Так что, Иван Иванович особо ее и не уговаривал. Его предложение легло на благодатную и давно подготовленную почву. Причем, Екатерина не хотела просто убить государя, она желала, чтобы он сполна испил чашу безвозвратных потерь. Она хотела резать его по кусочкам. Сначала не рожденный ребенок, потом сама Анна. И только потом, он.
Екатерина достала из-за корсета зеркальце и взглянула в него. Ага. Дыхание выровнялось, румянец сошел, глаза она не терла, да и плакала недолго, а потому они в полном порядке. В голове опять пронеслась мысль о погибших близких. Но на этот раз эти воспоминания не высекли из ее глаз слезы, а придали решимости. Молодая женщина подмигнула своему отражению, и спрятав зеркальце, твердым шагом и с уверенным видом, направилась на центральную аллею…
Все как всегда. Досужие разговоры, сплетни, чтение книг, настольные игры, прогулки по саду. Толи дело пока у Анны были недомогания, путешествия на пароходе по рекам, поездки в тот же Петергоф. Странное дело, пока все тяготились этими путешествиями на яхте, Екатерина ими насаждалась, как и Анна. Впрочем, та похоже только ввиду полученного облегчения. Но то время ушло. Недомогания прошли и их заперли в Летнем дворце.
Интересно, это тяготил только Екатерину? А, нет. Вон Анна, сидит в беседке с явным безразличием к происходящему вокруг. Ей скучно, это заметно. Великая княгиня обладает по настоящему деятельной натурой. С куда большим удовольствием она оказалась бы где-нибудь на фабрике или заводе. Благо под ее руку отошло достаточно казенных предприятий.
Но нынешнее положение обязывало ее думать в первую очередь о ребенке. Возможно со вторым и последующими ей будет дано больше воли, но только не со столь ожидаемым первенцем. Впрочем, если господь сподобит ее родить девочку, то ни о какой воле ей и мечтать не приходится. Хм-м. Не сподобит. Ничего дорогая, скоро ты будешь вольна как ветер.
— Катенька, подай пожалуйста воды, — окликнула Долгорукову Анна.
Княгиня бросила на нее взгляд. Надо же, Катенька. Однако, Долгорукова не подала и виду, только сделала книксен. А ведь Анне похоже это и самой не нравится. Просто для нее подобное положение все еще непривычно и она не знает как себя вести. Не думать об этом. Еще немного и она не сможет этого сделать. А она должна. Во чтобы то ни стало должна.
— Катенька, как мы себя чувствуем? — Раздался голос над самым ухом, едва только Екатерина набрала из графина воду и влила в стакан содержимое из флакона.
От неожиданности она даже вздрогнула, с трудом удержавшись от паники. Уверить себя в том, что успела спрятать флакон, до появления Воронцовой, было не так легко. Но пристально взглянув в это бесхитростное лицо, Долгорукова поняла, что ее опасения напрасны.
Эта молодая особа ничего не заметила. Впрочем, здесь все были молоды, фрейлин подбирали под стать великой княгине. Но вот таких ветреных, каковой была эта Воронцова, при императорском дворе нужно было еще поискать. Да что императорском, поди попробуй найди подобных при дворе Елизаветы, где нравы куда как свободные.
Однако, эта девица была здесь и даже умудрилась расположить к себе Анну. Впрочем, она обладала самым настоящим талантом, сближаться с людьми. Вот к примеру и Екатерина не испытывала к ней никакой антипатии. Разве только сейчас насторожилась.
Этот вопрос Воронцовой, да еще и произнесенный таким заговорщицким тоном. Неужели Екатерина так взволнованна, что это бросается в глаза? А ведь казалось бы, уже все пережила и полностью перегорела. Или девушка все же что-то заметила?
— О чем это ты, Лена?
— Не будь ханжой, Катя. Ну, кто он. К кому ты бегаешь чуть не каждую ночь и возвращаешься так поздно.
— А откуда…
— Ой брось. Можно подумать, в этом небольшом дворце можно что-то удержать в секрете. Вот за его пределами, тут уже сложнее. Ну так что?
— Извини, мне нужно подать ее высочеству воду.
— Ой. Ну конечно же. Но потом не отвертишься.
— Да, да, конечно.
Господи, еще и это. Нужно будет придумать какого-нибудь любовника. Скажем мелкого чиновника, не обремененного достатком, зато обладающего непревзойденными талантами в любовных утехах. И именно чиновника, никаких солдат и уж тем более гвардейцев, у Елены были свои предпочтения.
— Спасибо Катя, — протягивая опустошенный стакан Долгоруковой, поблагодарила Анна.
— Не за что, ваше высочество.
