Стражники аккуратно прилагали путь сквозь толпу, и наконец я оказалась перед верховным жрецом. Маленький застенчивый мальчик держал курильницу рядом с ним. Я поклонилась жрецу, и он поклонился мне в ответ.
— А я помню тебя, — сказала я, удивившись такому совпадению. — Ты учил грамоте Паари, но отказался учить меня, но теперь, вижу, ты достиг намного более высокого положения!
Он оказался моложе, чем тот безликий взрослый человек, которого я запомнила, у него было живое моложавое лицо и внимательные карие глаза.
— Мне не следовало быть таким глупым, Ту, — ответил он весело. — Мы слышали, ты теперь стала искусным писцом и, более того, врачевательницей! Добро пожаловать домой! Твой бог ждет тебя!
Я улыбнулась ему в ответ и последовала за ним, когда он повернулся и пошел в храмовый двор.
Храм Вепвавета был почему-то меньше того, что остался в моих детских воспоминаниях, он будто стал занимать меньше места и уже не казался мне таким роскошным. В храмовом дворе Дисенк склонилась, чтобы снять с меня сандалии. Я протянула свой дар Вепвавету: нагрудное украшение, усыпанное драгоценными камнями, которое мне подарил Гуи после праздника с его друзьями. Мне было очень жаль расставаться с ним, но я была обязана Вепвавету много большим, чем могла когда-нибудь отплатить, и это ощущение возросло в тысячу раз, когда я увидела девчонок из своего селения. Если бы не милость моего бога, я была бы одной из них, стояла бы сейчас, тараща глаза на какую-нибудь накрашенную и благоухающую знатную даму, которая приехала выразить свое надменное почтение этому младшему божеству. «Младшему, но только не для меня, — думала я, входя во внутренний двор. — Я твоя преданная рабыня, великий Вепвавет».
Внутренний двор был песчаный, и горячий песок обжигал мои нежные босые ноги. Верховный жрец и его помощник шли впереди меня, направляясь к закрытым дверям святилища, а я остановилась на крошечном островке тени от внутреннего пилона, и тут из-за камня появилась чья-то фигура и выступила вперед.
— Паари! — крикнула я и через мгновение уже была в его объятиях.
Мы надолго приникли друг к другу, потом он отстранился и оглядел меня с ног до головы.
— О боги! Какая ты красотка! — сказал он. — И как ты замечательно пахнешь! Мне разрешили, заметь — разрешили, принять твой подарок и положить его у дверей. Несомненно, это великая честь. Ради такого важного случая вызвали храмовых певцов и танцовщиц. Одна из них помолвлена со мной. Не каждый день наложницы фараона удостаивают Асват своим посещением.
Он широко улыбался, но я не могла читать в его глазах. Он превратился в красивого юношу, с прямой спиной и широкой грудью, но его губы были те же, в любой момент готовые искривиться в усмешке, и его жесты живо напомнили мне все наши радости и огорчения. Я отчаянно любила его.
— Я еще не наложница! — прошептала я в ответ, когда двор позади него начал наполняться певцами и танцовщицами, о которых он говорил. — Пока отец не даст своего согласия! А теперь оставь меня и позволь выполнить обряд почитания Вепвавета!
Зазвучала музыка, и одинокий голос певца вознесся в хвалебной песне. Танцовщицы подняли систры. Полился сладкий аромат благовоний, он окутал меня, и я, опустившись на колени, распростерлась перед святилищем с покорностью, которой не выказывала никому больше. В это момент я принадлежала Вепвавету, не себе.
Позднее в большом храмовом дворе Дисенк почистила мое платье и быстро втерла масло в мои исцарапанные колени и ладони. Когда она закончила, вернулся Паари, покровительственно обнимая темнокожую худую девчонку с недоверчивыми, колючими глазами молодой самки.
— Ту, это Изис, — просто сказал он.
Я наклонилась, чтобы формально поцеловать ее в щеку, вдруг ощутив себя на тысячу лет старше, чем она, житейски мудрой и слегка утомленной. Я испытала укол ревности. У Изис было стройное тело танцовщицы, и, но моим соображениям, она не станет полной и рыхлой, пока будет танцевать для бога. Я выпрямилась и заставила себя улыбнуться. Мне трудно было представить брата рядом с плотной приземистой селянкой.
— Ты очаровательна, Изис, — сказала я. — Я рада познакомиться с тобой. Наверное, ты совершенно особенная, если мой брат полюбил тебя.
Паари просиял, а девушка ответила мне лучезарной улыбкой.
— Он ужасно дразнит меня, — пожаловалась она. — Он думает, что я жду не дождусь, когда мы поженимся, чтобы начать бесконечно рожать детей и работать по дому не покладая рук.
— Нет, — возразила я. — Ты будешь царицей этого селения. Можно, я украду его у тебя ненадолго?
Она, сжав его руку, тотчас оставила нас. Я хотела сказать Паари что-нибудь лестное о ней, что-нибудь вежливое, но слова застревали у меня в горле. Я все еще хотела, чтобы он был только моим. Ничего не изменилось. Он лукаво посмотрел на меня, когда тень от балдахина накрыла нас обоих; мы вышли из храма и направились к ладье. Толпа поредела. Конечно, цинично подумала я, когда мы взошли по сходням и устроились под навесом, они побежали по домам, чтобы рассказать друзьям и соседям о том, что видели.
