Но к чему горевать? Он уступил. Он согласился. Он будет отныне мягче ушной мочки.
Он так им и скажет: «Я мягче ушной мочки». Им понравится.
Проклятье! Но ведь так нельзя! Нельзя!
Стоит позавидовать беспринципным, их способности продаваться, их отсутствию совести. Но ведь совесть — это сознание.[120] Куда же деваться от сознания? Пусть нет Республики, нет сената, нет судов, нет достоинства, но сознание все-таки есть!
Во всем виноваты оптиматы: они его оттолкнули, глупые, крикливые, упрямые! Да, они виноваты, а не он! А больше всех виноват Гортензий, этот напыщенный болтун. Не помог в трудный момент.
Предатель Гортензий! Он хуже Клодия! Хуже всех… Хуже!
Цицерон макнул отточенную тростинку в чернила и принялся писать.
Писал он не Помпонию Аттику. Аттику он напишет потом. А сейчас — памфлет, дерзкий, язвительный памфлет на Гортензия. Пусть узнает, каково это — предавать Цицерона!
II
С обеда коллегии Клодий вернулся голодным. Немного вина, да и то разбавленного, ломоть хлеба, оливки, несколько копченых рыбешек — вот и вся закуска на «пиру». Подобные обеды — единственное средство борьбы с голодом. Клодий оплатил все расходы — цифра оказалась фантастической, — но вряд ли кто-то назовет его угощение щедрым. А Клодий, если хочет стать в будущем году эдилом, должен быть очень щедр.
Клодий проверил записи. Денег почти не осталось. И взять неоткуда.
— Зосим!
Вольноотпущенник, весь день проведший на ногах и теперь задремавший на скамье в таблине, вскинулся и протер глаза.
— В чем дело, доминус?
— Немедленно отправляйся к медникам и закажи слитки общим весом в две тысячи фунтов. Вели позолотить. Заказ сделай у двух или трех мастеров, и пусть держат это в тайне.
— Что ты задумал? — Зосиму показалось, что ослышался. — Зачем нам медные слитки?
— Как квиндецемвир, толкователь Сивиллиных книг, я имею право входить в сокровищницу храма Юпитера на Капитолии. Хранитель сокровищницы — мой большой должник. Мы подменим две тысячи фунтов золота, что лежат под троном Юпитера, позолоченной медью.
— Доминус, ты хоть понимаешь, о чем говоришь?! Если кто-то узнает, тебя убьют!
Да, Клодий знал, что смертельно рискует. Но ведь он и так рисковал — всегда и всюду. А теперь он непременно должен нанести удар — неожиданный и дерзкий.
— Никто не узнает. Это золото уже не раз пытались отдать беднякам, но сенаторы всегда были против. Час настал. Пока Помпей добывает хлеб, Город сдохнет с голоду. Это золото Потид продаст, купит хлеб в Сицилии через моих клиентов, и они привезут зерно в Рим. Мы собьем цены на хлеб и прекратим голод.
Зосим сокрушенно покачал головой:
— Ты не боишься?…
— Нет. Ты будешь молчать, Потид — тоже.
— А Юпитер?
— Что — Юпитер? На его сокровища я спасу жизнь римлянам. Уверен, что царь богов одобряет мои действия.
Картина III. Бои местного значения
Всем известно, что наш Великий снабжает Милона звонкой монетой. Заодно Милон выманил огромные суммы у Цицерона. И пусть теперь говорун пожалуется, что совершенно разорен. Банда Милона и так велика, а он продолжает скупать гладиаторов.
Однако зря Милон вообразил себя хозяином Рима. За выборы кандидаты в консулы платили деньги мне, а не ему.
С Цезарем я рассорился окончательно: он хочет сделать эдилом на следующий год не меня, а Ватиния, что был народным трибуном в год консульства Цезаря. По закону Ватиния Цезарь получил Галлию и Иллирию на пять лет. Но и я помог Цезарю на выборах! Неужели он забыл?!
Из записок Публия Клодия Пульхра
Ноябрь 57 года до н. э
I
С начала октября банда Милона контролировала Город и разгоняла всякий раз комиции, не давая избрать эдилов. Клодий не сомневался, что получит магистратуру, если выборы состоятся. Милон был уверен в том же и потому срывал комиции изо дня в день. При встрече Милон смеялся противнику в лицо и говорил, что Красавчику эдилом не бывать. Милон чувствовал себя непобедимым — за ним стоял Помпей. А Великий, найдя в Милоне верного союзника, вообразил, что может управлять Городом, достаточно лишь заплатить народному трибуну и его гладиаторам. Теперь Помпей мог отомстить Клодию за прошлогоднюю осаду дома и не допустить избрания.
