заодно вложила знание языка. А то что потом будет мучиться, как оклемается? Всё равно тут у нас останется жить. Ведь да, пап? Деваться-то ему всё равно некуда, башню я сломала.
Яр снова запахнул балахон, укрыл подопечного лоскутным одеялом, положив вытянутые руки поверх, расправил широкие рукава. Присев на край постели, вздохнул. Он разрешил дочке упражняться в знахарстве днем, пока сам был занят государевыми заботами и не мог сидеть часами у постели больного. Милена училась вливать в несчастного мага жизненную силу, дарованную Лесом — разумеется, исключительно под присмотром отца, поначалу явным, затем тайным незримым. В данном случае он не гнушался следить за дочерью через связь с дворцом. Иногда от чрезмерного усердия Милка умудрялась напортачить даже в таком простом деле, и тогда Яру приходилось тратить всю ночь на исправление тех немногих органов и тканей, что еще утром в исправлении не нуждались. Но уговора о передаче знаний не было.
— Солнышко, ты меня огорчаешь!
Милена от такого отцовского выговора аж на сундук присела, глаза распахнула в ужасе:
— Пап, я ж как лучше хотела! Он всё равно лежит, так пусть, пока спит, новый язык усвоит. А что, нельзя было? Всё так плохо?
Яр покачал головой:
— Сама подумай, у него мозг сейчас, точно высохший орех, хорошо хоть изнутри о череп не стучит. А ты ему — столько всего сразу влила! Вот теперь жди еще неделю, пока у него вся путаница уляжется в памяти, пока мысли прояснятся.
— Ладно, больше в него ничего, кроме бульона, вливать не буду, — надулась Милена.
Растревоженный их спорами, маг еле слышно застонал, попытался шевельнуть рукой. И приоткрыл глаза, чуть-чуть, а всё равно болезненно поморщился от проникшего сквозь ресницы сумеречного света, показавшегося ему ослепительно ярким. Яр тотчас наклонился над ним, встревожено заглянул в лицо, позвал:
— Сильван! Силь, ты меня слышишь?
Маг слабо сомкнул веки, дважды подряд в знак согласия.
— Ты меня узнаешь? — обрадовался его ответу Яр.
— Ксс… Ксавьер… — на выдохе прошептал Сильван.
Лесной владыка рассмеялся с облегчением, обнял друга:
— Ну наконец-то! А то уж вторую неделю мертвяком прикидываешься! — и обернулся к дочери поделиться радостью: — Значит, на поправку пошел!
Та в стороне не осталась, присела перед изголовьем:
— Ванечка, ты прости за груши, я не знала! Хочешь, яблочек запеку? А хочешь бульончика наваристого? Я для тебя перепёлочек наловила утром, сама, приготовила, очень вкусненько получилось!
— «Ванечка»? — смешливо поднял бровь Яр. Дочка потупилась. Отец не стал вгонять ее в краску еще больше, распорядился: — Бульон лучше на вечер оставь, сейчас вели гоблиншам свежего козьего молока надоить и хорошо прокипятить, потом сливки сними, а молоко отнеси на ледник охладить, и теплое дашь с мёдом. Только от пенок процеди!
— Что, тоже чесотка? — расторопно метнулась к дверям дочка, на мгновение задержалась на пороге.
— Угу, икота, — кивнул отец.
Милена убежала выполнять поручение. Яр же остался сидеть на краю постели. Зная ее дотошность, он был уверен, что дочка сделает всё сама, никому не доверит. Значит, у него есть в запасе час или около того. Впрочем, столько не потребуется, он рассчитывал управиться быстро — теперь-то, имея опыт и безграничную поддержку Леса.
С первого дня, как Милена привезла в его дворец некроманта-«найденыша», Яр не только подпитывал его силой Леса, но и тщательно восстанавливал тело после длительного окаменения. Первым делом он кропотливо оживлял кровеносные сосуды, потом планировал заняться мышцами, лишь в последнюю очередь нервами, чтобы пока лишнюю боль не доносили до мозга.
Кстати, заклятье, которое бросил в некроманта дракон, оказалось недоделанным, недостаточным для полного превращения в камень. Если бы чары не были столь торопливо сплетены, после освобождения от заклятья Сильван был бы бодр и свеж, долгого лечения ему не потребовалось бы. Однако всё это время защищать свою башню или сквозь морок позвать Милену на помощь он тоже не смог бы. Чары не добрались до его мозга и сердца. Мозг впал в подобие сна, изредка просыпаясь на короткое время, поэтому остался более-менее невредим, — о чем Яр возблагодарил Небеса, ибо лечить умалишенного не имел никакого желания, из милосердия добил бы сразу. А вот сердце все эти годы билось: медленно, с неимоверным трудом, надрывно, но упрямо сжималось, пытаясь гнать сгустившуюся кровь. Отчего истощилось, грозясь в любую минуту порваться, как застиранная ветхая тряпочка. Яр мог постепенно восстановить иссохшиеся мышцы во всём теле, но главную мышцу исправить было уже невозможно. Вернее, штопать и наращивать пришлось бы так долго, что Сильван точно не стал бы дожидаться, ускользнул бы от Яра за грань бытия. А Яр устал некроманта оттуда вытаскивать — еще прошлого раза хватило, все нервы себе измотал, легче плюнуть и отпустить.
Владыка Леса забрался на постель, встал над неподвижно лежащим магом на четвереньки, лицом к лицу, расставленными коленями по обе стороны от вытянутых под одеялом длинных худых ног. Одной рукой опершись о высокую подушку, вторую руку Яр положил раскрытой ладонью на его грудь, на слабо бьющееся сердце. Негромко заговорил, без тени обычной шутливости, крайне серьезно:
— Силь, ты меня слышишь? Прости, но сейчас мне придется сделать тебе больно. Твое сердце скоро остановится. Пока ты стоял статуей, оно износилось. Человеческое сердце столько протянуть не может. Ты понимаешь меня? Я хочу снова исправить твое тело, как в прошлый раз, после костра. Ты даешь мне разрешение?
Говоря это, Яр напряженно всматривался в неподвижные заострившиеся черты. И едва дрогнувшие веки и сбившееся дыхание стали для него знаком согласия. Яр мягко улыбнулся:
— Не волнуйся, в
