— А вам не приходило в голову, что исчезновение Альсы устроил именно он?
По продолжительному молчанию я поняла, что приходило.
— По-моему, в тот момент он как раз уезжал в Торонто.
— Вы уверены?
— Мэри-Лиз была уверена. Мы не стали ее разубеждать, она и так очень переживала. Альсу уже все равно никто не мог вернуть.
Прежде чем задать следующий вопрос, я собралась с духом:
— А вы когда-нибудь просматривали проектные записи Мэри-Лиз?
Бейли перестал рисовать треугольники и окинул меня недружелюбным взглядом:
— О чем это вы?
— Может, она захотела скрыть какую-то информацию? Может, не случайно перестала заниматься этой работой?
— Исключено, — с уверенностью заявил Бейли.
Но в его глазах не было уверенности.
— Вы поддерживаете с ней отношения?
— Нет.
— Все ваши ученики после ухода прекращают с вами общаться?
— Некоторые прекращают, некоторые — нет.
Бейли опять занялся рисованием треугольников.
— Кто еще имел доступ к… Мэри-Лиз работала в лаборатории?
— Ограниченное количество людей. На территории кампуса из-за нехватки места не так много животных. Каждый вид следует содержать в отдельном помещении.
— Да?
— Ассоциация установила определенные нормы температурного контроля, разработала специальные диеты, а также ряд правил, касающихся социальных и поведенческих параметров.
— Ассоциация?
— Канадская ассоциация защиты животных, — пояснил Бейли. — Они выпускают специальные руководства по уходу за экспериментальными животными. Это наша библия. Любой человек, работающий с животными, обязан строго соблюдать установленные нормы. Ученые. Селекционеры. Промышленники. Ассоциация следит также и за охраной здоровья и безопасности самих работников.
— А к охране животных она предъявляет какие-нибудь требования?
— Разумеется.
— Значит, украсть обезьяну постороннему человеку не так-то просто?
— В данный момент я изучаю колюшек. Рыб.
Бейли поднял правую руку и ручкой указал на изображение рыбы на стене.
— Установленные правила по уходу за ними, равно как и правила их охраны, довольно простые. О рыбах и грызунах активисты не особенно пекутся. — Теперь скривилось все его лицо. — Помимо Альсы, у нас имелось всего одно млекопитающее, поэтому серьезной охраной мы их и не обеспечили. У Альсы была отдельная комната, запиравшаяся на замок. Естественно, мы закрывали и клетку, и внешнюю дверь лаборатории.
Он помолчал.
— Я тогда тщательно обмозговал случившееся, но так и не смог вспомнить, кто в тот день ушел из лаборатории последним. У меня не было вечерних занятий, и, по-моему, я не задерживался на работе допоздна. Последний обход делал, наверное, кто-то из аспирантов. Секретарь занимается этим только тогда, когда я прошу ее.
Бейли опять выдержал паузу.
— Не исключена и вероятность того, что в лабораторию проник кто-то посторонний. Не на всех аспирантов можно полностью полагаться, — быть может, в тот момент один из них оставил дверь открытой.
— А клетку постороннему удалось бы открыть?
— Запросто. Она закрывалась только на элементарный висячий замок. Мы его так и не нашли.
— А недостающие части тела обнаружили? — Я осторожно перешла к следующему вопросу.
— Недостающие части тела?
— Кто-то… — я замолчала, ища наиболее подходящее слово, — кто-то разрезал Альсу на куски. В узле, доставленном к нам в лабораторию, некоторых из них недоставало. Может, они нашлись позднее?
— А чего именно недоставало?
Пастельное лицо Бейли приняло озадаченное выражение.
— Правой руки. Ее правая рука, доктор Бейли, была отделена от предплечья в районе запястья.
Рассказывать ему о женщинах, изуродованных подобным образом, а соответственно и сообщать настоящую причину своего визита не имело смысла.
Бейли долго не произносил ни звука. Сидел, откинувшись на спинку стула, завел сцепленные руки за голову и глядел куда-то поверх меня. Малиновый цвет его щек сгустился до багрового. Тишину нарушало лишь приглушенное бормотание маленьких часов-радио на невысоком шкафу для папок.
— Если взглянуть на происшедшее отстраненно, что вы обо всем этом думаете? — заговорила я.
Некоторое время Бейли продолжал молчать. Ответил, когда я уже подумала, что так ничего и не услышу:
— Мне кажется, это происшествие связано с «некими мутантными формами жизни».
Его дыхание углубилось. Бейли опять помолчал и что-то добавил шепотом. Я не разобрала слов:
— Что, простите?
— Мэри-Лиз заслуживала лучшего.
