От вагонов проехали стороной, увидели – на боковых стенках орлы немецкие, надписи.
Въезжать на рельсы Виктор не рискнул.
Они добрались до будки путевого обходчика, и Виктор решил узнать, где они находятся. Он выбрался из самоходки и направился к будке.
Ему оставалось сделать пять шагов, когда дверь будки распахнулась, и на пороге появился немецкий солдат.
Виктор схватился за кобуру, немец – за карабин, висевший на плече. На мгновение Виктор опередил немца и выстрелил раньше.
К будке он подошел с опаской – вдруг немец был не один?
– Эй, кто внутри? Выходи с поднятыми руками!
Дверь открылась, и на пороге будки показался путеец из русских, в черной железнодорожной куртке.
– Не стреляй, господин-товарищ!
– Ты кто?
– Путевой обходчик.
– А немец?
– Приглядывал. Русских работать заставили, и к каждому приставили по немцу. Тьфу!
– Ну, этот приглядывать уже не будет. Поясни-ка, где этот пост?
– В десяти километрах туда, – путеец махнул рукой, – Кошелево.
Виктор открыл карту. Ешкин кот, да они не в ту сторону подались, им назад надо. Впереди Гомель, километров пятьдесят до него, а наши севернее наступают… Надо разворачиваться.
– Товарищ танкист! А что грохотало там?
– Поезд проходил, так мы его под откос и пустили…
– Мне так дежурному и доложить?
– Что хочешь докладывай. Думаю, на днях мы возьмем Гомель.
Путеец осмелел, зашел за будку и уставился на самоходки.
– Огромные какие! Наши?
– Уральские.
Виктор забрался на броню и нырнул в рубку.
– Разворачиваемся, идем назад, – приказал он Серегину.
Тот засмеялся в ответ:
– Опять заблудились? Жалко, что не к Берлину вышли…
– Язык прикуси!
Самоходки развернулись.
Виктор приуныл: времени они потеряли много и горючее попусту сожгли. Ох и попадет им от комбата!
На обратном пути Виктор делал остановки, сверялся с картой – особенно если встречал характерные приметы: изгиб реки, приметный холм.
В бытность его в офицерском училище топографии времени отводили мало, и теперь это выходило боком. Найти на глобусе город или страну легко, а вот на военной топографической, когда глазу зацепиться не за что, сложно. Это сейчас многие населенные пункты имеют таблички с названием, а во время войны Виктор таких не встречал ни разу.
Когда самоходки прибыли на новое место дислокации, Виктор с Серегиным отправился искать комбата. Сказать, что он был зол, было слишком мягко. Комбат был удручен и расстроен тем, что батарея потеряла в бою сгоревшими две самоходки, да еще Виктор пропал, и вторая самоходка с ним.
Он был изрядно пьян, вытащил из кобуры пистолет и размахивал им перед лицами командиров самоходок:
– Отсидеться в лесу захотели? Я вас под трибунал отдам! Нет, я вас сам пристрелю!
Виктор, всерьез побаиваясь, что комбат случайно нажмет на курок, попытался сказать слово в свое оправдание.
– Молчать! Смир-р-на! – закричал в ответ комбат.
Оба самоходчика вытянулись перед ним по стойке «смирно». Увидев это, комбат немного успокоился и сунул пистолет в кобуру.
– Докладывай, – буркнул он.
И Виктор подробно рассказал, куда они заехали и что натворили.
– Поезд под откос? – не поверил комбат. – Ты ври, да не завирайся…
– Можете проверить. А насчет грузовиков – так вот саквояж с документами…
Комбат открыл саквояж и вытащил оттуда пачку документов.
– Не пойму ни черта! Пойду в штаб, а вам пока заправляться и пополнять боезапас. От машин не отлучаться. Вернусь – решу, как вас наказать…
Когда комбат, покачиваясь, ушел, Серегин спросил:
– Как думаешь, что с нами сделают?
– Да ничего! Ни званий не лишат, ни с машин не снимут… В полку потери, кто воевать будет? Тем более что мы не отсиживались, немцам урон нанесли. Пошли к машинам!
Пока они заправлялись и загружали снаряды, стемнело. Заряжающий с котелками побежал на кухню: обед они пропустили, и есть хотелось очень, а НЗ они приговорили еще вчера – так делали все.
Уже и ужин съели, а комбата все еще не было.
Спать улеглись на самоходке.
Комбат заявился утром.
– Вас, голубчиков, в штаб полка вызывают.
– Есть!
Пока они шли в штаб, Виктор предупредил Серегина:
– Ты больше молчи, говорить буду я. Если что – я один виноват.
Серегин шел с мрачным лицом. Вот же влипли!
В штабе полка с ними разговаривал незнакомый майор. Рассказ о поезде его не интересовал, привлекли только грузовики с антеннами. Развернул карту:
– Покажите, где машины с антеннами стояли?
