С него станется…
– Настолько серьезно? – тихо спросила Катя. – Влад…
– Когда будем осматривать, что там? – спросил я. – Сейчас начинаем?
– Начинаем? – переспросил Виктор. – Расслабься, Крамер, я сказал. Жри давай и зарастай. Следопыт недоделанный…
– Но я…
– Жри, я сказал! Мне с тобой возиться некогда.
– Если надо, – сказала Катя, – я бы могла…
– А ты вообще молчи, женщина! Вот ты-то мне как раз понадобишься. Если она заранее не посылает туда своих людей проверять, это значит, что у нее там кто-то есть. Кто-то прирученный. А эта сука приручать умеет… Так что мне страховка нужна. А Храмовник и без тебя зарастет. На нем как на собаке. Щенок, одно слово…
Катя хмуро посмотрела на Виктора, но ничего не сказала.
А мне на его шпильки было наплевать. Далекие и неважные, как шаги и обрывок разговора где-то за ширмой, прошли и пропали. Игрушечные, призрачные, ненастоящие… Боль в руке сводила меня с ума. Вот это реально. Только…
– Вот, – сказала Катя.
Я открыл глаза. Она протягивала нам с Виктором по флеш-карточке.
– Что это?
– Бери, умник, – сказал Виктор.
– Я на всякий случай скопировала. – Катя коснулась папки. – Мало ли.
– Крамер, кончай дохлой овцой прикидываться! – прикрикнул Виктор. – Мы здесь всю ночь сидеть не собираемся, и мне тебя еще отвозить. Давай вытащил руки из карманов, я сказал! Быстро набил живот – и поехали. Живенько, я сказал!
Я взял вилку в левую руку. Подцепил отбивную и стал грызть мясо, не чувствуя вкуса.
– А ты чего не ешь? – спросил Виктор Катю.
– Она опять за свое, – ответила Катя, глядя в стол перед собой. – У нее там двое… Там в комнате много мониторов. С внешних камер, с внутренних… На двух – из комнат. Как тюремные камеры. Она там кого-то держит. То ли еще каких-то охотников, то ли просто кого-то, кого эта сука не смогла сломать с первого раза, обработать за один раз…
Виктор отложил вилку. Протянул руку, взял Катю за подбородок, поднял лицо, заставил посмотреть в глаза.
– Борис? – спросил он со странным спокойствием. Он очень старался говорить ровно, но его голос все равно предательски осип. – Гош?..
– Нет. Не ваши. Я этих двоих раньше вообще не видела.
– Что ж… – пробормотал Виктор. – Может, оно и к лучшему, что не выжили. Уж лучше так, сразу. Кто знает, не стала бы она и их править, как твоего Олега… Уж лучше так, сразу… Как Старик…
Катя уехала одна. Красный огонек ее мотоцикла растаял в боковом зеркале.
В машине Виктора было тепло, из колонок лилось что-то симфометаллическое, но, на мой вкус, невнятное.
– А Фериона нет?
– Это лучше, – сказал Виктор. – Тристания… Напомни потом, я тебе Эпику кину. Тебе понравится. Попроще, типа Фериона как раз…
Он очень старался говорить так, будто ничего не случилось, но у него не очень-то получалось. Виктор вздохнул. Покосился на меня.
– Ты где остановился, чудо?
– Я…
– А впрочем, не говори. Не надо… В самом деле, мало ли… И меня не спрашивай. Если эта сука возьмет кого-то из нас… Не говори мне, где устроился. И меня не спрашивай. Лады?
Он бросил на меня быстрый внимательный взгляд.
Я кивнул. Это разумно.
– Их пурпурного «мерина» где взял-то? В Смоленске?
– Да. У дома Старика.
– Сообразил, молодец… Жаль только, редко. Твоя машина в Смоленске осталась? – Он почти утверждал.
– Угу.
– Твой «козел»? И все охотничьи причиндалы там же?
– Угу.
– Н-да… Молодец, но редко. – Виктор покосился на часы, вздохнул. – Ладно… Поехали.
Он тронул передачу, мотор заурчал живее. Виктор лихо развернулся и, разгоняясь все быстрее, понесся по пустой дороге. Изъеденное рытвинами полотно подпрыгивало в лучах фар.
Когда с окраин городка выехали на шоссе, машина пошла ровнее.
Боль в руке чуть отпустила, но не уходила.
Летели версты за стеклом, летели минуты, а боль все гуляла в руке. Слишком быстро ты крепнешь, черт бы тебя побрал… Слишком быстро… Мне нужен месяц, хотя бы месяц. Есть он у меня?
– Да ты волком-то не гляди, – сказал Виктор. – Ну надо было ее выманить из гнезда, сам же ведь понимаешь…
– Надо было, – согласился я. – Но сам-то ты не пошел ее выманивать…
– Ну да, не пошел. И не мог пойти! А если бы она меня взяла? Тогда что?
– Как интересно… То есть если бы она взяла меня – туда и дорога, а если бы тебя – так это совсем другое дело?
