Вызвали Миллера.
– Лэнг вошел и сказал: «Он в меня выстрелил», – рассказывал Миллер прокурору. – Я вышел в комнату, где произошла стрельба, и подобрал револьвер, из которого был сделан один выстрел.
Адвокат Нитти задал Миллеру несколько вопросов.
– Почему Нитти до того, как его ранили, вывели в другую комнату? – допытывался он. – Это было сделано для того, чтобы убить его без свидетелей?
– Это вы должны спросить у Лэнга.
– Где вы были между четырьмя и пятью тридцатью?
– В офисе мэра.
– С кем вы там разговаривали?
Прокурор поднялся и запротестовал:
– Несущественно и не относится к делу, Ваша Честь.
Протест был отклонен. Элиот заерзал на стуле. На это я заметил:
– Вижу, у Сермэка еще остались друзья.
Элиот промолчал.
Защитник Нитти настаивал:
– Разговаривал ли Лэнг с кем-нибудь до случившегося?
– Да, – ответил Миллер. – С Тедом Ньюбери.
И еще одна волна удивления, нарастая, прокатилась по залу.
Судья заколотил своим молотком, а защитник Нитти уточнил:
– Вы имеете в виду одного из главарей преступного мира – Теда Ньюбери?
– Да, – подтвердил Миллер. – Ныне убитого. Он предложил Лэнгу пятнадцать тысяч за убийство Нитти.
Судья снова вынужден был постучать молотком, пытаясь утихомирить зал. Наконец страсти улеглись: Миллер коснулся такой области, которую, как ясно понимал адвокат Нитти, лучше было не трогать, и он сказал, что у него больше нет вопросов. По-видимому, и прокурору хотелось оставить Миллера в покое с его рассказом о Теде Ньюбери до Большого жюри. Суд над Нитти подошел к концу.
Прямой вердикт был таков – Нитти невиновен.
На следующий день был заслушан обвинительный акт большого суда присяжных по делу Лэнга. Мне снова задавали вопросы, на этот раз от Коллегии адвокатов штата. Все было, как накануне. Спрашивали, конечно, и Нитти, подтвердившего мой рассказ. Он сказал репортерам, что он, однако, предпочел бы забыть вообще обо всем; он не хотел бы обвинять кого-нибудь в чем-либо – просто хотел бы вернуться во Флориду «поднабраться здоровья».
Хотел Нитти участвовать в обвинении, выдвинутом против Лэнга, или нет, предварительное слушание дела Лэнга шло своим чередом.
Миллера допрашивали на слушаниях Большого жюри. Газеты потом сравнили его с попавшим в бурю и тонущим, но отчаянно борющимся кораблем. Он выплыл, помогая изо всех сил и в подробностях повторив рассказ о Теде Ньюбери. Только одна деталь – Сермэк – в этом повествовании была опущена.
Лэнг получил пять лет.
* * *
Когда я выходил из зала суда после Большого жюри, Нитти со своим адвокатом стояли поблизости, ожидая вызова.
Он остановил меня.
– Геллер, я хотел спросить у вас кое о чем, пока вы один.
– Ну что ж, Фрэнк. Валяйте. Прошу прощения за выражение.
– Чем это вы занимались в Майами? Что вы делали в парке, когда тот сумасшедший анархист пытался убить президента?
Итак, я оказался прав: блондин меня узнал и сообщил об этом шефу.
– Изображал телохранителя Сермэка. Подвернулась какая-никакая работенка.
– Ну и как, изменил ход истории, парень?
– Кое-что сделал, хоть и не так много, Фрэнк.
– Почему Сермэк нанял вас, экс-полицейского, когда у него был Лэнг, да и все остальные копы перед ним ходили на цыпочках, притом бесплатно?
– Сермэк меня не нанимал.
– Да? А кто же?
– Один из старинных, поддерживающих его приятелей.
Нитти задумался или только сделал вид: ни единого признака, что он вычислил роль Капоне, но ведь это не означало, что он не понял.
– Ладно, – заметил он, улыбнувшись. – Большого вреда это не причинило.
Его уже ждал адвокат – подходила их очередь следующего испытания.
Нитти положил мне на плечо руку.
– Относительно того, что ты для меня сделал в этом деле Лэнга...
– Для вас я ничего не сделал, Фрэнк. Просто рассказал правду.
– Конечно. Понимаю. Но я это ценю. Я у тебя в долгу, малыш.
Он подмигнул мне и пошел давать показания.
Я побеседовал с какими-то репортерами, от которых ухитрился ускользнуть вчера. Они хотели узнать, покончил ли я с полицией, каковы мои планы на будущее и все такое.
И вдруг я понял, какова будет хотя бы часть этих планов. Нитти напомнил мне об одном должнике, который тоже мне кое-чем обязан.
– Я собираюсь работать на Всемирной ярмарке, парни, – сказал я репортерам. – Как вам известно, раньше я работал в группе по борьбе с карманниками, и генерал Дэйвс лично нанял меня поработать по контракту на Выставке со специальной группой охраны по этой части.