Ну вот. Дело сделано. Теперь назад пути нет. Даже если захочет. Даже если прямо сейчас повинится во всем. Вот до этого момента, выбор еще был. Но этот стакан воды стал ее Рубиконом. Плевать. Неужели она могла отвернуть со своего пути? Ни за что.
Уже этой же ночью, во дворце начался небывалый переполох. Случилось страшное несчастье. У Анны началось кровотечение, и она могла потерять ребенка. Фрейлины было попробовали попасть в спальню, но Шереметева, отогнала всех, как назойливых мух.
В помощницы себе она рекрутировала только Воронцову. Остальным надлежало позаботиться о чистом полотне, воде и всем остальном, что только будет потребно. Что именно, станет ясно, после появления лейб-медика Блюментроста.
Разумеется вызвали не только его, но и других видных медиков, находящихся в столице. Но их в покои Анны пока не допустят, соберут в библиотеке, на случай, если понадобится консилиум. Но решение об этом принимать только Ивану Лаврентьевичу.
Екатерина находилась в прихожей спальни, как и остальные фрейлины в одной ночной рубашке. С фотогенной лампой в руках, она ожидала поступления распоряжений. Дверь открылась, выпуская из спальни Воронцову. Екатерина даже не пыталась ее о чем-либо спросить. Уж больно вид у девушки был особым — вся как будто встопорщенная, глаза навыкате, лицо такое, что еще малость и начнет биться в истерике. Впрочем, сейчас практически все так выглядят, даже не наблюдая мучений Анны. Но о чем думала Шереметева, когда привлекала самую молодую из фрейлин?
Как не краток был миг, когда дверь была открыта, Екатерина все же сумела заглянуть в спальню. Кровать Анны была видна не полностью, к тому же, часть ее скрывалась балдахином. Но Долгорукова все же сумела рассмотреть великую княгиню. В этот момент Шереметева снимала с нее окровавленную ночную рубашку, задрав на самую голову. Впрочем, по иному ее и не снять, если только разрезать.
Потом появился запыхавшийся Блюментрост. Господи, как он кричал. Его возмущению не было предела. В итоге он вышел уже через полчаса, пребывая в крайней степени недовольства. Из спальни Анны, он направился прямиком в библиотеку, к остальным медикам.
Оказывается, его негодование было вызвано тем, что о случившемся его известили слишком поздно. Самочувствие Анны ухудшилось еще с вечера, однако никто и не подумал вызывать медика. В результате этого, помощь безнадежно опоздала. В настоящий момент, самочувствие Анны он оценивал как удовлетворительное, хотя ребенка она и потеряла. В этой связи, в консилиуме попросту не было смысла.
— Екатерина Алексеевна, может вы все же поведаете, что тут произошло? — Отвесив учтивый поклон, обратился к Долгоруковой Лесток.
Трудно было бы ожидать, что он не окажется здесь. Все же лейб-медик, хотя и двора Елизаветы. Все же, здесь должен был быть собран консилиум, а значит ему сам Бог велел тут быть.
— Но разве Иван Лаврентьевич вам не рассказал, — удивилась Екатерина.
Народу во дворце было столько, сколько пожалуй было только во время свадьбы. Каждый считал своим долгом побывать здесь, проявить заботу и высказать сожаления или наоборот, порадоваться счастливому разрешению вопроса. Сейчас, пожалуй все же первое.
— Отчего же. Он сказал, что у великой княжны случился выкидыш. Но-о…
— Это так. Можете не сомневаться, Иван Иванович.
— Вы-ы…
— Я сама видела Анну.
— Катенька, ты видела именно ее, — стараясь выглядеть как можно более естественно, Лесток склонился и прошептал это прямо в ухо Екатерины.
— Разумеется, — так же тихо ответила молодая женщина. — Лица ее я не видела, с нее как раз снимали сорочку, но это она, я не раз видела ее обнаженной и помню каждую родинку. У вас есть какие-то сомнения?
— Были. Когда имеешь дело с такой хитрой лисой как Ушаков, ухо нужно держать востро. Но раз вы утверждаете, что видели именно Анну, то пожалуй, все идет по плану. Теперь простите, я пойду.
— Лгунья, — раздавшийся за спиной звонкий молодой голос заставил ее вздрогнуть и резко обернуться.
— Господи, Лена, что за дурная привычка, постоянно подкрадываться, — Долгорукова тут же набросилась на Воронцову, стоявшую уперев руки в бока.
— А у тебя что за привычка, лгать подругам. Молодой, красив как Аполлон, мелкий клерк, а это Лесток. Он твой любовник и не смей отрицать.
— А нельзя ли кричать по громче. Ну, чтобы все услышали.
— Ой. Прости. Катя, но ты то же хороша.
