двух этажей. Торопливо закатав ковер в кабинете, я потянула за крышку люка. Но та не сдвинулась ни на миллиметр.
— Э-эй! Вы нас слышите?! — позвал старик, наклонившись. Через две-три секунды мы услыхали стук снизу.
— Да-да, я здесь! — подал голос R.
Я легла животом на пол и закричала уже в самую щель:
— Как вы там? Руки-ноги целы?!
— Я в порядке, а вы? Я страшно боялся за вас! Откуда мне знать, что творится снаружи? И что мне делать, если больше никто не придет?!
— Мы были на пароме, когда случилось землетрясение. Мы убежали, но паром затонул.
— Да вы что?! Какое счастье, что вы целы! Я все пытался приоткрыть хоть немного крышку… чтобы понять, что творится… Тянул, толкал, стучал… Бесполезно, заклинило намертво!
— Я сейчас потяну еще раз! — сказал старик. — А вы толкайте снизу!
С полминуты они провозились с крышкой вдвоем, но все так же безрезультатно.
— Может, из-за землетрясения перекосился пол?
Хотя нас разделяла всего лишь одна несчастная доска, голос R почему-то звучал очень тихо. И я заволновалась еще сильнее.
— Так и есть! — отозвался старик. — Крышку зажало меж половиц!
Он задумчиво почесал подбородок.
— Но если мы не откроем, что будет с ним? Помрет от голода? Или раньше задохнется?! — тихонько затараторила я от испуга.
— А вентилятор крутится?! — крикнул старик.
— Откуда? Электричества нет! — отозвался R.
День был в разгаре, и я лишь теперь сообразила: а ведь и правда, света в доме нет…
— Так у вас там темно, хоть глаз выколи?
— Ну да…
Мне показалось, голос R начинает куда-то уплывать.
— Надо спешить! — завопила я, вскакивая на ноги.
— Тогда нужны зубило и ножовка, — ответил старик.
* * *
Работал старик, как всегда, молча, быстро и сосредоточенно. Десять минут колдовства — и проклятая крышка наконец распахнулась. Все это время я простояла рядом, трясясь от волнения. Вся моя помощь свелась к тому, что я позаимствовала зубило с ножовкой у бывшего шляпника. Зубила были и в нашем подвале, но там царил такой кавардак, что искать их без света было попросту некогда; инструменты же старика утонули вместе с паромом, и все, что нам оставалось, — это все-таки побеспокоить соседей из дома напротив.
Бывший шляпник с радостью одолжил что нужно, но тут же захотел во что бы то ни стало пойти со мной.
— Да уж, трясло так трясло! Ты сама-то цела? А что чинить собралась? Я обязательно помогу!
— Спасибо, не стоит! Я и сама управлюсь!
— Женщина? — удивился он. — С таким инструментом — сама?
— А-а, да нет же! У меня там старик в гостях!
— В час нужды две руки хорошо, а четыре лучше! — настаивал он.
Продолжая улыбаться, я попыталась срочно придумать, как отвадить его, не обижая, но и не вызывая у него подозрений.
— Дело в том, что у старика по всему лицу какая-то сыпь… — защебетала я. — То ли экзема, то ли еще что… В общем, выглядит он ужасно. И не хочет никому показываться на глаза. В такие годы — и такой стеснительный, представляете? Да еще и упрямый как осел!
Так мне и удалось избавиться от бывшего шляпника.
Когда крышка с грохотом распахнулась, подняв целую тучу опилок, все три наших горла испустили победный крик. Мы со стариком тут же подползли к люку и глянули вниз. R сидел под самой стремянкой, обняв колени, и смотрел на нас с великим облегчением и дикой усталостью одновременно. Все его волосы были в опилках от развороченной крышки люка.
Мы слетели к нему по стремянке и, обнявшись втроем, долго хлопали друг друга по плечам, издавая нечленораздельные крики радости. И хотя в каморке царила почти полная тьма, было ясно, что землетрясение не пощадило ее. Стоило двинуться с места даже чуть-чуть, как ноги тут же натыкались на то, чего раньше здесь быть не могло. Впрочем, двигаться нам и не требовалось. Все, чего нам хотелось, — это стоять и обниматься друг с другом до скончания века. Никакого другого способа удостовериться в том, что мы еще существуем, у нас попросту не было.
22
Восстановиться у города не получалось. Как ни старались его жители починить все разрушенное и скорее вернуться к привычной жизни, мороз и нехватка материалов тормозили любую работу. Вдоль обочин с тротуарами так и тянулись завалы из останков домов, земли и песка. Снег, не успевая коснуться земли, сразу же превращался в грязь, отчего весь остров выглядел лишь еще безнадежнее.
Мусор и хлам с побережья смывало прибоем и уносило все дальше в море. А в центре гавани так и торчала из воды одинокая корма парома. Картина эта навевала мысли скорее о страусе, который спрятал голову в песок и задохнулся, а совсем уже не о том, что когда-то этот паром был пристанищем для одинокого старика.
На третий день после землетрясения, ближе к обеду, я шагала по трамвайной улице, как вдруг увидела семейство Инуи. Точнее, не самих, а их рукавички. Те самые, детские. Ошибки быть не могло.
Мой начальник отправил меня в город по делам, и я уже собиралась зайти в магазинчик канцтоваров, когда мимо проехал темно-зеленый фургон. Тяжелый кузов мотало из стороны в сторону — людей под брезентом, похоже, было битком. Прохожие и машины, уступая ему дорогу, прижимались к обочинам и ждали, чтобы он поскорее скрылся из глаз.
Я стояла, положив пальцы на ручку двери, и старалась не глядеть на фургон, но эти рукавички чуть не сами бросились мне в глаза из щели в брезентовом тенте. Я вздрогнула и впилась туда взглядом. Это были они. Вязаные, небесно-голубые. На шнурке, продетом в рукава, чтобы не потерять.
— Малыш Инуи?! — только и выдохнула я.
Я вспомнила, как тогда, в подвале, подстригала ему ноготки. Как отрезанные кусочки, мягкие и прозрачные, кружась, опадали на пол и как я держала в пальцах его гладкие ладошки, пока эти рукавички лежали рядом.
Ни лиц, ни силуэтов в той брезентовой щели было не разглядеть, и лишь рукавички эти выглядывали во внешний мир так отчаянно, что я готова была броситься за фургоном вдогонку, если бы тот уже через пару секунд не скрылся из глаз.
До меня уже доходили слухи о том, что те, кого до сих пор скрывали в домах, которые теперь обрушились или сгорели в пожаре, обречены шататься по улицам без крыши над головой. И что Тайная полиция хватает их одного за другим и увозит в свои неведомые казематы. Значит, теперь и семья
