Лицо Вульфрун перекосило от гнева и презрения, она чуть было не вскочила снова со стула, но Фидельма вдруг отвернулась от нее.
— Как я уже говорила, — начала объяснять она, — у Вигхарда было двое детей, сын и дочь.
— Я не… — вскрикнула Вульфрун, вскакивая, словно чтобы схватить Фидельму, и с ее шеи соскользнул плат, который она так оберегала. Вокруг ее шеи предательски алел шрам. След рабского ошейника.
Но Фидельма не обращала на нее никакого внимания. Вместо этого ее сверкающие глаза остановились на неуклюжей фигуре сестры Эафы.
— Эафа, вы ведь были раньше рабыней на хуторе?
Девушка моргнула и ничего не ответила.
— Я не буду заставлять вас снимать покрывало с головы, Эафа. Просто подтвердите — я знаю, что под ним. Как и у Вульфрун, у вас на шее шрам от ошейника рабыни, правда?
Светло-карие глаза девушки вдруг необычно оживились. Она глядела на Фидельму со странным огнем в глазах.
— Если вы знаете, то зачем спрашиваете? Да, я выросла в рабстве на хуторе в земле восточных саксов.
— И на этом хуторе вас нашла настоятельница Вульфрун, выкупила вас и взяла с собой в обитель Шеппи, сделав своей служанкой.
Монашка в ответ только пожала плечами.
— Не могли бы вы сказать, как звали хозяина хутора и где он располагался? Или нам стоит лучше спросить об этом настоятельницу Вульфрун?
Сестра Эафа закусила губу. Потом тихо сказала:
— Это был хутор Фоббы, в Фоббастуне.
Лицо Фидельмы растянулось в широкой улыбке.
— Марин, не затруднит ли вас прочесть имя на двух табличках, что у вас в руках?
Военный комендант взял таблички и, щурясь, прочитал:
— Фобба из Фоббастуна.
— То, что она выросла на хуторе Фоббы, еще ничего не означает, — перебила Вульфрун, пытаясь хотя бы частично вернуть себе былое достоинство.
— Нет, означает. Потому что сестра Эафа сама призналась, что она родом из Кента, а в Уэссекс попала в раннем детстве. Она не стала уточнять, что попала туда как рабыня. Она — сестра Эанреда и дочь Вигхарда.
Девушка подняла голову, глаза ее гневно сверкали.
— Нет греха в том, чтобы быть сестрой Эанреда.
Фидельма грустно улыбнулась в ответ.
— Да, в этом не было греха. И даже если не считать доказательством ваши светло-карие глаза, такие же, как у Эанреда, — я поняла, что вы брат и сестра, когда увидела, как вы беседовали в часовне Святой Елены. То, как вы обнялись…
— Так это Эафа была той женщиной в часовне? — воскликнул Фурий Лициний в изумлении. — Но вы не сказали тогда, что узнали ее…
— Это были вы, Эафа, ведь правда? — настаивала Фидельма.
Эафа пожала плечами. По ее лицу было понятно, что Фидельма права.
— Я подозревала это, но не была уверена, — сказала Фидельма со вздохом. — Поцелуй брата и сестры не похож на поцелуй влюбленных. Эанред всегда защищал свою сестру, не так ли? Всегда оберегал вас и был к вам добр. Когда убили вашу мать и вас продали в рабство, он стал для вас защитником. Когда Фобба вас изнасиловал, Эанред решил отомстить. Только Путток, вмешавшись, спас его, и он уехал с ним в Стэнгранд. С тех пор вы не видели его, пока не встретились в Риме.
— Это так. Я не буду этого скрывать, — спокойно и с достоинством ответила девушка. — Но где же здесь преступление?
— Вы и дальше работали на этом хуторе, уже на наследника Фоббы, до тех пор, пока через несколько месяцев волею судеб туда не приехала настоятельница Вульфрун. Она как раз искала себе смышленую служанку, которая будет повиноваться ей. И она выкупила вас.
Фидельма взглянула на настоятельницу, смущенную и потрясенную. Она взглядом попросила подтверждения своих слов, и Вульфрун отрывисто кивнула.
— Я не знала, что Эафа — дочь Вигхарда, — добавила она растерянно.
— Конечно. Но тогда и Эафа этого не знала, — согласилась Фидельма. — На самом деле оба они, и Эанред и Эафа, почти не помнили своего прошлого, не знали, что их отцом был Вигхард и что он приказал убить их вместе с матерью только для того, чтобы самому возвыситься.
— Как же тогда… — начал Марин.
— Не могли бы вы сказать нам, Эафа, когда и от кого вы впервые узнали эту ужасную тайну вашей семьи? — спросила Фидельма, прервав его и опережая его вопрос.
