— Прости, Федор Силыч, сморозил…
— Ничего, брат. Жизнь всех нас учит.
Когда Кононов вышел, Николай Ильич сказал, что пришел к Федору Силычу за поддержкой. Надо повлиять на Ивана Ковалева. В соединении эсминцев предстоит вручение ордена Отечественной войны вдове Андрея Ковалева. Бекренев хочет устроить встречу экипажа «Упорного» с убитой нежданным горем Лизой возможно теплее. Он рассчитывал на поездку с представителями корабля и брата Ковалева. Но Иван обескуражил миноносников решительным отказом. Грубо объявил, что не знал Лизы, а теперь, тем более, не находит нужным знакомиться с ней. Много де таких «полевых» жен, рассчитывающих на деньги по аттестату моряка. А как погибнет, так «жена» сразу находит нового дружка. Федор Силыч, выслушав Долганова, удивился:
— А зачем нам вмешиваться? Парень серьезный. Потерял мать и сестру, теперь брата, ну и не хочет кем-то замещать утрату.
— Но нельзя же пройти мимо такой душевной черствости, циничного отношения к хорошей молодой женщине!
— Иван Ковалев после письма сестры с трудом входит в колею.
Теперь удивился Долганов:
— Это несерьезно, Федор Силыч! Неужели, обедняя свою душу, ожесточаясь, советский человек может хорошо воевать?
Федор Силыч помолчал. Может быть, Николай Ильич и прав.
— Оттаивать парня надо, — сказал он, отвечая на свои мысли.
Николай Ильич поддержал:
— Точно, согреть надо. И сам он Лизу может согреть. Женщина очень хорошая.
— Ну что ж, не поленись, спустись в семнадцатую, пригласи Ковалева сюда, он ходячий…
Ковалев охотно последовал за командиром покойного брата. Он думал, Федор Силыч сообщит время отъезда, что-нибудь новое о кораблях, которые будут принимать. Возобновление просьбы, с которой уже обращались к нему сослуживцы Андрея, его озлило. Он вновь упрямо повторил свой отказ. Нет, не хочет принимать участия в комедии, оскорбляющей смерть моряка. Знают ли товарищи командиры историю вручения ордена Отечественной воины одного погибшего моториста? Был совсем юный паренек, бесстрашный, сметливый. За три месяца службы его дважды наградили боевыми орденами. Сам командир бригады торпедных катеров сказал, что паренька надо послать в военно-морское училище. Он спас людей своего катера, закрыл телом пробоину. Но на несчастье команду с того катера забрали на другой, который возле бухты Владимира взлетел на воздух. Взорвался, когда зажигательная пуля попала в бак с бензинными парами. Парнишку выбросило на берег таким, что и мать бы не узнала. Но матери у него не было! За орденом приехала ма-че-ха. Настоящая сорока! Переводчица из архангельского Дома моряков. Воспользовалась несчастьем, чтобы бегать здесь несколько недель на американские фильмы и упражняться в болтовне с англичанами из миссии, всякими стюардами, телефонистами, коками. Пока ей начальство вежливо не напомнило, что пора уезжать.
— Ну, наплел, — неодобрительно сказал Федор Силыч и развел руками: — Что с тобой делать?
— Погодите, — сказал Николай Ильич. Он не сдался перед упрямством парня. Он увидел в ссылке на этот эпизод неуважение Ивана к памяти брата. Почему Иван сомневается в человеке, которого любил Андрей? Разве брат был пустым парнем и легкомысленно относился к самому серьезному в личной жизни — к женитьбе?
Он пристально смотрел в лицо подводника и не позволял ему уйти от своего взгляда. Да, русыми волосами, зачесанными назад с высокого лба, пухлым носом, широко расставленными глазами, упрямым ртом, всем обликом Иван походил на Андрея. И все же он был иной, не имел спокойной силы Андрея.
«Скор, опрометчив, не устоялся».
— Да, Иван Артемьич, — ворчливо сказал Федор Силыч, подтягивая одеяло к подбородку и пряча под него озябшие руки, — ты вроде вошел в тихую заводь и боишься, как бы тебя в ней не потревожили.
— Я и Андрею говорил — теперь война. Я себя для ненависти берегу.
— Дешево стоит такая ненависть. Настоящая ненависть из большой любви растет, из беспредельной любви к людям. — Николай Ильич развел руки и соединил их, сплетая пальцы. — Ну вот, — сказал он проникновенно. — Ленин! Сколько у него было суровых трудных обязанностей. Но он не упускал случая, ни одного случая, когда требовалось оказать поддержку человеку в горе. Читали вы письмо Владимира Ильича писателю Серафимовичу, потерявшему на фронте сына?
