«Во многом знании — немалая печаль…»
Во многом знании — немалая печаль,Так говорил творец Экклезиаста.Я вовсе не мудрец, но почему так частоМне жаль весь мир и человека жаль?
Природа хочет жить, и потому онаМиллионы зерен скармливает птицам,Но из миллиона птиц к светилам и зарницамЕдва ли вырывается одна.
Вселенная шумит и просит красоты,Кричат моря, обрызганные пеной.Но на холмах земли, на кладбищах вселеннойЛишь избранные светятся цветы.
Я разве только я? Я — только краткий мигЧужих существований. Боже правый,Зачем ты создал мир и милый и кровавый,И дал мне ум, чтоб я его постиг!
1957ВЕНЕЦИЯ
Покуда на солнце не жаркоИ город доступен ветрам,Войдем по ступеням Сан-МаркоВ его перламутровый храм.
Когда-то, ограбив полмира,Свозили сюда кораблиИз золота, перла, порфираРазличные дива земли.
Покинув собор Соломона,Египет и пышный Царьград,С тех пор за колонной колоннаНа цоколях этих стоят.
И точно в большие литавры,Считая теченье минут,Над ними железные маврыВ торжественный колокол бьют.
И лев на столбе из гранитаГлядит, распростерший крыла,И черная книга, раскрыта,Под лапой его замерла.
Молчит громоносная книга,Владычица древних морей.Столица, темна и двулика,Молчит, уподобившись ей.
Лишь голуби мечутся тучей,Да толпы чужих заправилЛенивой слоняются кучейСреди позабытых могил.
Шагают огромные доги,И в тонком дыму сигаретЖивые богини и богиЗа догами движутся вслед.
Венеция! Сказка вселенной!Ужель ты средь моря однаИх власти, тупой и надменной,Навеки теперь отдана?
Пленяя сердца красотою,В сомнительный веря барыш,Ужель ты служанкой простоюУ собственной двери стоишь?
А где твои прежние лавры?И вечно ли время утрат?И скоро ли древние маврыВ последний ударят набат?
1957СЛУЧАЙ НА БОЛЬШОМ КАНАЛЕ
На этот раз не для миллионеров,На этот раз не ради баркароллЧетыреста красавцев гондольеровВошли в свои четыреста гондол.
Был день как день. Шныряли вапоретто.Заваленная грудами стекла,Венеция, опущенная в лето,По всем своим артериям текла.
И вдруг, подняв большие горловины,Зубчатые и острые, как нож,Громада лодок двинулась в тесниныДомов, дворцов, туристов и святош.
Сверкая бронзой, бархатом и лаком,Всем опереньем ветхой красоты,Она несла по городским клоакамПодкрашенное знамя нищеты.
Пугая престарелых ротозеев,Шокируя величественных дам,Здесь плыл на них бесшумный бунт музеев,Уже не подчиненных господам.
Здесь плыл вопрос о скудости зарплаты,О хлебе, о жилище, и вблизиПятисотлетней древности палаты,Узнав его, спускали жалюзи.
Венеция, еще ты спишь покуда,Еще ты дремлешь в облаке химер.Но мир не спит, он друг простого люда,Он за рулем, как этот гондольер!
1957«Разве ты объяснишь мне — откуда…»
Разве ты объяснишь мне — откудаЭти странные образы дум?Отвлеки мою волю от чуда,Обреки на бездействие ум.
Я боюсь, что наступит мгновенье,И, не зная дороги к словам,Мысль, возникшая в муках творенья,Разорвет мою грудь пополам.
Промышляя искусством на свете,Услаждая слепые умы,Словно малые глупые дети,Веселимся над пропастью мы.
Но лишь только черед наступает,Обожженные крылья влача,Мотылек у свечи умирает,Чтобы вечно пылала свеча!
1957 или 1958СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
В полумраке увяданьяРазвернулась, как дуга,Вкруг бревенчатого зданьяКопьеносная тайга.
День в лесу горяч и долог,Пахнет струганым бревном.В одиночестве геологБуйно пляшет за окном.
Он сегодня в лихорадкеОткрывателя наук.На него дивится с грядкиОшалевший бурундук.
Смотрит зверь на чародея,Как, от мира вдалеке,Он, собою не владея,Пляшет с камешком в руке.
Поздно вечером с разведкиВозвратится весь отряд,Накомарники и сеткиСнова в кучу полетят.
Семь здоровых юных глотокБоевой испустят кличИ пойдут таскать из лодокНеощипанную дичь.
Загорелые, как черти,С картузами набекрень,—Им теперь до самой смертиНе забыть счастливый день.
1958ГЕНЕРАЛЬСКАЯ ДАЧА
В Переделкине дача стояла,В даче жил старичок генерал,В перстеньке у того генералаНезатейливый камень сверкал.
В дымных сумерках небо ночное,Генерал у окошка сидит,На колечко свое золотое,Усмехаясь, подолгу глядит.
Вот уж первые капли упали,Замолчали в кустах соловьи.Вспоминаются курские дали,Затяжные ночные бои.
Вспоминается та, что, прощаясь,Не сказала ни слова в упрек,Но, сквозь слезы ему улыбаясь,С пальца этот сняла перстенек.
«Ты уедешь, — сказала майору, —Может быть, повстречаешься с той,Для которой окажется впоруПерстенек незатейливый мой.
Ты подаришь ей это колечко,Мой горячий, мой белый опал,Позабудешь, кого у крылечка,Как безумный, всю ночь целовал.
Отсияют и высохнут росы,Отпылают и стихнут бои,И не вспомнишь ты черные косы,Эти черные косы мои!»
Говорила — как в воду глядела,Что сказала — и вправду сбылось,Только той, что колечко надела,До сих пор для него не нашлось.
Отсияли и высохли росы,Отпылали и стихли бои,Позабылись и черные косы,И отпели в кустах соловьи.
Старый китель с утра разутюжен,Серебрится в висках седина,Ждет в столовой нетронутый ужинС непочатой бутылкой вина.
Что прошло — то навеки пропало,Что пропало — навек потерял…В Переделкине дача стояла,В даче жил старичок генерал.
1958НА ВОКЗАЛЕ
В железном сумеречном зале,Глотая паровозный дым,Сидит Мадонна на вокзалеС ребенком маленьким своим.
Вокруг нее кульки, баулы,Дорожной жизни суета.В блестящих бляхах вельзевулыТележку гонят в ворота.
На башне радио играет,Гудок за окнами гудит,И лишь она одна не знает,Который час она сидит.
Который час ребенка держит,Который час! Который час!Который час и дым и скрежетС полузакрытых гонит глаз.
И сколько дней еще придется —О, сколько дней! О, сколько дней!Терпеть, пока не улыбнетсяДитя у матери своей!
Над черной линией порталаВисит вечерняя звезда.Несутся с Курского вокзалаПо всей вселенной поезда.
Летят сквозь топи и туманы,Сквозь перелески и пески,И бьют им бездны в барабаны,И рвут их пламя на куски.
И лишь на бедной той скамейке,Превозмогая боль и страх,Мадонна в шубке из цигейкиМолчит с ребенком на руках.
1958ЖЕЛЕЗНАЯ СТАРУХА