Они вставили это в свои сообщения, и на следующее утро зазвонил мой телефон.
– Привет, дядя Луи, – сказал я в трубку еще до того, как раздался голос на другом конце провода. – Когда со мной хочет увидеться генерал?
Глава 21
Встреча с генералом Дэйвсом была назначена на десять, и я подумал, что легко смогу уйти оттуда к двенадцати успеть на завтрак с Мэри Энн Бим в «Семи искусствах», заведении в Тауер Тауне, на втором этаже старой конюшни, переделанной Диллом Пиклом. Я виделся с ней пару раз в неделю, с тех пор как вернулся из Майами (говоря «виделся», я имею в виду – спал с ней), и она все еще сводила меня с ума своими манерами «девочки-из-маленького-городка-идущей-дорогой-богемы». В какую-то минуту мне хотелось немедленно с ней расстаться, а уже в следующую – просить ее выйти за меня замуж, хотя во всех ее разговорах о карьере я не видел места для себя.
Сегодня я собирался сказать ей, что исходил все улицы в поисках ее брата (по крайней мере, в Чикаго), и единственная идея дальнейших поисков, которая пришла мне в голову, – начать с самого начала, то есть вернуться в их родной городок и попытаться проследить за ним с этого конца. Согласится ли она, так как для этого придется поговорить с ее отцом, которого она не посвящала в это дело, я не знал. Я проверил каждую газету в пригородах и маленьких городках вокруг Чикаго, но никто не узнал Джимми на фото; я обошел бюро по найму и агентства по выдаче социальных пособий, и сотни других мест, отработав ее гонорар еще несколько недель тому назад и не имея намерения просить у нее еще что-нибудь – за исключением права продолжать с ней встречаться. Я окончательно свихнулся: слушал ее по Радиоприемнику, который купил, в дурацких «мыльных операх», хотя никогда бы ей в этом не признался.
В девять тридцать, прослушав «Знакомьтесь, просто Билл», только я собрался в банк, как курьер принес мне конверт с чеком на тысячу долларов.
Там была пометка – «Плата за услуги», отпечатанная на листке канцелярии юридической фирмы Луи Пикета.
Я позвонил Пикету: его секретарь, после согласования с ним, соединила нас.
– Я вижу, что вы получили мое извещение, мистер Геллер. Надеюсь, оно вас удовлетворило.
– Лучшее послание, которое я когда-либо получал. Но почему? Я не сделал того, для чего меня нанял ваш клиент. Человека, которого он послал меня защищать как вам известно, с нами больше нет.
– Правильно. И поэтому вы и не получили обещанных десяти тысяч долларов. Но мой клиент счел, что свои обязанности вы в тех обстоятельствах выполнили наилучшим образом, и считает, что оказанные услуги должны быть оплачены.
– Поблагодарите вашего клиента от моего имени.
– Поблагодарю. И мы извиняемся за то, что вышла задержка с доставкой вам этого послания. Дела моего клиента уже не решаются так быстро, как это делалось до его заключения.
– Понимаю. Благодарю, мистер Пикет.
– Рад за вас.
Я поднялся из-за стола, свернул тысячу и сунул в карман; жаль, что у меня нет счета в банке Дэйвса.
Банк Дэйвса находился на углу Ла-Саль и Эйдэмса, в тени здания Управления торговли, и был таким же помпезным, как и сам генерал: массивное сооружение из серого камня с каменными львиными головами на каждой из восьми разрезавших его фасад колонн высотой в три этажа. Маленькие львы, как фантастические фигурки на полках, притаились наверху. Через всю длину здания проходил коридор, выходивший на Вэлл-стрит, состоящую из сплошной череды магазинов, а банк помещался на втором этаже. Контора Дэйвса была на третьем. Прямо у входа с улицы по одной стороне было несколько лифтов, и мой дядя (одетый в серый костюм стоимостью годового жалованья среднего служащего) прохаживался между ними, всем мешая.
– Ты опоздал, – сказал он, едва раскрывая похожий на щель рот, который под его усами «соль-с-перцем» не сразу и заметишь.
– Украли мой лимузин, – ответил я. Он мельком взглянул на меня, и мы вошли в лифт.
– Надеюсь, ты представляешь, в какое положение меня поставил, – процедил дядя Луи.
– А какое положение?
Он снова бросил на меня свирепый взгляд и весь остаток пути буквально дымился и молчал, возможно, подыскивая слова, чтобы поставить меня на место, но так и не нашел их до того момента, как лифт остановился на третьем этаже.
Дядя довел меня до двери, на которой не было никаких обозначений; внутри, в большой, обшитой деревянными панелями приемной за столом восседал секретарь. Он кивнул и впихнул нас в большой мрачный офис, где темных панелей было еще больше, а на одной стене сплошь висели фото генерала и всяких благородных лиц.