Но Клодий не привык отступать. Со своим отрядом он попытался пробиться сквозь ряды Милоновых наемников и провести людей к урнам для голосования.
С грохотом захлопнулись ставенки ближайших лавок, рабы и служанки кинулись бежать, роняя из корзин на мостовую только что купленные оливки, пучки зелени и кочаны капусты. Лишь одноногий попрошайка остался сидеть возле закрытой лавки, с любопытством наблюдая за происходящим.
Началось настоящее побоище. Гладиаторы Милона дрались отчаянно, люди Клодия — тоже. Сам кандидат орудовал палкой и мечом. Зосим не отставал. Не драка уже — настоящее сражение.
— Бешеный! Бешеный! — вопил кто-то из гладиаторов Милона, отступая.
— Бешеный! — подхватили, как клич, люди Клодия.
Помпей стоял в толпе в окружении десятка своих ветеранов и наблюдал за дракой с кривой усмешкой. Он был уверен, что Милон одолеет, — людей у нынешнего народного трибуна было больше, чем у Клодия, а Милоновы гладиаторы Евдам и Биррия убивали с ловкостью заправских мясников. Но Клодий не сдавался. Помпей хочет сражения — отлично! Клодию плевать, что Помпея называют Великим, что он победил киликийских пиратов и Митридата. Главное — Помпей нарушил их договор!
Клодий во главе своих людей вновь и вновь кидался в атаку. Гладиаторы Милона, не ожидавшие такого натиска, попятились. Удары палок обрушивались на головы, на выставленные для защиты руки. В толпе не прикроешься щитом, а умения отбивать удары многим недоставало. Тех, кого не могли сбить с ног палки, разили мечи.
Бой уже кипел возле Помпея. Полибий сцепился с новичком-гладиатором. Удар меча рассек новичку артерию на руке. Кровь брызнула струей и окатила тогу Помпея. Кто-то крикнул, что Великий убит, волна ужаса прокатилась по форуму, и почти сразу же драка прекратилась. Все побросали палки и кинулись врассыпную…
— Великий! Великий! — неслось с разных сторон.
— Кровь! Кровь! Глядите, кровь! — Люди с суеверным ужасом указывали на мостовую, как будто только сейчас увидели алые кляксы на плитах.
Помпей снял окровавленную тогу — страсть к красивым жестам, — и велел отнести ее домой и взамен принести чистую, а сам завернулся в плащ одного из ветеранов. Рабы притащили перепачканную тогу домой. Передавали ее друг другу, ахали, охали, делали вид, что старательно прячут от беременной хозяйки, чтобы тут же и показать, да еще при этом состроить самые многозначительные мины. Бедняжка Юлия решила, что Помпей уже не жилец, упала в обморок, у нее начались преждевременные роды.
Глупец Помпей! Он уже получил свою долю — самую красивую, самую умную, самую обворожительную женщину в Риме. Это даже больше, чем ему причиталось. Так пусть не мешает другим делать то, что они считают нужным. Потому что сам Помпей Магн не знает, что нужно сделать, чтобы навести порядок в Республике. А Клодий знает.
II
Прошло всего несколько дней после сражения на форуме, и Цицерон так осмелел, что приказал рабочим, что возводили для него новый дом, разломать храм Свободы и разбить статую, хотя было оговорено, что после выборов, сделавшись эдилом, Клодий храм разберет и перенесет на новое место. Узнав об этом, Клодий со своими людьми кинулся на участок. Храм еще стоял, но четыре колонны из портика были выломаны, и фронтон обрушился. Прекрасная Свобода с лицом Юлии валялась в грязи. Впрочем, у нее уже не было лица — нос и подбородок отбили, а голову отделили от торса, будто отрубили топором. Клодий поднял мраморную голову и завернул в плащ. Ярость душила его.
— Прогоните этих скотов! — выдохнул он сквозь зубы.
Его люди принялись кидать камнями в рабочих, и те, побросав инструменты, пустились наутек. Кто-то швырнул факел и подпалил соседний дом, принадлежавший Квинту Цицерону.
«О, бессмертные боги! Что мы делаем! Мы же губим Город! — в отчаянии хотел закричать Зосим. — Хорошо, что Ганнибал не стоит у ворот, а то бы конец пришел Риму!»
Но он промолчал. Взял из рук патрона изуродованную мраморную голову Свободы и понес домой.
А Клодий в сопровождении Полибия и Этруска кинулся в соседние кварталы и стал кричать:
— Свобода!
Отныне он всем — да, всем, и рабам, и вольноотпущенникам! — даст права, какими обладают римские граждане. Все будут отныне голосовать в комициях, хозяев лишат права убивать рабов, вину невольников будет определять суд. Разве не позор, что люди, которые считают себя самыми свободными в мире и так гордятся своей Республикой, владеют другими людьми?!
