— Такая манящая, узкая и готовая, — произносит он мрачные слова, которые возбуждают меня больше, чем следовало бы.
Затем выходит, и я прикусываю губу, чтобы не протестовать. Его пальцы пробираются через мою влажность к задней дырочке, размазывая по ней возбуждение, прежде чем ввести внутрь.
Я упираюсь кулаками в простыни и сжимаю их.
Это разврат, которым он занимается в последнее время, получая удовольствие от ласкания пальцами моей задницы, пока он трахает мою киску.
Это всегда возбуждало меня странным образом, но одного не хватает — его члена внутри меня. Он скользит по моим складочкам, вверх и вниз в мучительном ритме.
— Ах, черт…
Я поднимаю бедра, желая ослабить давление, нарастающее в ядре.
— Действительно, черт, дорогая.
Он приникает еще одним пальцем в мою задницу, растягивая до боли.
Но больнее всего то, как я заряжена на что-то.
На что угодно.
Вот почему я ненавижу отказываться от контроля. Неизвестность и зависимость от кого-то другого — одни из моих худших кошмаров.
— Дерьмо… — я прикусываю губу. —
Сделай что-нибудь.
Он медленно качает головой.
— Сначала скажи, что ты моя.
— Нет.
— Тогда мы останемся вот так на всю ночь.
— У тебя посинеют яйца.
— А у тебя посинеет киска, но без гребаного оргазма.
— Будь ты проклят, Кингсли.
— Будь ты проклята, Аспен. Просто скажи эти слова.
— Я не твоя игрушка, придурок.
— Нет, не игрушка. Ты вся эта проклятая игра.
Мои губы раздвигаются, и тошнотворное чувство опускается в желудок. Просто… почему он должен говорить вещи, которые полностью выбивают меня из колеи?
— Ты предпочитаешь представлять меня с другими игрушками или дать нам то, чего мы оба хотим?
Я вздрагиваю, чувствуя, как мое сердце сильно и быстро сокращается.
— Я не хочу тебя.
— Конечно, давай скажем, что я тоже тебя не хочу, пока мой член твердый, а твоя киска мокрая.
— Уф…
— Скажи это, Аспен.
— Трахни меня, — шепчу я, мое сердце подпрыгивает к горлу.
— И?
— Я… твоя. — я смотрю на него. — Временно.
Я могу сказать, что ему не нравится последнее дополнение, учитывая, как сильно он сжимает пальцы на моем горле, но он, наконец, входит в меня.
Толчок настолько мощный и сильный, что я соскальзываю с кровати и задыхаюсь от его интенсивности.
Мое ядро стимулировано и влажно, и я немедленно кончаю, когда его рука на моей шее, а пальцы в моей заднице.
— Скажи мне, что ты тоже мой, — стону я в своей похотливой дымке, глаза полузакрыты, а сердце почти достигло небес. Когда он ничего не говорит, я тянусь к его лицу. — Скажи это, или я действительно убью тебя в следующий раз, когда ты прикоснешься к другой женщине.
— Я твой. — он ухмыляется. — Временно.
От этого слова у меня внутри образовывается дыра, но я забываю об этом, когда он трахает меня до последней капли крови, а затем заливает мою киску, задницу и грудь своей спермой.
Что-то изменилось, между нами, и я понятия не имею, что именно.
Все, что я знаю, это то, что я не думаю об уходе, когда он заключает меня в свои объятия и засыпает, обернувшись вокруг меня.
Глава 22
Аспен
— Я буду чертовски сильно скучать по тебе.
Я едва могу дышать, когда Кэролайн сжимает меня в объятиях, которые можно принять за медвежьи.
Неохотно и с достаточной неловкостью, чтобы вызвать секундное смущение, я похлопываю ее по спине.
— Ты не покидаешь планету.
Она отстраняется, надувшись.
— Ну, я покидаю тебя после того, как привыкла к тебе.
— Мы еще увидимся, Кэлли.
— Еще как увидимся. — она целует меня в щеку. — Я так, так рада, что снова воссоединилась с тобой, красивая сучка. Береги себя, хорошо? Если что-то случится, не прячься и не разбирайся с этим сама. Я всего лишь на расстоянии звонка.
