Одной из его излюбленных мишеней стал Вильгельм Брюкнер, в свое время принявший награду от герцога Кобургского и слывший любимым адъютантом Гитлера. Кроме всего прочего, Борман завидовал ряду преимуществ Брюкнера, в том числе во внешности: высокий и хорошо сложенный, он был офицером в годы первой мировой войны, участвовал в путче 1923 года, был осужден вместе с Гитлером и сидел с ним в ландсбергской тюрьме. Он знал о прошлом фюрера больше, чем кто бы то ни было. Форма обергруппенфюрера СА подчеркивала его лидирующее положение в личном штате Гитлера. Отсутствие политических амбиций, флегматичность и нежелание участвовать в каких-либо интригах вовсе не делали его фигуру более приемлемой в глазах Бормана. Гитлер лояльно относился к соратникам [272] по старым временам, пока те верно служили ему, даже если они иногда совершали промахи. Борман же терпеливо фиксировал ошибки, совершенные Брюкнером, — а таковых было немало, — чтобы в подходящий момент представить фюреру весь список. Этот день, настал 18 октября 1940 года. Борман записал в дневнике: «Увольнение старшего адъютанта Брюкнера за неисполнение указаний Канненберга».
История связана с визитом в Оберзальцберг принцессы Италии. Во время посещений Бергхофа титулованными дамами хозяин требовал особенно тщательного соблюдения норм этикета. В данном случае Гитлер даже привез своего берлинского мажордома Артура Канненберга. Естественно, фюрер принял принцессу в знаменитом Кельштейне (что Борман не преминул отметить в дневнике). Естественно, во время светской беседы подали чай, но... чай оказался слишком горячим, и принцесса обожгла рот. И это произошло в ситуации, когда все должно было работать как часы!
После встречи Гитлер дал волю своему гневу и поручил Борману разобраться в этой истории. Канненберг доложил, что соответствующие указания он дал, но работавший на кухне Брюкнер не удосужился их точно выполнить. Представляя результаты своего расследования Гитлеру, Борман, как будто оправдывая Брюкнера, отметил, что тот просто уже постарел и не может досконально точно исполнять обязанности старшего адъютанта. Естественно, у рейхсляйтера нашлись примеры, подтверждавшие эту мысль. Борман предложил заменить Брюкнера адъютантом Юлиусом Шаубом — другим представителем «старой гвардии», который ничем особенным не выделялся, если не считать идеальное соответствие «германскому расовому типу». Борман считал, что этим человеком он сможет манипулировать. [273]
* * *
Рейхсляйтера НСДАП сильно обеспокоило намерение министра юстиции Франка Гюртнера распространить действие германского уголовного кодекса на присоединенные восточные территории, вошедшие в округа Данциг — Западную Пруссию, Вартеланд, Восточную Пруссию и Силезию. Такой шаг положил бы конец безнравственности, беззаконию и насилию партийных функционеров, ибо за преступные действия пришлось бы отвечать перед германским судом. Борман направил Ламмерсу пространный — на семи страницах! — протест. Точнее, он лишь подписал это послание, а готовили обоснование специалисты его бюро, поскольку сам рейхсляйтер не знал ни тонкостей юриспруденции, ни специальной терминологии, которой изобиловал сей документ. Но суть позиции безусловно была сформулирована именно Борманом: введение уголовного кодекса не позволит гауляйтерам воплотить провозглашенный фюрером девиз «Германия — только для немцев»; лишь с помощью силы — то есть в условиях жесткого чрезвычайного положения и без каких-либо юридических ограничений — можно заставить поляков подчиниться.
Борман был уже настолько уверен в своей силе, что выступил не как интерпретатор повелений хозяина, а как политический деятель, имевший право самостоятельно определять направление важнейших шагов! Конечно, он ссылался на фюрера, действовал как бы «во исполнение», но на самом деле вмешался в решение вопроса, затрагивавшего основы государственного устройства на оккупированных территориях. Подобными делами ведал сам фюрер! Выдающийся бюрократ, Борман таким образом не позволил предложению министра попасть на стол Гитлера, — Ламмерс испугался, что Борман изложит свою аргументацию [274] фюреру (в результате он оказался бы в положении слуги, неспособного понять, что соответствует пожеланиям хозяина и что им противоречит), и положил документ под сукно. В конце концов министр юстиции предложил ввести на территории Польши особый уголовный кодекс. Борман решил не уступать ни на йоту и разразился новым посланием Ламмерсу, утверждая, что единственно допустимым шагом в области борьбы с преступлениями может стать только создание карательно-полицейских трибуналов, и требуя введения практики коллективных наказаний в отношении местного населения.