Виктор покосился на меня, хмыкнул.
– А самому подумать, Храмовник? Никак? Ну во-первых, ты не знал, что я выжил, а я-то знал, что ты живой и никуда не убежал. И про Катьку, между прочим, тоже побольше твоего знал… Мы могли бы поменяться ролями, да только извини, Храмовник, мозгами ты для этого не вышел. Она же тебя предупреждала – тогда, у дома Гоша? Предупреждала. И что? Отпустил ее?
– Она моего разрешения не спрашивала. На мотоцикл заскочила – и только ее и видели…
– Разрешения… – передразнил Виктор. – У меня она тоже разрешения не спрашивала! Только до мотоцикла доскакать не успела. Я-то ушами не хлопал, сразу ее за шкирку взял и все из нее вытряс… Хотя это даже хорошо, что все так сложилось.
– Почему это?
– Потому, что тебя вполне могли пристрелить там. Повезло дураку… И меня бы могли, если бы я был на твоем месте. А жертвовать надо менее ценным. А давай честно признаем, я куда ценнее тебя. И умнее, и с суками лучше обращаюсь…
Я покосился на него.
Вообще-то я привык, что ему палец в рот не клади. Ни совести, ни такта. Самомнение хоть экспортируй. Но… всему же есть пределы!
Должны быть, по крайней мере. С суками он лучше обращается… Это что, шутка такая? Да он едва выдержал Диану, когда она была в дальнем конце подвала, а он у входа в дом! А Диане при этом приходилось отвлекаться еще на троих – меня, Гоша и…
О черт! Да он же не знает про Диану! И он думает, что я смог приблизиться к той суке так близко – владея лишь тем, что умел до того, как мы брали Диану?.. Думает, от той суки было так просто уйти?..
– Чего? – Виктор на миг обернулся ко мне, окинул внимательным взглядом и снова уставился на дорогу. – Чего рот разеваешь как рыба?
– Ничего.
Нет, не стоит ему говорить. Как бы не испугался той суки еще больше, перестраховщик. И так собрался готовиться к встрече с ней целый месяц… И кто знает, не понадобится ли наш револьверный финт еще раз? На этот раз с ним…
Я хмыкнул.
– Ты чего?
– Да так…
Из Смоленска к дому Дианы я добрался уже глубокой ночью.
Рваный ритм фонарей вдоль трассы, слепящие огни встречных машин, унылые габаритки таких медленных попуток…
Фонари, фары, габаритки… И бесконечный день варился обрывками в голове, давил на плечи…
В какой-то миг я чуть не решил свернуть на обочину и поспать, хотя бы четверть часа, но вдруг сонливость отступила. Словно второе дыхание открылось.
Я знал, что это ненадолго, что скоро усталость и туман в голове накроют второй волной, с которой уже не справиться. Но сейчас стало полегче. Усталость никуда не делась, но я словно со стороны наблюдал за типом, который вел машину, и это у него в голове варились обрывки дня…
В этом странном ощущении непричастности, словно во сне, я миновал поля перед поместьем, тихонько влез в зеленые ворота и снова прибавил. По петляющей вверх-вниз и вправо-влево дорожке осталось совсем немного…
Холодное касание было резкое и сильное.
Ощущение реальности вернулось во вспышке внезапного страха, но через миг я узнал ее – это была Диана. Привычный лавандовый холодок.
Я был уверен, что и она меня узнала – еще быстрее, чем я ее. Но она не убиралась. Не пыталась влезть в меня глубже, но я чувствовал ее касание. Ощупывала меня, словно не верила своему первому касанию. Затем касание истончилось, но не пропало насовсем. Словно, не отпуская меня насовсем, пыталась нащупать кого-то еще рядом… И снова накатил лавандовый ветерок.
Я затормозил перед ступенями, а ее холодные щупальца обвивали меня. Не давили, но и не уходили. Чего это она?
Я подхватил с сиденья пакет с остатками ужина «для собачек». Ага, именно. Для суки. Чертовой…
Дверь в столовую была открыта, проем ярко светлел – гораздо ярче, чем обычно. Касание никуда не девалось. Что это с ней?
Я натянул плащ – наконец-то мой, родной! Поправил повязку под штаниной кожаных джинсов. Я переоделся в свое сразу, как только мы добрались до Смоленска и моего «козленка». И, похоже, зря. Теперь повязка мешала.
Стараясь не переносить на ногу весь вес, я прохромал до столовой. На пороге остановился.
Яростно трещал камин, переваривая только что подброшенную порцию дров.
На столе, на серванте – всюду, всюду – канделябры, подсвечники, десятки свечей ярко осветили комнату.
Диана разместилась не у стола, а в огромном кресле у наглухо зашторенного окна, словно королева на троне. В фиалковом бархатном платье, туго охватившем ее, а поверх складками лежал тончайший черный шелк, как-то хитро обернув ее всю в несколько слоев; тонкий стебель черной розы в ночном тумане, вот-вот раскроется – ее прическа…
