Отца Войны известны ритуалы крови, мятежный бальзамировщик. Ты ведь не забыл, кто мы? – всё так же доброжелательно проговорил Интеф. – Стало быть, это правда. Культ возрождается, и ты – Его верный служитель. Но где же тот, кто похитил тебя? Тот, кто явился к нам под личиной моего господина?
«Тебе повезло, что сейчас его здесь нет», – мрачно подумал Перкау, но вслух сказал лишь:
– Не доводи дело до раздора. И без того многое уже было сотворено.
Интеф смерил его задумчивым взглядом. Должно быть, он гадал, сколько жрецов было в культе, и насколько тот был велик.
– Не пригласишь меня внутрь? – вдруг спросил Таэху. – В конце концов, ваша Верховная Жрица была одной из нас.
Ша издали звук, напоминающий хохот гиен – и это точно не было приглашением. Несколько сов снялись с места, закружили над ними, не нападая, но обозначая своё присутствие.
Перкау думал о храме, о надежде Хэфера на то, чтобы здесь приручить свою необузданную мощь. Но Великий Управитель Хатепер Эмхет не мог желать этому храму добра, и приход Интефа был началом нового витка противостояния. Отпустить его живым означало позволить этому сбыться. Впрочем, священные птицы ведь теперь тоже знали путь сюда, и разнесут весть на своих ночных крыльях.
– Тайна больше не укрывает вас. Придут другие, – мягко предупредил дознаватель – точно услышал его мысли. – Не лучше ли нам дого…
Он осёкся, ощутив то же, что ощутил Перкау – лёгкую дрожь земли под ногами, краткую вспышку жара, точно горячий вздох самого́ внутреннего святилища.
– Беги! – приказал бальзамировщик, зная, что теперь пощады уже не будет.
К его облегчению, Интеф прислушался, отступил, потом издал жутковатый клич, призывая сов, и те взмыли в небо завораживающим вихрем. Несколько перьев упало на плечи Перкау – словно лёгкое касание благословения Владычицы Таинств…
В следующий миг ночь рассекло копьё, летевшее точно в цель. Отклониться бальзамировщик уже не успел…
Что-то тяжёлое накрыло его, отбросило на камни, хороня под собой. Далёкий режущий вой, хриплое дыхание. Запоздало Перкау понял, что вожак маленькой храмовой стаи принял удар, предназначавшийся ему.
– Нет!!!
Его отчаянный сдавленный крик смешался с визгом самки, со свистом и уханьем сов, круживших над ними. Гнев захлестнул Перкау – перед глазами встал образ мёртвого пса-патриарха, накладываясь на образ истекающего кровью ша. Он не понимал уже, какая сила направляла его – как когда во вспышке безумия он напал на целительницу Итари. Его тело никогда не было телом воина, но сейчас его вела первобытная ярость.
Интеф встретил его отпор почти с удивлением, но не отступил, выхватил кинжал и нанёс точный удар… пришедшийся вскользь. Перкау был быстрее, сильнее, чем помнил себя, и не чувствовал боли. Вся его воля была сосредоточена на единственном намерении: достичь противника, и будь что будет.
Где-то далеко за гранью восприятия слились воедино уханье сов и визгливый рык ша. Кинжал Интефа чиркнул в воздухе – вспышка мелькнула прямо у глаз. Чудом увернувшись, Перкау перехватил руку дознавателя. Сильный удар ногой в грудь выбил дыхание, но бальзамировщик не отпускал, сжимая запястье до хруста, удерживая смерть, застывшую на кончике острия. Каждый новый удар дознавателя, казалось, открывал заново затянувшиеся шрамы, но и распалял ярость. С силой Перкау толкнул Интефа и повалил на песок. Сцепившись, точно псы, они покатились к подножию бархана, обмениваясь короткими злыми ударами. Таэху всё же выронил кинжал, но руки были ему даже лучшим оружием. Улучив момент, Интеф пропустил удар – намеренно – и вдруг умело ткнул в определённую точку. Перкау захлебнулся вдохом, чувствуя, как против воли отказывают мышцы. Интеф высвободился, ткнул раз, другой, замыкая врага в плену его собственного тела, и откинул прочь.
Перкау судорожно хватал ртом воздух. Ярость, ставшая ему оружием, бессильно гасла. Сквозь кровавую пелену он едва видел тёмный силуэт противника, силился подняться или хотя бы отползти. Таэху наклонился, чтобы завершить начатое.
Изнутри вдруг обожгло жаром агонии. Сила, жившая в нём, смиряться не собиралась. Бальзамировщик дёрнулся, как от удара. Казалось, мышцы лопнут, точно перетёртые канаты.
Последним рывком он кинулся на Интефа, уже не видя и не слыша ничего. Между ладонями хрустнули позвонки. Не издав ни звука, дознаватель осел в его руках со свёрнутой шеей.
Перкау тяжело опустился рядом. Реальность возвращаться не спешила. Его колотила дрожь, и боль запоздало разжигала в теле очаги, напоминая о каждом ударе короткой схватки. В багровом мраке тихо оседали вокруг окровавленные перья. Или это только казалось?.. Кто-то звал его издалека, но стоявший в ушах звон мешал различить, а сдавленное горло не хотело откликаться.
Чьи-то руки подхватили его, и знакомый голос произнёс, вскрывая темноту:
– Всё хорошо. Ты будешь жить.
Потом всё померкло.
* * *
Первым к нему вернулся слух. Кто-то напевал без слов песню, которую он хорошо знал. Перкау помнил, как укачивал малышку-найдёныша, ставшую впоследствии его ученицей… и одной из величайших жриц Стража Порога. А потом Тэра часто пела эту песню для гостя их храма, занимаясь его ранами.
«И тьма на мягких самоцветных крыльях,
Несёт тебя над спящею землёю,
Броди в садах прекрасных сновидений,
Пока рассвет не поцелует тебя снова…»
– прошептал Перкау одними губами, приоткрывая глаза.
Он лежал на циновках во внутреннем святилище Сатеха, наполненном приглушённым золотистым светом алтарных огней. В воздухе струился аромат мускусных благовоний. Тело всё ещё ныло, отзываясь ушибами и саднящими порезами, но воздействие дознавателя было снято.
Рядом с ним, привалившись к стене и прикрыв глаза, то ли дремал, то ли просто отдыхал Колдун. Его лицо казалось непривычно осунувшимся, измождённым, но при этом умиротворённым. Рядом, между ними, были расставлены и разложены какие-то чаши, маленькие сосуды с бальзамами, плетёный ларец с отрезами чистой ткани, ворох окровавленного полотна.
У алтаря, лицом к огромной статуе Владыки Каэмит, спиной к Перкау, сидел мужчина в окружении притихших ша – самки и её щенков. Звери как будто грелись в его Силе, найдя рядом с ним безусловную защиту. Вполголоса мужчина напевал колыбельную Тэры, гладя самца ша, голова которого покоилась у него на коленях. Больно кольнуло воспоминанием о бое, и Перкау приподнялся на локте, силясь разглядеть.
Под ладонью мужчины большой зверь всё же дышал – его бок слабо вздымался. Слава Богам! Но как?.. Он ведь принял на себя смертельный удар – тот, что предназначался самому Перкау. При мысли о том, что чудовище Сатеха защитило его, в груди стало тесно.
Он почувствовал на себе чей-то взгляд, посмотрел на Колдуна. Прищурившись,
