— Ну да. Бывает, и режет цензура, но уж про заграничные дела я практически без оглядки на начальство пишу. Это — не замалчивание отдельных недостатков при строительстве самой большой в Европе домны. Пусть отдел промышленности и сельского хозяйства старается правильно соответствовать моменту. А я вот могу себе позволить высказывать собственное мнение. И все, кому надо, прекрасно знают о статьях в «Заграничном обозрении». На одних военных известиях быстро ноги протянешь от недостатка питания. Между нами говоря, жлобы в «Красной звезде» сидят жадные и платят совсем недостаточно. Вот и кручусь понемногу.
— Момент, — сказал Арам, настороженно пошевелив носом, — это ты не про очерки «Мусульманский мир от Китая до Мекки»? Так там совсем другая фамилия у автора.
— Валеева — моя мать, — сознался. — Надо было псевдоним — вот и сделал ей приятное.
— Так тебе положена белая чалма,[31] — обрадовался Арам. — Или зеленая? Святой человек.
— Да к шайтану эти глупости! И так проживу, без внешних признаков совершившего хадж. Насмотрелся я на тамошнюю нищету и веру в собственное превосходство перед любым чужаком. До сих пор помню слова вроде бы умного человека: «Нет оправдания перед Богом, — говорил он, — для мусульманина, остающегося в граде неверных, разве что он через него лишь проезжает. В стране ислама он находит прибежище от неудобств и зла, которым он подвержен в христианских странах, не имеет возможности самому очиститься или же бывает вынужден жить среди свиней и иметь дело с другими неподобающими вещами. Опасайтесь! Опасайтесь вступать в их страны! Вы должны искать прощения и пощады от Бога за такую ошибку».
Очень зауважал после этого собственных предков. Оказалось, что жители Земли делятся на три сорта: те, что имеют мозги и не живут по предписаниям тысячелетней давности, а достаточно умны, чтобы брать полезное у соседних народов, не впадая в уничижение перед заграничной мудростью и придерживаясь веры. Те, что имеют мозги, но не имеют религии, и те, что имеют религию, но не имеют мозгов. Я предпочитаю быть в первой категории, и если бы от меня зависело, всех желающих пускал бы посмотреть реально на замечательную жизнь в песках Аравии. Когда очередной долбаный ваххабит закрывает лицо рукой, чтобы не осквернять себя даже не видом иноверца, а мусульманина, не принадлежащего к его секте. Женщинам приказано полностью закрываться при людях, не разрешается работать и независимо общаться. Другими словами, при ваххабизме женщина лишается всех прав и практически не признается человеком. Я не любитель суфражизма,[32] но всему есть границы.
Мне уж любой Иван гораздо ближе и роднее, при всей его необразованности. Давно не осталось на свете единой уммы.[33] Все выделяются в отдельные народы, и никаких арабов вообще не существует. Бедуины кочевые есть, а арабы — исключительно название. Вообще не народ, а отдельные враждующие племена. Как было при Пророке — мир ему, — так ничего не изменилось.
Это уж если не вспоминать, что сирийцы всегда подчеркивают, что они не арабы, а местные жители, принявшие ислам. Египтяне — в основной массе потомки древних жителей страны и были когда-то коптами, а мусульмане Афганистана, Турции или Персии вообще никогда арабами не были и всегда отстаивали свою особость. Чем на этом фоне мы, русские, выделяемся, я уж не знаю. Общего у нас только «Аллах Акбар!». Наше счастье, что Русь оказалась на периферии мусульманского мира и поднялась на постоянном противостоянии с Турцией и Европой.
— Тебе писать надо, — убежденно сказал Арам. — Если уж Любка зачитывалась твоими идеями про отдельный путь для Руси и упорное подчеркивание, что мы евразийцы и не должны подражать ни Западу, ни Востоку, а упорно идти отдельной дорогой, то забудь про этих свихнутых народников и делом займись.
— Может, и напишу…
1825 г.
Солдатские сапоги стучали по каменистой дороге. Скрипели повозки, ржали лошади. Нормальные звуки, вечно сопровождающие передвижение войск. Ничто не изменилось с тех пор, как эти места топтали древние ассирийцы и проходили греческие фаланги. Над дорогой висела густая пыль, поднятая множеством ног, колес и копыт. Она оседала на белых и серых льняных солдатских рубахах, скрипела на зубах. Наверное, глядя на это зрелище со стороны, турецкие соглядатаи были в глубоком убеждении, что на помощь русским движется могучая армия.