Я удивилась, но ничего не сказала. Вновь воцарившуюся тишину без предупреждения пронзил звонок — окончание или начало занятия, — и мое тело опалила сотня огненных стрел. Я взглянула на часы: десять.
Не дожидаясь, когда Бейли поинтересуется, зачем мне понадобилось расспрашивать об убитой четыре года назад обезьяне, я поблагодарила его и попросила позвонить, если он вспомнит какие-нибудь подробности. Когда я выходила из кабинета, его взгляд все еще был устремлен в ту же самую точку. По-моему, он смотрел не на какой-то объект, а в прошлое.
Плохо ориентируясь в этом районе, я остановила машину на той же аллее, на которой припарковывала ее накануне ночной прогулки по Мейну. В моей голове эта прогулка запечатлелась как Великие поиски Гэбби. Казалось, события той ночи случились со мной целый век назад. Хотя с тех пор прошло всего два дня.
Сегодня было холоднее, накрапывал дождь. Я застегнула куртку на молнию и зашагала к машине.
От университета мой путь по Сен-Дени, обилующей пер воклассными бутиками и бистро, лежал на север. Несмотря на то что от Сен-Лорана эта улица удалена всего на несколько кварталов, она кажется другой галактикой. В это царство молодых и богатых приходят, чтобы что-нибудь найти: платье, серебряные серьги, партнера, место остановки на ночь. Это улица грез. Подобная есть в каждом городе. В Монреале их две: Кресент — для англичан и Сен-Дени — для французов.
Ожидая зеленого света светофора перед Мезонневом, я размышляла об Альсе. Прямо и направо от меня располагался автовокзал. Кто бы ни убил обезьяну, он решил не ходить далеко, чтобы избавиться от трупа. Наверное, убийца жил где-нибудь в этом районе.
Я проследила взглядом за молодой парочкой, появившейся со станции метро «Берри». Они побежали под дождем, прижавшись друг к другу, как два носка, только что извлеченные из сушилки.
Может, тот, кто убил Альсу, приехал сюда на метро? Нет, вряд ли. Притащиться в эту часть города, украсть обезьяну, отправиться вместе с ней домой, расчленить ее, потом вернуться сюда, чтобы выбросить на вокзале, — на такое не способен, наверное, ни один ненормальный.
Зажегся зеленый свет. Я пересекла Сен-Дени и пошла по Мезонневу на запад, все еще переваривая беседу с Бейли. Почему-то она не давала мне покоя. Наверное, меня смущало слишком трепетное отношение Бейли к бывшей студентке или же относительное равнодушие к обезьяне. Мне показалось, что о проекте «Альса» он отозвался несколько… негативно. А еще меня приводила в замешательство реакция Бейли на сообщение о том, что одна рука Альсы отсутствовала. Ведь, по словам Пелетье, он приезжал в лабораторию для опознания, а потом забрал обезьянье тело. Неужели не заметил, что одной кисти нет?
— Черт! — пробормотала я себе под нос.
Проходивший мимо мужчина в рабочем комбинезоне повернул голову и окинул меня сочувствующим взглядом. На нем не было ни обуви, ни рубашки. Обеими руками он держал наполненную чем-то хозяйственную сумку. Порванные бумажные ручки торчали в разные стороны. Я улыбнулась и посмотрела на мужчину. Он покачал головой и прошел мимо.
«Отличный из тебя получается сыщик, — внутренне упрекнула я себя. — Даже не спросила у Бейли, что он сделал с телом. Работаешь просто замечательно!»
Устроив себе мысленную выволочку, я решила, что теперь нуждаюсь в утешении, например в хот-доге.
Заснуть я все равно сейчас бы не смогла, поэтому не стала противостоять искушению и направилась к ресторанчику фастфуда на Сен-Доминик, заказала ход-дог, картофель фри и диетическую колу.
— Кока-колы нет, есть только пепси, — сообщил мне похожий на Джона Белуши тип с густыми черными волосами и сильным акцентом.
Я устроилась в красно-белом пластмассовом отсеке и принялась есть, рассматривая приклеенные к стенам туристические плакаты с видами Пароса, Санторини и Миконоса. За окном вдоль влажного тротуара начали выстраиваться машины. Мейн оживлялся.
Спустя некоторое время пришедший с улицы человек занял Белуши громкой болтовней на греческом. Его промокшая одежда пахла дымом, жиром и какой-то специей. В густых волосах поблескивали дождевые капли. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся, приподнял бровь и провел языком по губам. Продемонстрировал бы мне еще свой геморрой! Я ответила ему в том же духе, показав средний палец, и отвернулась к мокрому окну.
