— Чужой опыт и чужие знания помогают избежать собственных ошибок, — парировала Рагна. — Не уверена, что способы соития со скотом разных пород когда-нибудь пригодятся мне, однако девушке моего возраста не помешает знать и это.
— Вред знаний состоит в том, что их хочется применить на деле. Такова природа человека, а уж тем более максара. Рано или поздно ты преуспеешь во всех пороках, о которых пока знаешь только понаслышке, — эту сомнительную мудрость Окш перенял у одного из оружейников, чей преклонный возраст оберегал его от всяческих пороков куда надежнее, чем высокая мораль.
Впрочем, Рагна не обратила на эти слова никакого внимания. Ее живое лицо было сейчас непривычно сосредоточенным и суровым. Поколдовав еще немного над своими спицами, она принялась торопливо выдергивать их.
— Вот и все… Хватит… Устала. Да и внутри все высохло. Пойду искать противоядие. А ты побудь пока здесь. Потом я пришлю за тобой кого-нибудь. Ведь как-никак я теперь полноправная хозяйка всей этой берлоги. Ох, забегают у меня эти прихлебатели и приживалки…
— Ты узнала что-нибудь о завещании? — нетерпеливо спросил Окш. — Почему ты увиливаешь от ответа?
— Говорю тебе, я устала, — поморщилась она. — После поговорим… Да, чуть не забыла… Окажи последнюю услугу моей мамаше. Негоже, если эти мерзкие уродцы сожрут ее живьем.
— Хорошую работку ты нашла для меня? — возмутился Окш. — Добивать твоих родственников!
— Для Губителя Максаров это не работа, а удовольствие. — Рагна отвела взгляд в сторону.
— Ты поверила этой подстрекательнице? — Окшу не оставалось ничего другого, как вновь изобразить возмущение. — Разве не ясно, она хочет стравить нас! Ее словам нельзя верить! Чего стоит только ее заявление о том, что мы брат и сестра!
— Я давно не верю словам… С тех самых пор, как научилась читать в душах. А ее душа сейчас так же беззащитна, как душа едва родившегося ребенка. Только мать знает о том, чье семя оплодотворило ее лоно… Все, что случилось незадолго до нашего появления на свет, скрыто тайной. Но имя Клайнора известно каждому максару и каждому жестянщику… Вот так-то… братец. — Она повернулась и направилась к дверям.
— Эй! — крикнул вслед Рагне Окш. — Как же я ее прикончу? Не голыми же руками?
Девчонка вытащила из волос массивный гребень и, не оборачиваясь, швырнула его Окшу.
— Надеюсь, ты используешь эту штуку по назначению…
Гребень, изнутри начиненный взрывчатым зельем, самым мощным из всех, какие только имелись у жестянщиков, был еще одним сюрпризом, заранее приготовленным для Генобры, но покуда не пригодившимся.
Среди груды бинтов Окш отыскал тот, что был пропитан огнепроводным составом. Соединив его с гребнем, он подполз к Генобре, чтобы укрепить эту импровизированную мину в ее изголовье.
Стоило только Окшу коснуться железной гримы, как та качнулась вверх-вниз, и развороченный мозг ведьмы задрожал, как плохо сваренный холодец. Правый глаз открылся и отыскал Окша. Ошметки губ зашевелились, а язык быстро-быстро затрепетал во рту, однако натужное прерывистое сипение так и не перешло в человеческую речь.
Тем не менее для Окша было ясно, что Генобра хочет сообщить ему нечто чрезвычайно важное.
Ничего не смысля в анатомии, он представлял себе человеческий организм как некое механическое устройство, хотя и весьма хитроумное, но действующее по тем же самым законам, что и все другие машины. Коро че говоря, для того, чтобы восстановить разрушенные связи между мозгом и голосовыми связками Генобры, Окш прибег к методу, хорошо знакомому всем нерадивым мастерам: просто-напросто встряхнул неисправный механизм, в данном случае — лишенную черепной крышки голову.
Как ни странно, но этот варварский прием возымел свое действие — сипение сменилось клекотом, сквозь который стали прорываться отдельные слова:
— Вспомни… Клинок… Твой клинок… Вспомни… Эти слова, скорее напоминавшие бред, для Окша ровным счетом ничего не значили. Какой клинок имеет в виду издыхающая ведьма? Свой собственный, ставший причиной столь плачевного положения хозяйки? Или тот, что он обещал изготовить для Рагны? А может, какой-то совсем другой, о существовании которого известно только ей одной? И стоит ли вообще искать смысл в словах умирающей интриганки?
Не зная даже, может ли Генобра слышать его сейчас, Окш опять шевельнул изуродованную голову и чуть ли не по слогам произнес:
— Я ничего не понимаю. О каком клинке идет речь? Лучше скажи, как мне отыскать завещание Азда. Облегчи душу. Ее налитой кровью глаз почти вылез из орбиты. Зубы — единственное, что осталось на лице неповрежденным, — заскрежетали.
— Клинок! — выдавила она из себя с огромным усилием. — Клинок матери твоей, Ирданы… Вспомни… Мертвый Рудокоп… Могила… Ты… Я…
В ее истерзанном, наполовину уже мертвом теле, должно быть, еще оставалась какая-то магическая сила, потому что вместе с потоком пробудившихся воспоминаний на Окша обрушился целый калейдоскоп зримых образов, пугающе реальных и в то же время притягательно-сказочных, — так, наверное, воспринимает ребенок все увиденное им впервые.
Вот Генобра с торжествующим воплем кромсает на части могучее тело Рудокопа… Вот мрызлы вставляют в его огромную пасть рогатины… Вот молот сокрушает клыки, а острые крючья выворачивают на сторону язык… Вот наружу извлекается что-то, надежно зашитое в несколько слоев полотна и кожи… Вот находку с раболепными ужимками передают Генобре… И вот в ее руках уже поблескивает архаического вида клинок — родовое оружие наследников Адракса, отщепенца, бродяги и пророка, предсказавшего скорое пришествие в этот мир Губителя Максаров… Привести клинок в боевое состояние она не может, да это ей и не нужно. Ей нужен вожделенный трофей, знак ее торжества, символ свершившейся мести…
— Говори, где этот клинок? — Не сдержав приступа ярости, Окш ухватил Генобру за горло и чуть не поплатился за это: ее голос вновь стал невнятным, как бормотание богомольца.
— Рагна, мерзавка… Она похитила мою память… Она знает все… Она завладеет клинком… Опереди ее… Завещание Азда можно найти лишь с помощью клинка…
Никаких связных мыслей Генобры он уловить не мог, но безошибочно догадывался, что это ее последняя попытка навредить всем, кому только можно, — ненавистной дочке, самому Окшу, максарам, жестянщикам, целому мирозданию, в конце концов. Смирившись с перспективой неминуемой смерти, она никак не могла смириться с мыслью о том, что уже больше никогда не сможет творить зло.
Малоразборчивые звуки, слетавшие с ее уст, были сродни только что вылупившимся змеям — сначала безобидным и даже жалким на вид, но очень скоро превращающимся в безжалостных и коварных хищниц, встреча с которыми грозит смертью всему живому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