— Нет, — выдавил, хмурясь, Иван.
— А вы девушку, которая вашему брату помогала идти самым чистым и верным путем, облили грязью, вместо того чтобы ее братским словом поддержать.
— Очень ей нужно…
— Не будь нужно, стал бы я вас убеждать? Хотя нет — стал бы. Вам она больше нужна, чем вы ей. Ее любовь к вашему брату действенна. Она уже доказала это… Маленькая слабая женщина, скромный почтовый работник, берет на воспитание сироту, хочет вырастить для Родины, для флота смену Андрею Ковалеву.
Иван вдруг закрыл лицо руками, низко опустил забинтованную голову и выбежал из палаты.
— Пронял ты его, Николай. Здорово пронял. Поедет…
Федор Силыч помолчал и добавил:
— И в моем хозяйстве порядок навел. Спасибо тебе.
— Ну вот еще, — смущенно отозвался Долганов.
2
Тайно от Андрея Лиза собирала в альбоме вырезки из газет с заметками об «Упорном». Она стала это делать задолго до прославленного залпа, уничтожившего два самолета гитлеровцев. Она мечтала когда-нибудь с торжеством положить альбом на стол возле других памяток о войне — осколка бомбы, попавшего в почту, жетона «Эдельвейс», подобранного ею в командировке у Западной Лицы после разгрома наступления гитлеровцев, старенькой ленты с бескозырки Андрея. Славно будет вспоминать с Андреем, как они познакомились, и все дни, проведенные ими вместе, и все разлуки. После награждения Андрея в альбоме появились его фотографии у орудия и групповой портрет расчета артиллеристов и очерки из флотской и центральной газет. Для Лизы стало привычкой поутру после прибытия почты забегать в газетную экспедицию и просматривать газеты с ножницами в руках. И в то страшное утро, увидев под заголовком новый портрет Андрея, только прочитав «В борьбе с Циклоном», она раскрыла ножницы, но тут же они выпали из ее омертвевшей руки. Заметка говорила о смерти Андрея.
На следующий день Лиза вышла на работу и стала выполнять ее с обычной добросовестностью. Она опять просматривала газеты. Только уже ничего не вырезала, и рука ее с газетным листом дрожала, когда читала о труде миноносников. Острая тоска охватывала ее в сортировочной, когда попадались конверты с номером полевой почты Андрея.
Вечером, окончив работу, она со страхом входила в свою комнату; здесь некуда было скрыться от горя. Лиза лежала, уткнувшись в подушку мокрым лицом, подавляла рыдания, чтобы не разбудить подругу.
Однажды Лиза осталась на ночное дежурство. Она была одна и пыталась читать газету. Глаза остановились на заметке о нахимовских училищах. В углу газетного листа улыбались ребята. Они были в аккуратных форменках, и эти форменки делали ребят какими-то очень близкими. Может быть, через несколько лет Андрей учил бы их своему делу… Она стиснула голову горячими ладонями.
Зачем береглась от материнства?! У нее мог быть сын, она вырастила бы второго Андрея Ковалева, гордого воспоминаниями об отце.
Эта мысль отяжелила ее горе. Будто она сразу потеряла и мужа и ребенка. Она не могла подавить возникшее материнское чувство и растравляла боль; вот рос бы мальчуган, она приучила бы его гордиться профессией отца, мечтать о морской форме и, наконец, он пошел бы в морскую школу.
Все это мучало ее до поры, пока она не нашла действенного выхода, не решила стать матерью сироте. Ее еще подстегивало для такого решения чувство обиды. Ее нет среди людей, которые увековечили память Андрея на флоте. Андрея Ковалева море отняло совсем только у нее, а его товарищам и начальникам досталась морская душа Ковалева — он в почетных списках корабля, в списках неумирающих героев флота. Лиза сделает больше — возвратит флоту нового Ковалева.
Она легко получила разрешение своего командования взять на воспитание и усыновить сироту и собралась выехать в детский дом за город, когда ее вызвали к Ивану.
Он ждал Лизу, сознавая, что ничего, кроме неловкого и холодного любопытства, не испытывает. И, помимо всего, трудно сердечно встретить незнакомую женщину в этих обтрепанных стенах, под однотонный, скучный стук штемпелей по бумаге, под гул голосов и шарканье ног.
А Лиза, как сказали, что ее спрашивает подводник, бегом пустилась по коридору:
— Ваня! — крикнула она и бросилась к нему.
И, прежде чем он понял, кто эта тоненькая женщина с большими грустными глазами, она заплакала на его груди, и он неловко обнял ее худенькие вздрагивающие плечи, и что-то в нем дрогнуло.