Молодая монахиня с вызовом выставила вперед подбородок. Фидельма расценила это как отказ. Она подождала немного и продолжила:
— Настоятель Путток был человеком большого ума, но имел одну слабость. А именно — не отказывал себе в том, что Римская церковь зовет грехом плоти. Хуже всего было то, что он навязывал женщинам свое похотливое внимание, даже если они того не хотели.
Теперь Эафа не могла скрыть своего потрясения, как бы ни пыталась выглядеть невозмутимой.
— Он знал историю Эанреда и знал, что тот убил своего хозяина, вступившись за сестру. Путток знал, что хозяином Эанреда был Фобба из Фоббастуна. Из случайно оброненных в разговоре слов настоятельницы Вульфрун он узнал, что и Эафа была из Фоббастуна, и понял, что она не иначе, как сестра Эанреда.
— Но как он мог связать их с Вигхардом? — спросил Себби, перебивая ее.
— Очень просто, — ответила Фидельма. — Ронан Рагаллах знал имя того, кто купил детей Вигхарда. Он рассказал Осимо, Осимо рассказал Корнелию, а тот…
— …рассказал Путтоку! — торжествующе закончил Эадульф.
— А Путток рассказал вам, да, Эафа? — спросила Фидельма, поворачиваясь и глядя сверху вниз на девушку, на лице которой читалось странное смешение чувств. — Нужно ли говорить, зачем?
Вдруг девушка яростно обрушилась на Фидельму. Она будто вся превратилась во вспышку гнева.
— Не нужно. Он пытался совратить меня, а когда я отказала, этот хряк разозлился и рассказал мне все про… все про моего отца! — Последнее слово она произнесла, словно выплюнула что-то несъедобное.
— То есть вы знали, что Вигхард ваш отец? — спросил Геласий, пораженный.
— Я вызвала Вигхарда на разговор в тот же вечер, после cena. Я дождалась, пока он выйдет один прогуляться в сад, и спросила, будет ли он это отрицать.
— Да, я видел вас там, — подтвердил брат Себби, — но вас не узнал, только Вигхарда.
— И что же было? — нетерпеливо переспросила Фидельма. — Он отрицал?
— Сначала он был потрясен. Но быстро пришел в себя и сказал, чтобы я зашла в его покои тем же вечером чуть позже, — ответила Эафа. — Он не сказал ни да, ни нет.
— Но вы знали, — настаивала Фидельма. — Знали, что Вигхард ваш отец, и сказали Эанреду. Эанреду уже приходилось душить человека ради вас. И Эанред явился в назначенное время, не так ли? Он вошел в покои Вигхарда и убил его, а потом пошел в Колизей.
Она повернулась к епископу Геласию и пояснила:
— Эанред когда-то задушил Фоббу, а теперь он задушил своего отца, Вигхарда, за то, что тот сделал с его матерью, с Эафой и с ним самим.
— А потом убил Ронана Рагаллаха тем же способом, — перебил Эадульф, внезапно уловив ход ее мысли. — Путток сказал Эафе, что узнал это от Ронана Рагаллаха, но не упомянул Осимо и Корнелия. В результате Эафа была уверена, что Ронан — единственный человек, знавший ее тайну… не считая Путтока. И по ее приказу ее брат удавил обоих, и Ронана и Путтока!
Он торжествующе улыбался, радуясь, как все в итоге оказалось просто. А потом понял слабость своего рассуждения. Ведь Эанред ушел в Колизей после ужина. Потом он остался у Корнелия и пил с ним. Инэ видел Вигхарда значительно позже. Эанред не мог…
Он увидел, что Фидельма ему улыбается, и вдруг понял, что все это время она расставляла ловушку.
— Нет! Это неправда!
Отчаянный крик Эафы огласил комнату, и все в испуге повернулись к ней. Она стояла, мелко дрожа всем своим хрупким телом.
— Мой брат Эанред был добрый. Он был простой человек и верил, что жизнь священна. Он любил животных и никогда не делал ничего дурного никому, кого встречал. Для меня он мог сделать что угодно…
— Даже убить? — ухмыльнулся Лициний. Обращаясь к Геласию, он добавил: — Я думаю, что перед вами сейчас подлинные факты…
— Довольно! — На этот раз пронзительный вопль настоятельницы Вульфрун заставил всех застыть в ужасе. На мгновение отвлекшись на нее, они снова посмотрели на Эафу и увидели, что та медленно сползает на пол. И что на груди по ее одеянию-столе расползается алое пятно.
Фидельма быстро подбежала и подхватила девушку, не дав ей упасть на пол.
Рукоять меча, торчавшая из ее груди, говорила сама за себя.
Вульфрун тихо стонала, потрясенная.
— Почему? — спросила Фидельма, когда они столпились полукругом вокруг девушки.
Эафа заморгала, глядя на Фидельму и пытаясь остановить на ней блуждающий взор. Лицо ее было искажено болью.
— Благословите меня… я согрешила…
— Почему вы это сделали? — не отступала Фидельма.
— Чтобы спасти душу Эанреда, — пробормотала она.
