Копхунд прижал маленькие полукруглые уши, слегка присел на задние лапы и взвыл — неожиданно тонким голосом, что ввинтился в виски крюс кафера ржавыми сверлами.
— Легко быть специалистом по спрямлению чужих исторических путей, — заметил человек. Вой твари ему нисколько не мешал. — Отгородиться от мира ледяной стеной полного отчуждения во имя высокой цели, либо отретушировать мир согласно ложной теории, втиснув его тело в прокрустово ложе воображения, отделившись от грязи огненной стеной правдоносца.
Господина Ферца выворачивало — как слишком тесную нитяную парадную перчатку, когда стаскиваешь ее со вспотевшей руки — медленно, неотвратимо, ужасно.
— Но на Флакше не проходят такие шутки, — непонятно к кому обращался темный полуголый здоровяк. То ли к трупу, то ли к копхунду, то ли все-таки к господину Ферцу. — Стоит очутиться внутри него, под твердью, не знающей ни солнца, ни звезд, как сразу же лишаешься ложных гипотез. Этот мир безжалостен к людям, он пропитан смертью и ненавистью. Человеческая жизнь здесь ничто…
Колоссальный камень взвалился на темя и замер там в неустойчивом равновесии, размышляя — катиться дальше или остаться до того момента, когда подвернувшееся по пути тело окончательно не сплющится, сомнется, растечется лужицей слизи. Крюс кафер схватился за лезвие кортика и сдавил его пальцами. Никакой боли.
— Но только здесь можно получить бесценный опыт. Кто прошел горнило Флакша уже никогда не станет человеком…
Ужасно похолодало. Господин Ферц попытался переступить с ноги на ногу, чтобы хоть как-то облегчить резь в мочевом пузыре, но сапоги вмерзли в лед. Только теперь он заметил — вода, вытекавшая из бочки, превратилась в громадную сосульку, внутри которой зеленело тело воммербют. Пар вырывался изо рта, осаживаясь на каменных стенах рыхлыми наслоениями инея.
Господин Ферц обхватил себя за предплечья и чуть не завопил от ужаса — собственные ладони ему показались раскаленными утюгами. Окровавленный кортик со звоном упал на пол.
Стужа пробирала и копхунда. Поначалу он морщился, поджимал поочередно лапы к брюху, яростно прядал ушами, затем как-то нелепо съежился, словно из него выпустили половину воздуха, крупная дрожь пробежала по телу, башка зверя ходила ходуном, глаза свирепо вращались, и когда уже казалось, что тварь завалится на бок в сильнейшем приступе лихорадки, копхунд вдруг замер. Теперь его шерсть стояла торчком, отчего он превратился в мохнатый шар и выглядел бы весьма потешно, если бы не налившиеся кровью, яростно выпученные глаза, каждый в эпицентре крупных морщин.
Что касается человека, сидевшего на корточках над трупом, то на холод он не обращал никакого внимания. Вокруг его голых ступней образовались проталины на заледеневшем полу.
— А может мне научить тебя играть в трик-трак? — спросил самого себя человек. Он как-то незаметно перетек в вертикальное положение и скрестил руки на груди. Мышцы рельефно прорисовались сквозь кожу.
Резь в мочевом стала невыносимой. Господин Ферц простонал сквозь стиснутые зубы.
— Это очень легко, — человек пристально вгляделся глазами, цвета воды в доках, в глаза крюс кафера, медленно поднял правую руку и щелкнул пальцами.
Последнее, что успел подумать господин Ферц, — действительно, как просто…
Комната удалялась с невероятной скоростью. Будто кто-то ухватился за кусок резины и принялся его растягивать — до предела натяжения, когда податливая масса истончается до толщины волоска и готова вот-вот лопнуть, а в воздухе повисает еле ощутимый привкус разогретого каучука, предвещающего — сейчас это и произойдет.
Господину Ферцу показалось, что теряет равновесие, пытаясь удержаться в несущемся коридоре он вытянул вперед руки, нащупывая опору в пространстве абсолютного движения, и с ужасом увидел, как перепачканные кровью пальцы вытянулись в неимоверную даль, увлекая за собой запястья, локти, предплечья, будто все еще не желая безнаказанно отпустить странного человека в коротких штанах и его копхунда, для чего, против воли остального тела господина Ферца, они пытались дотянуться до шеи ореховоглазого, сомкнуться на ней и не выпускать до тех пор, пока из разинутой пасти не вывалится почерневший язык.
Но что самое странное, никто из проходящих мимо по бесконечному коридору не обращал никакого внимания на несущегося спиной вперед крюс кафера и его руки, похожие, скорее, на нелепый такелаж заброшенной крепости, провисающий под тяжестью намерзшего льда, осевшей соли и гуано громовых птиц, нежели на часть тела. Да и выглядели прохожие так же странно, как и тот коротконосый, до чьей шеи все никак не могли дотянуться пальцы, — обряженные, вне зависимости от пола, исключительно в серебристые штаны, не достающие и колен, в сопровождении копхундов всех мастей, расцветок и возрастов, по-хозяйски прогуливаясь по уносящемуся коридору, входя и выходя из многочисленных дверей, за которыми усматривались все те же казарменные клетушки офицерского состава.
Впрочем, обычные люди также наличествовали. Торопясь по своим делам, на господина Ферца внимания они не обращали, равно как и на полуобнаженных, даже если, а это случалось не так уж и редко, их угораздивало с ними столкнуться.
Выпученные глаза военных, которые шли, натыкались, порой падали, но невозмутимо поднимались и продолжали шагать с уверенностью заведенных механизмов, безмятежные улыбки короткоштанных, насупленные морды копхундов — все постепенно сливалось в ускоряющемся падении в бездонный колодец.
Наверное, так чувствует размазываемый по хлебу растаявший кусок масла, пришла в голову господина Ферца весьма странная мысль, потому как он не мог вспомнить — что же такое хлеб и что такое масло…
Ревела сирена, разрывая плотную завесу шумов завода — туго взведенного от внутренней гавани до верхней палубы цитадели, снаряженного белесыми тушами дасбутов, разной степени сборки и сохранности, бесконечного в циркуляции колоссальных доков и платформ, более похожего не на механизм, а на чудовищное по плодовитости животное, с регулярностью приливов отсаживающего в океан очередную волну стального, злобного потомства.
Если вслушаться в какофонию звуков, до поры скрывшихся за пронзительным воем уставного начала дня, то протиснувшись сквозь скрип титанического такелажа, уханье молотов, визжание пил, угрюмый хруст шпангоутов, нагружаемых плитами корпусов, взрыкивание турбин, тяжкие вздохи турбозубчатых агрегатов и всхлипывания осушительных насосов, можно, если повезет, добраться до еле различимого плеска воды, принимающей и отдающей тела лодок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
