Она считала объяснение законченным, когда начальница, сделав вид, что только что вспомнила, в сущности, самое главное, остановила учительницу у дверей:
– Когда же свадьба? Вы торопитесь?.. Вы меня чрезмерно обяжете, если подождете венчаться… ну хотя бы до июня. В мае приедет инспектор… И вообще… эта библиотека (она сдавила виски)… Я не спала всю ночь. Вы незаменимы, вы это сами знаете! Наконец, и вам выгодно подождать. Вы получите жалованье за летние месяцы… Подавайте в отставку в августе!
Она встала и неожиданно прижалась душистым лицом к щеке Катерины Федоровны. Это означало, что её нужно поцеловать.
Катерина Федоровна вышла от начальницы с гордо поднятой головой. Ах, она рада объяснению. Ложь претила ей. И так хорошо не скрывать свое счастие!
Да, она была безгранично счастлива все эти два месяца. Выросшая среди слез покинутой матери, она воспитала себя в ненависти к «хищнику-мужчине», в презрении к его душе. Мужчина любит только, пока не добился своего. Поэтому девушка, если даже голова у неё идет крутом, не должна уступать. Она должна женить на себе поклонника (женатого – Катерина Федоровна искренно верила – полюбить нельзя)… А выйдя замуж, должна извлекать из брака все свои выгоды: то есть бросать все уроки и жить полной хозяйкой, жить для детей… А затем не поступаться собственными интересами и интересами детей, чего бы это ни стоило! Иначе (она твердо верила) тебе не только сядут на шею, но посадят ещё вторую семью, незаконную… Порядочных мужчин нет. Все – мерзавцы!
Как при таких определенных взглядах она решилась прийти к Тобольцеву по первому зову? Верила ли она в его любовь? В его порядочность?.. О нет! Она не ждала от него пощады… Более того: она была уверена, что, добившись своего, Тобольцев мгновенно охладеет к ней… Но она не хотела торговаться со своим чувством. Она была так безумно влюблена, что смело шла на гибель. И за ночь с Тобольцевым готова была платиться всей жизнью… Каково же было удивление ее, когда Тобольцев, добившись так легко от неё всего, чего он жаждал, – сам настойчиво требовал брака!.. Все спуталось в её миропонимании. И, как это всегда бывает с идеалистками, с цельными и правдивыми натурами, раз поверив в чувство Тобольцева, она на этой вере в него построила все здание собственной жизни. Пошатнуть эту веру намеками и клеветой было уже невозможно. Гордая и ревнивая по натуре, раз поверив, раз ослепнув, она стала доверчивой, как дитя. Неспособная сама на обман или двойственность, она не допускала этой черты в душе любимого человека. И теперь отнять у неё эту веру – значило отнять жизнь. Для таких натур любовь – всегда драма.
Когда Минна Ивановна, догадавшаяся обо всем, намекала, что пора бы и венчаться: мало ли что случается? – дочь спрашивала:
– Что же может случиться? Умрет он, что ли? Ну, все мы под Богом ходим… Нет. Торопиться некуда… Жалованье летнее вот ещё как пригодится! А ведь это шестьсот рублей. У меня белья нет, шубка старая… Соне надо платье сшить. Да и мне подвенечное… Меньше сотни туалет венчальный не обойдется. Я уж в городе приценялась… И потом… кто знает? Будет ли в моей жизни что-нибудь лучше этих дней?
Минна Ивановна вытирала слезы. Она вспоминала себя невестой. Она знала, что поэзия в жизни женщины бывает только до свадьбы. И коротко, как майская ночь, её счастие…
Соня держалась другого мнения. «И откуда у неё такая самоуверенность? – восклицала она наедине с матерью. – Разве можно верить в мужчин? Особенно в Тобольцева?»
Будь у Сони более умная мать, она не преминула бы задать невольно навязывавшийся вопрос: «Откуда у тебя, в твои семнадцать лет, такой циничный взгляд на мужчину и на его любовь?» Но Минна Ивановна жаждала только покоя.
Теперь в лице Сони залегло странное выражение «себе на уме»… какой-то тайны, которую она носила в себе, как сокровище. Эта тайна делала её равнодушной к толкам о свадьбе, о приданом, о подарках жениха, на которые тот не скупился, хотя Тобольцев никогда не дарил ничего своей невесте, не одарив также будущую свояченицу и тещу. И Катерина Федоровна ценила это внимание к её семье дороже собственных удовольствий.
Соня же по-своему понимала и это поведение жениха… Трудно сказать почему, но в душе её выросла безумная уверенность, что рано или поздно Тобольцев будет принадлежать ей… Его увлечение Катериной Федоровной – роковая ошибка! Когда-нибудь он это поймет. И тогда наступит торжество Сони… А пока она готова ждать годы… жить, как-в полусне, закрыв глаза на все, лишь бы повторялись эти незабвенные мгновения, как в ту ночь!.. Она догадывалась, что её ласки заронили надолго искру в нервы Тобольцева… Она инстинктом понимала, что Тобольцев безволен перед красотой и натиском беззаветной женской страсти. С этими двумя козырями в руках семнадцатилетняя девочка готовилась сорвать банк.
Но Тобольцев, после того памятного утра, вел себя крайне тактично в доме невесты, куда заезжал почти ежедневно «посмешить» Минну Ивановну. Эти приезды его стали праздником для всех в доме, не исключая прислуги. Его лихач, доха и бобры на пальто, щедрость его – все давало повод говорить, что жених – «миллионщик»… И хозяин дома, старый купец, наслышавшийся о фирме Тобольцевых; и дворник, получивший как-то раз золотой от жениха; и даже соседи – воспылали уважением и интересом к бедной семье Эрлих. Городовой на углу – и тот стал делать под козырек переконфуженной Катерине Федоровне. Она краснела, когда дворник, сорвав картуз, опрометью кидался на её зов и стоял на морозе с открытой головой. А когда хозяин прибежал по первому намеку ее, что печь дымит, и беспрекословно взялся за ремонт на собственный счет, хотя всегда был выжигой, Катерина Федоровна почувствовала, что у неё словно росту прибавилось на вершок… Она слишком привыкла к обидам и лишениям, которые являются долей бедняков, чтоб голова не закружилась у нее. Особенно потрясла её шуба черно-бурой лисицы, присланная ей будущей свекровью уже после того, как они познакомились. Она ахнула, руками замахала и так покраснела, что даже слезы у неё выступили в глазах. Целую неделю женщины со всего двора, барыни и кухарки, приходили поглядеть на подарок: щупали мех, гладили его, даже нюхали… Некоторые барыни примеряли ротонду на себя и красовались перед зеркалом в чужой квартире. «В такой шубе только в каретах ездить надо», – говорили они. «И будет ездить в каретах», – убежденно и важно возражала Минна Ивановна.
Тобольцев в доме невесты был неотразимо весел и ровен со всеми: если целовал руку у Кати, то целовал их одинаково у будущей тещи и свояченицы; не позволял себе ни одной интимности, даже говорил невесте «вы»… И опять-таки это очень нравилось Катерине Федоровне. Постороннему наблюдателю могло бы показаться, что из двух сестер Тобольцев скорее флиртует с Соней… Она встречала его всегда серебристым, счастливым смехом и бросала ему яркий взгляд… взгляд «сообщницы»… А он отвечал ей таким же воровским, хищным взглядом, если не успевал овладеть собой… Они как будто глазами спрашивали друг друга: «А помнишь?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