Дисенк, деловитая и ненавязчивая, вручила нам метелки от мух и чаши с вином. Она поставила перед нами закуски, чашу с водой и полотенца, чтобы мы могли освежиться, если захотим. Потом села в тени под мачтой, так чтобы не слышать нас, но немедленно прийти на помощь, если нам что-нибудь понадобится. Из каюты не доносилось ни звука.
— Отец сегодня готовится принимать у себя прорицателя, — сказал Паари, с удовольствием прихлебывая вино. — После встречи с тобой, конечно. Он не говорил этого — ты же знаешь, какой он, — но, думаю, ему будет приятно, если этот знатный человек сам придет к нему, вместо того чтобы властно призвать его к себе, как в прошлый раз. Он не очень изменился, — продолжал Паари, будто отвечая на не заданный мною вопрос, — и мама совсем такая же. Когда прорицатель прислан свиток с прошением от фараона, она стала закатывать истерики одну за другой, ты же знаешь, какие предрассудки у жителей нашего селения, но втайне она довольна. Она никогда не могла понять тебя, Ту.
— Знаю, — проговорила я тихо, не в силах отвести глаз от родного лица, от тонких, искусных пальцев, сжимавших ножку чаши, темных волос, разметавшихся по бронзовой шее. — Тебе нравится здесь, Паари? Ты доволен своей работой в храме?
Он медленно кивнул.
— Я лучший писец жрецов, — просто ответил он, — и горжусь тем, чего достиг. Отец смирился с тем, что я никогда не буду работать на земле, но у него теперь есть раб, которого пристал твой покровитель. И скандал вокруг его прибытия, и передача отцу хато-ароур давно забыты. Я собираюсь жениться. — Он обеспокоенно повернулся ко мне. — Я знаю, что это значит для тебя, Ту, но ты тоже должна понять, что ничто и никогда не разорвет тех уз, что связывают нас, даже моя Изис. Наши с тобой общие воспоминания начались задолго до того, как я был ослеплен ее танцем! — Он рассмеялся. — Теперь у тебя будут общие воспоминания с фараоном, но наши с тобой детские тайны навсегда останутся с нами.
Его слова пролились драгоценным бальзамом на мое ка, и я притянула его к себе и обняла.
— Я сам строю дом для нас с Изис, — гордо сказал он. — Это за храмом, по дорожке вдоль реки. А как у тебя, сестричка? Ты счастлива? Ты уверена, что хочешь стать игрушкой фараона, а не какой-нибудь достойной купеческой женой? — Его тон был шутливым, но за ним читалось настоящее беспокойство.
«О, Гуи, — подумала я про себя, вздрогнув от проницательности Паари, — как искусно ты создал свой шедевр!»
— Когда-то я была бы довольна участью купеческой жены, — ответила я, тщательно взвешивая слова, — но ты читаешь в моем сердце, Паари. От тебя ничего не скроешь. Неизменный круг жизни хозяйки дома быстро наскучит мне, и моя неугомонная натура потребует новых приключений. Я намерена сама сделать игрушку из фараона, а не наоборот!
Паари радостно ухнул:
— Кроме того, моя царевна, ты ужасно ленива, и тебе совершенно незнакомо суровое чувство долга. Я люблю тебя, Ту!
Я хотела тогда рассказать ему все. Мне было обидно, что приходилось быть осторожной с ним, я боялась ему довериться, боялась рассказать о непреднамеренном убийстве Кенны, о своей преступной страсти к царевичу Рамзесу, о миссии, которую возлагали на меня Гуи и его друзья. Но влюбленные способны на опрометчивые поступки, а я не хотела посвящать в свои тайны малышку Изис. Может быть, я была несправедлива к брату, но я не могла рисковать. Поэтому я лишь рассмеялась в ответ и перевела разговор на более невинные темы.
В кроваво-красном зареве пустынного заката мы с Гуи покинули ладью и отправились но тропе, что вела от храмовых мостков к селению. Впереди шагали двое наших стражников. За ними под балдахином следовала я, за мной — Ани, тоже пеший, а за нами — Гуи в своих зашторенных носилках. Замыкали шествие стражники. Для меня это было путешествие в прошлое. Я узнала место, где поджидала возвращения Паари из школы в тот день, когда он рассказал мне о прибытии прорицателя. Казалось, что я вот-вот увижу следы своих босых ног на сухой трапе. И сезон был тот же — шему. А вон там, укрывшись за кустами, у реки, мы с Паари сидели под сикомором и он учил меня писать на песке имена богов. Но вслед за этими грустными и сладостными воспоминаниями, от которых у меня перехватило горло, пришло другое, более яркое: о том, как я шла ночью по этой дороге, залитой холодным лунным светом, под похожими на привидения пальмами, в тени которых толпились ка забытых умерших, я вспомнила ужас и решимость, переполнявшие мое сердце. Неуклюжая маленькая крестьянская девочка бежала тогда навстречу своей судьбе, теперь по ее следам, ликуя, шла наложница фараона. Это был пьянящий миг.
