приема у начальника ЧК, то есть опять же попали к Льву Борисовичу. Тут то и выяснилось, что они не барышни, вернее не только барышни, но еще и амазонки из пансионата, а подпоручик, вовсе не подпоручик, а вообще неизвестно кто. В общем, просто раненный мужчина, который уже полгода, как просто лечился в том же пансионате. Ранение в ногу Максу пришлось показать, когда его привели на допрос. Девушки деликатно отвернулись, а Максим приспустил штаны. Рана уже заросла, но командира убедила.
Собственно, командира больше убедили слова Ники, ее вызвали с квартиры, которую им с Верой предоставили власти, как сотрудникам ВЧК. Она подтвердила, что Максим получил случайную пулю, а сам является сугубо гражданским лицом и к армии никакого отношения не имеет. Короче, разобрались, кто есть кто, и начальник принял другое решение.
— Максима отпустить, выдав справку удостоверяющую его личность. Во всем должен быть порядок. А вот барышень, вернее, амазонок, принять в ряды народной милиции и поставить на довольствие.
Алла и Света, встретив здесь своих подруг, спорить не стали, не без размышлений, конечно, но согласились. Хотелось им все же в столицу, но здесь уже было готовое место в жизни, а там их никто не ждал. Ну а Максим, при таких делах, тоже попросился в отряд к Льву Борисовичу и был принят. Очень нуждалась советская власть в молодых бойцах, а рекомендация Ники дорогого стоила. Эти девушки: Ника и Вера, уже успели показать себя в стычках с бандитами.
И потекли будни рядового милиционера Максима. Однако, вскоре в рядах народной милиции была создана комсомольская ячейка, под руководящим и направляющим оком партийных товарищей. Максим вступил одним из первых, понимая, что в его работе это необходимо, поскольку приходилось выступать на собраниях в рабочих коллективах, разъясняя населению суть советской власти. Амазонки тоже вступили, вероятно, по тем же соображениям. Максим считал себя докой в структуре социалистического строя и готовился стать комсомольским вожаком, а это уже открывало путь в руководящие структуры власти. Но однажды, после его выступления в одном из рабочих коллективов, его вызвал Лев Борисович и устроил форменный разгром его выступления.
— Ты что это там плел, насчет капиталистического окружения нашего социалистического государства?! Какая борьба с капиталистической идеологией? Мы находимся на пороге мировой революции. В будущем мироустройстве никакого капитализма не будет. Миром будет править пролетариат! Германия уже освободилась от своего кайзера. Скоро и остальные страны последуют ее примеру. В общем так, Максим, твою идею насчет комсомольских субботников я одобряю. Город действительно захламлен мусором, порядок наводить некому. Но вот в комсомольские вожаки тебе рано! Надо глубже вникать в суть революционных преобразований! Не могу я тебя толком понять, Максим. С одной стороны ты вроде бы наш человек, и родину любишь и за наше социалистическое будущее радеешь, но иногда начинаешь такую чушь нести… Короче, на роль секретаря нашей комсомольской организации, партия рекомендует Никандру Александровну. Прошу это учесть, и на собрании вашей ячейки принять правильное решение!
После этой пламенной речи, Максим снова задумался о своем пребывании в этом мире, но альтернативы не имелось. А тут возникло еще одно обстоятельство, образ Анны в его сознании уже затуманился, а вот Никандра Александровна, в обращении просто Ника, стала привлекать его внимание. И неопределенный образ комсомольской богини из песни Окуджавы, вдруг обрел вполне осязаемое воплощение.
Надо отметить, что к лету девятнадцатого года, Максим поменял свой гардероб. Выдали обмундирование: сапоги, штаны гимнастерку и шинель. Кое-что он прикупил сам. Он приобрел гитару, подстриг бороду и теперь выглядел этаким матерым волчарой, чему немало способствовал рубленый шрам на щеке. Вечерами, на комсомольских посиделках он исполнял песни Окуджавы и Городницкого, но к репертуару подходил очень вдумчиво. Песню о комсомольской богине он исполнял не часто, но при этом с вызовом поглядывал на Нику, у которой косичек никогда не было, зато все остальное, согласно песне, было в наличии. Только никакого впечатления его песни на Нику не производили. Все свое свободное время она штудировала какие-то технические книги, явно присланные из столицы. Иногда она рисовала портреты подруг, получалось весьма похоже.
К лету Вера, подруга Ники, перебралась на место жительства в Питер. Побывав там в командировке, по служебным делам, она внезапно объявила о своем увольнении и переезде. Ее начальник, позвонил своему начальнику и чинить препятствий в переезде не стал. Вслед за ней в том же направлении отбыла Алла.
— Революция революцией, но пора устраивать собственную жизнь, — усмехнувшись, ответила Ника на невысказанный вопрос Максима.
Однако, попытку Макса пригласить ее в, открывшийся недавно, синематограф отвергла с тем равнодушно-отрешенным видом, который явно свидетельствует о бесполезности дальнейших ухаживаний. Нельзя сказать, что Максим был обделен девичьим вниманием, скорее даже наоборот, комсомолки готовы были часами сидеть в прокуренных комнатах, чтоб услышать его песни, а потом зазывали его на свои девичьи посиделки. Были и недвусмысленные предложения. Но Максима с некоторых пор никто, кроме Ники не волновал. Так уж мир устроен. Человеку надо то, что недоступно, а то, что рядом лежит, пусть и дальше лежит. Нужна только черноволосая голубоглазая красавица, или никто, вот так-то. Не только Максим засматривался на Нику. Недавно появился в их управлении еще один ухажер. Он вообще недавно появился в их управлении: молодой парень с редким именем Савва. Только у Саввы добиться благосклонности Никандры шансов вообще не было.
Но чувства чувствами, а обстановка в городе и области была, мягко говоря, сложная. Грабежи, убийства в городе, и банды конных разбойников грабивших крестьянские хутора и деревни. Макс уже давно научился сидеть в седле, махать шашкой и стрелять с седла. Очередное задание выехать в область в составе небольшого отряда и разобраться на месте с убийством нескольких крестьян, не вызвало у него удивления и вопросов. Пять милиционеров выехали в довольно большое село, где все это произошло, а поскольку прибыли поздно, то заночевали на постоялом дворе.
Комната, где Максим поселился вместе с Саввой, показалась ему знакомой, да и постоялый двор тоже… Хотя, в селах постоялые дворы все похожи.
— Ничего не припоминаешь? — вдруг спросил его Савва.
Максим пожал плечами. Разговаривать с этим парнем не хотелось и не потому, что он постоянно пялился на Нику, просто его восторженные мечты о новой счастливой жизни, после победы мировой революции, уже вызывали раздражение.
— Ну и не удивительно, — с усмешкой продолжил Савва. — Ты был тогда в таком состоянии. Если бы не твоя подруга, едва ли бы смог поправиться. Она серьги свои продала, чтоб доктору заплатить. Верно говорят: для милого
