мне боль, я этого не переживу. Все мужчины до него (не то чтобы их было миллион, но все же), которых я потеряла, не причиняли мне такой боли, как потеря его.
Он поднял голову и поймал мой взгляд.
— Я хочу затащить тебя в постель, отпраздновать с размахом. Но это означало бы, что Ронда, которая краснела, упомянув, что разговаривает с твоим братом в постели, когда вернется, может увидеть нас на диване или в любой комнате, где ты будешь спать, я не хочу так поступать с ней, думаю, ты тоже.
Это было неправдой. Я очень хотела «отпраздновать с размахом». Но тоже не хотела так поступать с Рондой.
— Я тоже, — сказала я ему.
— И я не собираюсь уходить, — ответил он мне, и я расслабилась в его объятиях, потому что не хотела, чтобы он уходил. Он почувствовал это и улыбнулся нежной улыбкой, так что поняла, что ему это понравилось. — Итак, у тебя есть выбор: разбить лагерь перед телевизором или поговорить.
— Беседа будет глубокой и содержательной? — Спросила я.
— Если ты хочешь, — ответил он.
— Я думаю, что на сегодня с меня хватит, — сообщила я ему, и он усмехнулся.
— Тогда беседа может быть ни о чем, — предложил он.
— Хорошо, — согласилась я.
— За исключением того, — начал он, и я напряглась, — ты должна знать одну вещь. Одри будет на вечеринке по случаю дня рождения Рис.
— О Боже, — выпалила я, и он ухмыльнулся.
— Нехорошо, ты такая милая, дала мне еще один шанс, а я угощаю тебя испытанием огнем в качестве расплаты.
Он мог бы сказать это снова. Ужин с его детьми, затем вечеринка по случаю дня рождения его дочери с участием его бывшей.
— По крайней мере, скажи мне, что Вай там не будет, — потребовала я, и его ухмылка превратилась в улыбку.
— Нет, Вай не будет.
— Тогда все в порядке. С твоей бывшей я как-нибудь справлюсь. Но с твоей цыпочкой Вай, в которую ты влюбился, ух... нет.
— Она уже замужем.
— Ух... нет.
— И у нее ребенок.
— Разве я сказала «нет»?
Он начал посмеиваться.
Затем резко остановился, убрал одну руку с моей талии и обхватил за подбородок.
Я затаила дыхание, увидев выражение его глаз.
Но он просто повторил:
— Ты сделала меня счастливым человеком, Дасти.
— Хорошо, — тихо ответила я.
— Нет, Ангел, ты не понимаешь. Я был несчастлив, по-настоящему несчастлив без того, чтобы что-то не испортило меня за восемнадцать лет.
Я уставилась на него, чувствуя, как мои губы приоткрываются.
— И сегодня вечером, дав мне еще один шанс, ты сделала меня счастливым. По-настоящему счастливым без того, чтобы что-то испортило это счастье.
Я почувствовала, как у меня перехватило горло, защипало в носу, мой ответ прозвучал хрипло, когда я повторила:
— Хорошо.
Его голос тоже звучал хрипло, когда он произнес:
— Да, это так.
Я сделала прерывистый вдох.
Тогда спросила:
— Можем мы начать «говорить ни о чем», прежде чем я зареву?
Он снова ухмыльнулся и прошептал:
— Да.
На это я прошептала в ответ еще одно:
— Хорошо.
Затем он подвел меня к дивану. Выключил телевизор, и мы начали болтать ни о чем, потом поговорили о выходках стервозной Дебби, а затем, прежде чем ему пришлось вернуться домой к своим детям, мы снова заговорили ни о чем (с немалым количеством поцелуев).
Как и во всем, что я делала с Майком, это было настолько естественно.
8
Давно прошел комендантский час
— Ты что, с ума сошла?
— Джерра, милая, Майк приедет через пару минут.
Достаточно сказать, что мне не следовало отвечать на звонок моей подруги Джерры, пока я готовилась встретиться с детьми Майка и пойти ужинать. И мне определенно не следовало делиться тем, что я вернулась со своей печью и лошадьми в дом своего детства, а затем примерно через три с половиной часа помирилась с парнем, в которого влюбилась и который разбил мне сердце, и то и другое произошло в течение двух недель.
Она была не так счастлива, как Ронда, когда я ей сообщила, что мы с Майком переспали тем утром, когда мальчики ушли в школу. Ронда была немного ханжой, но определенно романтиком, а Дэррин явно делился своими мечтами о Майке и мне со своей женой. Так что я опустила все пикантные подробности и определенно то, что Майк — отменная чертовая сексуальная машина. И я рассказала ей все это осторожно, потому что она только что потеряла мужа, и не хотела огорошить ее своими новыми отношениями, какими бы безумными они не были (не то чтобы я рассказывала ей о безумных моментах).
Я также не поделилась с ней тем, что была в курсе, что она отдала Майку мои дневники и тем, что Майк говорил со мной о том, что было написано в моих дневниках. Я, наверное, никогда не смогу ей об этом сказать. Вся эта история с дневниками потрясла меня до чертиков, и первое, что у Ронды все же хватило смелости отнести их Майку. Она всегда была такой деликатной, а сейчас — чрезвычайно деликатной. Я вернулась, чтобы попытаться залатать ее горе, а не разбивать ее вдребезги.
Но она была в восторге от того, что я ей сказала, в полном восторге. Я трижды находилась с ней с тех пор, как умер Дэррин, и ни в одном из этих случаев она не была даже близка к восторгу. Или, на самом деле, почти каждый раз, когда я ее видела за те двадцать лет, что она прожила с моим братом, она не была в таком восторге.
Мне казалось, что это был отличный знак.
Джерра, у которой было несколько пьяных оргий со мной с тех пор, как Майк расстался со мной, по понятным причинам была полной противоположностью Ронды. Она кричала от кайфа, когда мы с ним переспали, потом она помогала мне преодолеть мою неуверенность, когда он закрылся от меня, потом она оплакивала мое разбитое сердце, словно Майк и ей тоже разбил сердце, когда я потеряла его. Затем она посочувствовала мне, когда Фин позвонил, чтобы посвятить меня в происходящее дерьмо, и у меня не было выбора, кроме как закончить свою жизнь в Техасе и тащить свою задницу в Индиану, чтобы
