- Ты что задумал, Саня? - Догадывался Егор, что задумывал братан, он к тому ведь и речь вел, однако вдруг подумал: "Ох, зря рассказал ему про Варакушу - вон какая неукротимая ненависть появилась в его темных глазах! Влипнет он, рисковый парень, в опасную историю". - Брось, братан! Ничего не затевай, слышишь?.. Варакуша свое получит - придет час. Поехали со мной в станицу.
Санька зубы сцепил, аж скрипнули, и хищным, злым стало его худое, конопатое лицо. Он заговорил сдержанно, но ломкий голос его звенел и вибрировал, как натягиваемая струна:
- Не-ет, бра-ату-ха, не поеду я в станицу. И не уговаривай. У тебя там, в станице, свои дела, у меня тут, в Шахтах, - свои. Мы кое с кем тут рассчитаемся - и потом в Горный лес к партизанам подадимся.
- Нас пятеро отчаянных, не считая моей бабули, да и оружие имеется, подхватил Петька.
- Все, братва, разговор закончен! - сказал Санька. - Давайте шамать. Я здорово захотел есть. Ты, братуха, поддержал мой дух своим рассказом про нашу замечательную родню.
- Будем живы - не помрем и германца разобьем!.. Так говорит моя бабуля, засмеялся Петька. Он ожил в предвкушении "шамовки".
- Ладно, хлопцы, выгружайте харчи, прячьте в погреб, - сказал Егор.
Раскапывая сено, он стал подавать им оклунки - свертки и узелки с разными продуктами.
- Ну, теперь мы заживем! - радовался Петька. Они вместе пообедали, затем запрягли лошадей. Прощаясь, Егор с Санькой обнялись, стиснули друг друга крепко.
Петька открыл ворота, выглянул на улицу. Она была пуста. Ветер гонял по ней мусор и сизую от пепла пыль. Петька махнул рукой:
- Гони, Ёрка!
Егор гикнул, хлопнул кнутом. Лошади галопом вынесли бричку со двора и помчали по пустынному шахтерскому поселку.
Глава вторая
"3 ноября 1942 года.
Дорогой, родной деда мой!
У нас опять горе. Опять плачет наша Панёта. Вчера гитлеровцы убили Яшу Колесника, заведующего свинофермой, хорошего нашего станичника. Ты же знаешь, какой он был ретивый в работе, как болел за свое дело. Произошло это среди бела дня.
Около свинарника остановилась военная автомашина Из нее вышли три солдата и офицер... Ну, идут они по свинарнику, разглядывают свиней, разговаривают между собой, видно, выбирают себе свинью получше. Яша обеспокоился, говорит им:
- Нельзя брать свиней. Найн! Без разрешения атамана не дам...
А офицер сквозь зубы ему по-русски отвечает:
- Пошел вон, дурак!
Но Яша никуда не уходит, не боится его, опять о своем.
- Ага, ты по-русски понимаешь!.. Я тебе еще раз говорю: без разрешения атамана и комендатуры свиней не дам.
Тот закуривает и дымит так, что искры летят. А на свинарнике крыша камышовая, низкая, без потолка - легко загореться может, и Яша аж вознегодовал:
- Брось папиросу, германец! Не кури в свинарнике. А гитлеровец плюнул ему в лицо и процедил:
- Вэк! Уродина, скотина!
- Ах ты-ты-ты ж-ж-ж, гад! - Яша, не раздумывая, закатил ему такую крепкую пощечину, что у того мотнулась голова и выскочила изо рта папироса. Яша тут же затоптал ее, и в это время гитлеровец выстрелил. Яша упал. Фрося и другие свинарки, которые там были, закричали от страха. Но офицер гаркнул на них:
- Пошел вон, бабы!
Они выбежали из сарая. А немцы убили молодую супоросную свинью, кинули ее в автомашину и укатили...
Застрелили фашисты Яшу ни за что ни про что. И так каждого из нас могут они убить - вот что значит жить под фашистским игом. Ничего, придет время - и фашисты своё получат.
Чтобы сохранить группу породистых свиней, Ригорашев распорядился разделить их на две части. Лучших молодых маток перегнали на старый заброшенный табор в Федькином яру, куда уже и дорога заросла травой; породистых хряков поместили в сарае за ериком - туда сам черт дороги не найдет. А на свиноферме оставили старых хряков и маток, на которых никто не позарится, ну и всяких других отбракованных свиней. А в коровнике, вблизи станицы, собрали разный рогатый скот; бычков, телят, старых быков, списанных коров.
- Пусть герры этих лопают, - сказал Ригорашев. - И не загрызайтесь вы с геррами, - предупредил он животноводов. - Скот восстановим, а вас - нет.
Возвращались мы с ним со старого табора, заехали посмотреть озимку на парах. День был солнечный, синий, и озимка выглядела, как сине-зеленое озеро. До чего же красивая была!.. Хорошо раскустилась пшеничка, здоровенная такая, перезимует спокойно.
И на втором поле, где была бахча, тоже хорошо вышла озимая пшеница. И она выдержит зиму. Мы тоже выдержим зиму, деда, только возвращайтесь поскорей!.."
