планет, эпоха охватывала три тысячелетия и самые разные области науки и культуры. Некоторые цитаты принадлежали мужчинам и женщинам, о которых Эхо слышал, но попадались такие, о которых он ничего не знал. Он видел. Он читал. Он запоминал, он чувствовал. Все цитаты переплетались со словами Ронена и со словами Давоски, будто полоски разных тканей, разных цветов, и все они соединялись в единый стебель, вздымавшийся в небо. Эко погрузился в цитаты, слился с белым светом в туннеле, утратил всякое чувство направления, перестал ощущать расстояние.
Но вдруг туннель закончился, и Эко очутился на открытом пространстве. Он словно бы очнулся ото сна, и всё, что он увидел, было заостренным, как лезвие бритвы. Он запомнил последнюю цитату, возникшую перед ним:
«Красота – это вечный и чистый свет Единого, тускло выраженный через материю».
– Плотин[14]
Эко, а рядом с ним Люинь стояли на месте как вкопанные. Они оказались на пустоши, а посередине пустоши возвышалась башня.
Пустошь была как пустошь – таких Эко видел немало на Земле. Тут и там из земли торчали островки сорняков, сама земля была сухой, бело-серой. Над горизонтом висели грозовые тучи.
А вот башня выглядела иначе. Цилиндрическая, широкая в основании, а выше сужающаяся. Ее вершина терялась в небе. Стены башни состояли из облаков и тумана, непрерывно взлетающих вверх и опадающих, вертящихся и клубящихся. Поэтому казалось, что башня постоянно меняет силуэт. К башне со всех стороны примыкали мосты и переходы, имевшие самую разную форму и состоящие из самых различных материалов. Это были механические руки, цифры, музыкальные ноты, акварельные мазки. Все переходы возникали из туманно-облачной цилиндрической стены и тянулись вдаль, пока не исчезали из виду. Казалось, они уходят в иные миры.
Эко смотрел на башню, и вдруг в его сердце вспыхнула искорка понимания. Словно бы с небес на него пролился поток прозрачной, чистой воды и мгновенно смыл все сомнения. Он смотрел на гигантскую башню, на столп, повисший между землей и небом, на множество переходов, стекающихся к одному источнику, словно части единства. Эко прочел семь букв в облаках:
B-A-B-E-L…
«Вавилон»! Вавилонская башня содержала в себе обобщенный язык, в который входили наука, искусство, политика и техника внутри одного и того же духа. Человечество выстроило вторую Вавилонскую башню, оно предприняло вторую попытку дотянуться до небес. Соединение языков и всеобщее понимание. Вавилонская башня. «Babel». Первая буква – латинская «В».
Эко воздел руки к небу. Он закрыл глаза и беззвучно закричал. Его слух наполнился оглушительным грохотом.
Учитель, здесь ли ты желал упокоиться? Таково твое последнее желание? Ты хотел остаться здесь и стать стражем единства человеческих языков, хранителем и проводником, как Ронен?
Если так, то я сделаю всё, что в моих силах, чтобы исполнить твою волю.
Эко почувствовал, как его лица коснулся легкий ветерок. Он понимал, что это не настоящий ветер. В виртуальной реальности не было ветра, не было песка. Но Эко хотелось верить, что всё это настоящее.
Инхуо
Ветер продувал ее сердце насквозь, пыль вертелась над виртуальным песком. Люинь смотрела на небо, на бескрайнюю пустошь, на грозовые облака. Потрясение и тоска переплетались друг с другом и вибрировали в небесах, словно жалобные скрипичные струны. Люинь не смогла бы описать свои ощущения. Впервые в жизни она видела Вавилонскую башню, башню миров, языки разных миров, миры разных языков. Слова и краски, вращаясь, взмывали вверх вдоль стены башни, слышалась прекрасная музыка сфер.
Башня крутилась в воздухе, возникая из ничего, уходя в никуда. Свет, исходивший от башни, был неописуем. Ни одна из частей башни не излучала свечения, и всё же свет был повсюду. Башня сама по себе являлась светом, а знаки, покрывавшие ее поверхность, светились только за счет сияния башни.
В этом свете видения представали кратко и не слишком четко. Фигуры и пейзажи переплетались между собой, появлялись и исчезали между буквами и числами, а слова словно бы сливались друг с другом.
У подножия башни Люинь перешагнула смерть. Улыбка Ронена предстала перед ней, словно зимнее солнце. Он не умрёт. Он уже умер. Он больше не умрёт. У подножия башни он обрел покой. Он привел ее сюда, чтобы она смогла понять его.
Заботьтесь о форме мира. Соберите неполные отражения, чтобы они составили истину.
Люинь не до конца понимала, что имел в виду Ронен, но решила запомнить его слова, как запомнила то, что он говорил ей, когда ей было одиннадцать лет.
Озирая пустошь, где кружились песчаные вихри, Люинь поняла, что отстаивали ее дед и его друзья. Дед, Ронен, Гарсиа, Галиман – они ушли от пустоши Марса, чтобы оборонять эту виртуальную башню, башню, которая была реальней реальности. В каждом мире имелись собственные мифы, и Марс не был исключением. Когда Люинь жила на Земле, она прочла немало легенд, сложенных повсюду – от запада до востока, от Арктики до тропиков. Переместившись между планетами, Люинь обнаружила, что мифы любого мира уникальны, специфичны для этого мира. На востоке бессмертные приходили и уходили в одиночестве. На западе великаны жили племенами и расами. Сначала Люинь не могла понять этих различий в духовной природе, но потом, когда она увидела окутанные облаками острые пики гор на востоке и бескрайние травянистые равнины и леса запада, она поняла, почему это так. Высокие горы подходили для одиноких странников, а широкие равнины годились для воюющих кланов. Легенды были дарами Природы, а все божества были хранителями своих родных земель.
Мифы Марса были порождены бескрайними красными пустынями. Мифы были наделены крыльями, которые уносили их от песчаных бурь. Эти мифы были грубоватыми, свежими, стремительными, обнаженными, лишенными романтики поросших пышной зеленью холмов и поющих ручьев, тайн и загадок темных лесов. В них было только стремление лететь, оставив позади пыль, миновать бушующие вихри песка, огибать вспышки взрывов, взлетая к солнцу, и обнять пустыню, жесткую, как железо, и стать легкими, как птицы. Столкнувшись с гигантскими стальными боевыми кораблями с Земли, марсиане были подобны мотылькам, летящим к пламени, трагично и решительно. Дед и его друзья были частями этого мифа, а башня посреди пустоши была их духовным родником.
Люинь плакала без слез. Мир всегда был единством земли и ее божеств. Только те, кто странствовал по разным мирам, могли утратить это единство.
* * *
Настал день выступления.
Мерцали огни в Большом Театре. Ряд за рядом золотистые сиденья поднимались вверх вдоль изгиба стен и останавливались на разной высоте. Куполообразный потолок был темным,
