приятели-троцкисты. Эх, Багин! Даже не заглядывая в „Сибиряк“, можно поручиться: приговор газеты смертелен для него.