"12 ноября 1942 года.
Хорошую новость мы узнали, деда! В Шахтах кокнули Варакушу. Примчался из города Климков, сообщил. Ему всадили несколько пуль вечером, когда он возвращался на квартиру, где жил. Кто это сделал - никто не знает, а я думаю, что это наш Санька со своим отрядом отчаянной шахтерской братвы рассчитался с ним.
А вчера, деда, пришла Варакушиха в правление и принесла мешок с деньгами ту самую колхозную кассу.
- Будь они прокляты, эти деньги! - сказала она и пошла. Ригорашев посмотрел на меня, развел руками:
- Вот видишь, как все обернулось. А Ион Григорьевич сказал:
- Положение вещей указывало на такой поворот событий. А я все думаю про Саньку: как он там живет? Он мне говорил: "Я ушел в подполье". Слышишь, Миня?.. Но я тебе об этом уже писал. Жив ли Санька? И что делает теперь? Ищет партизан в Горном лесу?.. Мне хотелось снова побывать в Шахтах, да не просто вырваться туда. Ларек там прикрыли, и Климков смылся неизвестно куда с деньгами, которые приторговал Варакуша".
"8 декабря 1942 года.
Родной мой дед Миня!
Сегодня вернулся со степи поздно! Устал очень, но все равно сел писать тебе письмо. Вот пишу - и будто разговариваю с тобой. И даже слышу твой голос.
Мы живем, ожидая, когда вы вернетесь. По ночам слушаем далекую артиллерийскую канонаду, и она нам слаже всякой музыки. Мы знаем - под Сталинградом Красная Армия накинула петлю на большое гитлеровское войско и душит, как бешеную собаку.
У нас новости такие. Убрали кукурузу. Хорошо она уродила. Початки развезли на всякий случай в три места. Если в одном месте заберут фрицы, то в других початки останутся. Замаскировали кукурузные вороха скирдами соломы, чтоб не разворовали румыны на мамалыгу. Ты же знаешь, какая у нас кукуруза. Лучшие сорта в области: белая американка, сахарная, рисовая.
Капитан Селищев уже выздоровел, окреп. Работает он тайно на той свиноферме, которую создали на старом таборе, помогает Фросе. Они там днюют и ночуют. Любят они друг друга, это точно. Я узнал, что они еще летом познакомились, когда полк у нас стоял. Фросю просто не узнать; красивей стала, чем была. Скажу тебе по секрету - я слышал ее разговор с Панётой забеременела она. А как на нее врал несчастный Афоня Господипомилуй!.. Прибавится, деда, у тебя внуков!
Мой отряд (в нем Гриня, три Ивана, Васька Железный и Колька Трумэн) собирается в Федькином яру. У каждого из нас есть свой верховой конь, и мы быстро туда-сюда оборачиваемся. С нами Селищев проводит боевые занятия. Там, под кручами Федькиного яра, остались целыми хорошо замаскированные землянки и всякие ниши, где размещалось хозяйство полка Агибалова, Так вот там мы и храним свое оружие и боеприпасы. Семка и Кузьма, его фамилия Круг-лов, тоже бывают там. Мы, хлопцы, с их помощью освоили стрелковое оружие и миномет, научились обращаться с гранатами и взрывчаткой.
Васютка просился в отряд, но мал он еще, и обещал я Тосе, что не буду вовлекать его в боевые дела. Смерть отца он пережил сильно, но держится молодцом, повзрослел, очень серьезным стал.
Да, деда, заболел наш родич Витютя. Вот только что от него пришел. Он застудил легкие. Ему бы хорошего лекарства выпить, да где его взять? Пьет Витютя бабкин бальзам на сорока травках и корешках, но ему не лучше. Станичники приходят его проведывать, несут что повкуснее: кто меду, кто рыбки, кто каймаку...
- Не слышим твоего свисту и крику по утрам, - говорят они, - скучно нам без такой музыки. Вот зашли узнать, в чем дело?.. Оказывается, ты болеешь. А разве можно болеть генералам?
И Витютя юмора не теряет.
- Не беспокойтесь! - отвечает. - Не возьмут меня черти, а богу я не нужен - старый грешник. Дождусь наших. Вон уже, слышал я, гремят они котелками за буграми. - И начинает Витютя командовать гостям:
- А ну-ка давайте выпьем энтого бальзаму во славу русского оружия!
Выпьют раз, выпьют два. Витютя разогреется, начинает давать команды:
- Зачинай нашенскую - игривую-гульливую!
И так заведут гости-проведыватели такую "игривую-гульливую", хоть святых из хаты выноси. А Витютя радуется, сидит на кровати, руками размахивает и тоже подпевает, да только голос у него совсем пропал.
...Да, хотел я тебе еще сказать, все наши коровы - стельные! Если все будет хорошо, сразу четыре рогатые головы пойдут весной из нашего двора в колхозный коровник. И с других дворов пойдут. Сбережем и буренок колхозных и свиней. И бугаев, младших Чепуров, надежно припрятали.