На самом деле напуганный проблемами с продовольствием, когда на месте было очень сложно что-либо достать, а хлеб приходилось привозить даже из Крыма, генерал Веревкин собрал огромный обоз. Две тысячи телег, называемых в здешних местах арбами, огромные отары овец и табуны рогатого скота, скученные в огромную колонну, шли в сторону Карса, окруженные со всех сторон войсками. Впереди следовали конные разъезды Вольного Терского войска, по сторонам шла пехота. Всего девять батальонов пехоты из Сводного Гвардейского корпуса и не больше двух с половиной тысяч всадников.
Это как всегда бывает. Если жители мусульманских провинций в пределах русских владений, державшиеся Алиевой секты (шииты), настороженно относились к посулам турецким, их при власти халифа ничего хорошего не ждало, а в областях, населенных суннитами, уже замечалось брожение. Горцы готовы взяться в очередной раз за оружие при первой неудаче саклавитов. Повсюду требовались русские войска, и снять большую часть гарнизонов или линейных застав Терского и Кубанских Вольных войск было нельзя. Местные жители только этого и ждали. А сидеть и дожидаться, в каком месте границы в сотни верст турки изволят напасть, было крайне глупо. Лучшая оборона — это нападение. Армия под командованием Кобылкина ушла осаждать Карс, а подкрепления из Руси только сейчас подтянулись.
— И долго нам еще? — спросил знакомый угрюмый голос.
— Шестьдесят верст, — с готовностью ответил другой. — Верст пять уже от границы отмахали.
Первый тяжело вздохнул. Прямо сейчас ляжет и помрет от усталости. Не знал бы его прекрасно Салах, обязательно бы поверил. А так — даже и оборачиваться не надо. Здоровый парень и прекрасно два перехода пройдет без остановки и отдыха, с полной нагрузкой. Два неразлучных приятеля — Зануда и Всезнайка. Иногда страшно хочется прибить обоих, но, во-первых, с высоты своих двадцати четырех лет, сержантского звания и медали «За отвагу», полученную за штурм Хивы, он их воспринимал как неразумных детей, которыми они и являлись, еще ни разу не побывав в бою. С этим вообще была большая проблема. Последний курс выпустили досрочно и кинули на Кавказ для пополнения. Замечательно звучит — Сводный Гвардейский корпус, если не знать, что больше половины, а скорее, три четверти состава — вот такие молодые ребята, не обстрелянные и не понюхавшие жизни.
Во-вторых, как-никак ближайшие родственники, и мать его обязательно со свету сживет, если что случится. Лучше бы их отправили куда-то в другое место, но пройти мимо, когда он их обнаружил в строю, было никак невозможно. На кого еще могут рассчитывать солдатские дети, как не на своих, да еще и на настоящих братьев? Вот и забрал к себе во взвод, на свою голову.
— Быстрое наступление на Карс и взятие его обеспечит наши границы многим лучше, чем любые другие действия, — уверенно излагал Тарик, явно отвечая на очередное высказывание приятеля, которое Салах, отвлекшись, прослушал. — Стратегическое значение Карса понимали уже самые древние народы, проживающие здесь, и вечно сражались за обладание крепостью. Самое первое название города — Карас-Калак, Город дверей — указывает на значение, какое он имел в эпоху чужеземных нашествий на Грузию и Армению.
Салах понял, что что-то пропустил, и навострил уши. Показывать, что знаешь меньше молокососа, не хотелось, но почему не выслушать. Начнет глупости нести — всегда оборвать можно.
Тарик с детства читал все, что попадало ему под руку, и лучшим подарком для него была не хорошая еда или сладости, как для любого воспитанника солдатского училища, а новая книжка. Не то чтобы там плохо кормили — уж за воровство по голове никого бы не погладили. Инспектором солдатских воспитательных учреждений был генерал Алимов, сам происходивший из солдатских детей, и за порядком следил очень строго. Воровство если и имелось, а где на Руси его нет, то в минимальных размерах. Но сытная пища не всегда достаточна. Ребенку хочется чего-то вкусного или сладкого, а кто попадал туда, не имея родственников, и денег не имел до тринадцати лет. Только потом начинали выдавать самый мизер. Первое жалованье всегда было праздником, хотя его и хватало-то на два пряника.
Об этой книжной слабости Тарика знали все, и даже начальство относилось с уважением. Не мешает основным обязанностям — и прекрасно. В свободное время пусть делает что хочет. Все лучше, чем вытаскивать очередного сопляка за ухо из борделя или кабака. Сколько ему Салах перетаскал в свое время книг от всех знакомых и из городской библиотеки, страшно вспомнить. Потом, как подрос, Тарик уже сам ходил.