Я медленно киваю, и она снова обнимает меня, прежде чем выпроводить своих собак за дверь.
Два животных издают разочарованное мычание, глядя на меня в последний раз, прежде чем присоединиться к ней и Матео, который ждёт ее снаружи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
После нескольких недель свиданий и ухаживаний в стиле девятнадцатого века они, наконец, помирились. Кэролайн знает, что он ей не изменял, в конце концов, и что вся эта сцена была подстроена, вероятно, Николо.
Мрачная пустота заполняет мою квартиру, как только закрывается дверь.
Наконец-то я снова обрела покой и пространство, и никто не мешает мне работать.
И все же, кажется, что я снова оказалась в той черной дыре, которую не так давно называла своей жизнью. Жизнь, которая была наполнена проверками с тюремным охранником и затаиванием дыхания всякий раз, когда он говорил со мной о моем отце.
Я позвонила ему после двух нападений, и он сказал, что в состоянии моего отца ничего не изменилось. Похоже, он находился в своей стихии, пока посылал людей, чтобы избавиться от меня или преподать мне урок.
И тот факт, что он может причинить мне боль даже из-за решетки, вселяет в душу трепет. Что произойдет, если он действительно выйдет на свободу?
Даже с охраной и обещаниями Николо о защите, я больше не могу спать по ночам, и всегда, без сомнения, оглядываюсь через плечо, когда выхожу на улицу.
Словно я снова стала молодой, параноидальной Аспен.
Обернув халат вокруг груди, я сажусь на диван и открываю ноутбук, решив поработать.
Несмотря на все усилия, концентрация не приходит.
Поэтому я иду на кухню и открываю бутылку текилы, которую спрятала подальше от глаз Кэролайн. Они с Кингсли должны прекратить попытки лишить меня алкоголя, когда это единственное, что помогает мне нормально функционировать. Кроме того, я никогда не напиваюсь допьяна, достаточно просто выпить, чтобы скрыться от хаоса в голове и чувствовать вновь ожившем сердце.
Я наполняю стакан, затем достаю телефон и смотрю на него.
Этот мудак не позвонил мне и не написал сегодня.
Я отказываюсь думать, что это одна из причин, по которой пустота сегодня устраивает вечеринку в сердце.
Прошло две недели с тех пор, как он заставил меня согласиться на эксклюзивность, и мы начали наше неортодоксальное соглашение. Неортодоксальное, потому что, когда я встречаюсь с Гвен, то чувствую себя чертовски запретной. Как будто я делаю что-то неправильное и захватывающее одновременно.
В течение этих недель я приезжала к нему домой или он ко мне — но только когда Кэролайн виделась с Матео. Он трахает меня до тех пор, пока я не могу двигаться, а потом насильно кормит.
Это нечто, поскольку, видимо, проблема в том, что я почти не ем настоящей еды в течение дня.
Иногда мы проводим ночь вместе только для того, чтобы он разбудил меня своим членом внутри или своими губами на моей киске.
Страшно представить, насколько мы сексуально совместимы. У меня никогда не было любовника, который знал бы мое тело лучше, чем я сама, как этот чертов Кингсли Шоу. Хуже всего то, что он получает удовольствие от того, что мучает меня этим знанием.
И не говорите мне о его выносливости, потому что она такая же сумасшедшая, как и он сам. Я просто не понимаю, как он трахается, словно он все еще в самом расцвете сил.
По моим воспоминаниям, когда он был подростком, то был быстрым и решительным. Сейчас он интенсивный, звериный в своём жестоком сексе, который почти всегда сопровождается какой-то болью.
Такой болью, которая добавляет остроты каждому разряду, который он вырывает из меня. Сначала я пыталась сопротивляться, чтобы не попасть в его тщательно продуманную паутину, но вскоре поняла, что это бесполезно.
Не тогда, когда я не могу насытиться им.
Не тогда, когда я жажду больше его твердой руки и неапологетичных прикосновений.
Иногда, вскоре после того, как мы закончили. На данный момент это прискорбная зависимость.
Вот почему я смотрю на молчащий телефон.