Свою идею Борман пояснил в следующем письме на примере действий гауляйтера Грейсера: когда в одной из польских деревень забросали камнями немецкого солдата, гауляйтер арестовал виновных и еще двенадцать человек из той же деревни, а затем, согнав жителей деревни на площадь, повесил всех арестованных. Гитлер, узнав об этом происшествии и предложении Бормана, согласился на создание трибуналов, в состав каждого из которых должны были входить три человека: председатель (функционер НСДАП) и два члена трибунала (представители полиции). Борман объявил, что эти трибуналы могут выносить только два вида решений: концентрационный лагерь или смерть. Гитлер воздал гауляйтеру Грейсеру почести за скорую расправу над поляками и подписал постановление, согласно которому все вопросы правосудия в отношении местного населения переходили из ведения министра юстиции в руки гауляйтеров. [275]
Партийная канцелярия
В голове Бормана прочно засела мысль прибрать к рукам часть недвижимости, принадлежавшей церкви. Его особенно привлекала собственность монастырей с обширными земельными владениями. 13 января 1941 года под грифом «Строго конфиденциально» он разослал всем гауляйтерам телеграфное сообщение, фактически ставшее сигналом к началу грабежей. Это послание в несколько строчек — прекрасная иллюстрация методов, которые исповедовал глава партийной канцелярии НСДАП.
«Опыт показывает, что общественность не выражает негодования, когда переоборудование монастырей оправдано полученной от этого пользой. Не вызывает сомнения полезность госпиталей, домов отдыха, центров национал-политического образования, школ Адольфа Гитлера и т. д. Такие работы следует развернуть как можно шире».
Телеграмма, конечно, не являлась юридически закрепленным законом или декретом о конфискации собственности. Любопытно также, что Борман даже не ссылался на распоряжение Гитлера. Однако никто не сомневался, что внутри партии Гитлер поддержал бы рейхсляйтера НСДАП, а в случае серьезного скандала фюрер мог официально откреститься от причастности к этой программе.
Уже в марте гауляйтеры получили инструкции о том, какие предлоги рекомендовалось использовать [276] для проведения этих операций. Например, указывалось, что в Австрии конфискацию следовало производить под предлогом «нужд военного времени», то есть в связи с необходимостью налаживания производства (продуктов питания, тканей, изделий из кожи и т. д.), создания тюрем для содержания военных преступников (дезертиров и тех, кто нарушал режим военного времени, а также политических противников), обеспечения армии помещениями для солдат и складов боеприпасов. Поводом могло послужить также нарушение режима военного времени: утаивание даже нескольких литров молока; критические замечания в адрес партии; ружья, развешанные на стене в качестве декоративного украшения. В подобных случаях речи о компенсациях вообще не было.
Инструкция содержала косвенное указание на причастность Гитлера: отчеты по фактам реквизиций надлежало направлять фюреру. Более того, во время визита в Вену Гитлер рекомендовал (не приказал!) передавать конфискованное имущество в собственность местных властей. Борман немедленно сообщил об этом решении Ламмерсу, стремясь упредить меры рейхсминистра финансов, который собирался рассматривать это имущество как собственность центрального правительства.
С добычей обходились согласно установленному Гитлером порядку: кто мог урвать кусок пожирнее, тот его и хватал. У Бормана появилась возможность проявить себя защитником интересов гауляйтеров и настоять на передаче конфискованного имущества монастырей в их ведение. В письме Ламмерсу он подчеркнул, что всякий, кто отрицает право гауляйтеров забрать это имущество в собственность партии, покушается на независимость гауляйтеров от правительственных органов. Тем самым рейхсляйтер НСДАП заодно оставил не у дел и министра внутренних дел Фрика. [277]
Тяжбу по поводу Клостернейбурга — одного из крупнейших и красивейших монастырей Австрии — можно считать типичным примером того, как готовилась и осуществлялась сама процедура конфискации. Через несколько дней после издания Борманом указания о начале кампании против монастырей партийные лидеры Остланда (восточных земель) собрались в Вене, чтобы выбрать жертву пожирнее. Их взоры привлек монастырь в окрестностях Вены. Раскинувшийся на площади более девяти тысяч гектаров (что соответствовало доброй сотне крупных ферм) и владевший, кроме того, еще несколькими отдельными земельными участками, многими зданиями (все поддерживались в отличном состоянии), церковью XII века, произведениями искусства, ценной коллекцией монет, библиотекой из 120 тысяч томов и знаменитыми винными погребами, Клостернейбург оказался поистине лакомым кусочком. Предварительно решено было разместить в стенах монастыря одну из школ Адольфа Гитлера, цель которых состояла в воспитании молодого пополнения партии. Размеры владений, наличие хороших зданий и почти идеально ровные поля, на которых предполагалось создать комплекс спортивных площадок, сочли особенно подходящими условиями. Однако действовать следовало без промедления, поскольку за право открыть очередную школу боролся также Гамбург.