Виктор нашел на карте деревню и ткнул в нее пальцем.
– Сколько человек обслуги было?
– Не могу знать, мы раздавили их всех вместе с грузовиками. Офицер остался, отстреливался из пистолета, потом застрелился. Саквояж при нем был.
– Большое дело сделали, парни! Это была одна из радиостанций абвера. Знаете, что это слово обозначает?
– Армейская разведка.
– Правильно! Она каждую неделю дислокацию меняла, чтобы по сигналу не засекли. Мы дважды разведчиков посылали, чтобы ее уничтожить – безрезультатно… Не успел офицер документы уничтожить, больно бумаги интересные. Правда, со всеми мы за ночь ознакомиться не успели… Поздравляю, товарищи командиры!
– Служим трудовому народу! – хором ответили самоходчики.
– Можете быть свободны! Спасибо! – на прощание сказал майор.
– А наказание какое будет? Комбат грозился…
– Какое наказание? Дырки под ордена на гимнастерках вертеть надо.
Когда шли назад, Серегин спросил:
– Насчет орденов – это он серьезно?
– Кто его знает? Сказать – еще не значит сделать.
Комбат слова худого не сказал, как заявились, как будто и не было вчерашнего разноса.
С часу на час все ждали приказа выступать. В полку потери в первой и второй батарее, третью и четвертую господь миловал. Повреждения на самоходках были, но ремонтные службы за ночь исправили. Надо сказать, что ремонтники действовали быстро и умело, иной раз из двух подбитых машин за ночь одну боеспособную собирали.
Виктор сидел перед самоходкой на пустом снарядном ящике и размышлял. Вот он случайно на войну попал. Историю в школе учил, общий ход войны знает: Курская дуга, операция «Багратион», когда победа придет, но все в общих чертах. А вот что с полком будет, с его экипажем, с ним самим – не знал ничегошеньки. А может, и правильно? Никому знать не дано о своей судьбе. Одно только беспокоило: навсегда он останется в военном времени или как-то к себе в полк, в батарею вернется? С родителями хотелось увидеться после дембеля, хотя до него полгода еще оставалось. С парнями с улицы встретиться, с девчонкой какой-нибудь познакомиться… Ему уже двадцать, а он и не целовался еще никогда. До армии не успел зазнобу завести, а на фронте – с кем? Мало было женщин на передовой, да и те, кто были, уже хороводились с кем-то. Пехотинцев да танкистов они вниманием не очень жаловали: парни они боевые, да жизнь у них очень уж коротка. Сегодня жив, а завтра сгорел в танке… С тыловиками или штабистами оно как-то спокойнее.
Хуже нет, чем ждать или догонять.
Время тянулось медленно. Мимо самоходок конвоиры вели колонну пленных. В потрепанной униформе, у некоторых – замусоленные повязки на ранах, прямо поверх мундиров. Лица обросли щетиной, глаза у многих потухшие. Но многие смотрели на самоходки с интересом, поскольку впервые видели русскую технику вблизи – раньше-то через прицел на нее смотрели. Что удивило Виктора, так это металлическое громыхание. Оказалось – у всех пленных с собой котелки и фляжки. Орднунг, однако! У русских военнопленных такого не было. А немцы в любых условиях о жратве заботятся. Кормили немцев в лагерях по нормам питания, установленным Женевской конвенцией, и зачастую получалось, что они ели лучше, чем женщины и дети в нашем тылу.
А потом случился неприятный инцидент. Из-за самоходок выскочил младший сержант с ППШ в руках и начал стрелять в пленных.
Услышав стрельбу, увидев своих убитых и раненых камрадов, немцы попадали в дорожную пыль.
Конвойные растерялись. Солдат-то свой, хоть и бесчинство творит, как в него стрелять?
Подскочили самоходчики, выбили оружие из рук, скрутили. Оказалось, сержант из белорусов, и вся его семья, включая малых детей, была уничтожена немцами – они согнали жителей деревни в амбар и всех сожгли. Видимо, накипело у человека на душе.
Сержанта отдали в руки особиста, и потом его никто не видел.
Происшествие долго обсуждали. Вроде немцы противники, но пленные же, уже безоружные, не опасны.
Виктор в душе сержанта осуждал: мы не фашисты и поступать так не должны, но самоходчики в мнениях разделились. Кто сержанта поддерживал – много бед немцы на нашу землю принесли, мстить надо. Другие, как и Виктор, считали, что уничтожать врага надо в бою, а коли оружие сложил, он уже не противник. В лагерь его, и пусть разрушенное восстанавливает. Да и бесчинствовали на оккупированной земле не армейские части, а СС, гестапо и полицаи. Были и добровольческие соединения, вроде эстонской или украинских дивизий – той же «Галичины». Вот таких стрелять на месте надо, без суда и следствия. Впрочем, так почти всегда было.
