Два весёлых гуууся!
...Геллан останавливается на полпути, оборачивается и смотрит на чумазых девчонок, что сидят на земле и поют всё громче и увереннее:
Один серый, другой белый
Два весёлых гуууся!
Местность кишит огромными ткачиками, что с чавканьем и хрустом поедают изрубленного на куски кольцеглота, прикладываются к клееобразным чёрным лужам, не обращая внимания на матерящихся мужиков, продолжающих крошить огромного червяка на фарш, на орущих и снующих вокруг медан, детишек, сорокош... Кусок тверди напоминает огромную бойню: грязную, неприглядную, жуткую. А в голубое небо рвутся два девчоночьих голоса, чистых, радостных, мирных...
Мелодия мешается со словами, смехом, комментариями, прерывается на время и продолжает звучать, наполняя всё вокруг каким-то спокойствием и бесхитростным торжеством:
Мыли гуси лапкиииии
В луже у канавки,
Один - серый, другой - белый,
Спрятались в канаааавке.
Один - серый, другой - белый,
Спрятались в канаааавке!
- Она это умеет, правда? Преображать жизнь, подмешивать новые краски к уже засохшим и бесповоротным.
Геллан не оборачивается на голос Иранны, продолжает смотреть, как покрываются румянцем нежные щечки сестры. Слушает, как становится тверже её голос и как старательно, без запинок, выводит Мила песню.
- Она всё меняет. Быстро причём. Тебя это не пугает?
- Нет. - говорит он твёрдо и идёт дальше. Туда, где ждёт его тёплая вода и чистая одежда.
Муйба смотрит ему в спину. Глаза у неё усталые и древние. Лицо чистое и безмятежное. Гладкое, как у молодой девушки. Но впервые Иранна не кажется ни молодой, ни безмятежной: глаза старухи кидают невидимую сеть морщин, меняют облик. На мгновение, краткий миг, который не может уловить простой человеческий взгляд. Только ткачики замирают и тревожно потирают передними лапками, но и для них это - только скачок времени, колебание воздуха, в котором всё и ничто, начало и конец, вечность и смерть...
Пока его не было, девчонки переместились назад, в сад, и обросли весёлым детским хором. Бусины мимей складывались в украшения, а голоса - в песни. Вот уже меданские детишки учат Дару своим балладам.
У Милы голос звонкий. Вряд ли кто слышал её по-настоящему до сегодня... Ему не хочется разрушать ни хор, ни ловкую работу детских пальчиков. Но, заметив его, дети постепенно прекращают пение. Что в их глазах? Страх, уважение, осторожность?..
- Нам пора, - говорит он, готовый уступить, если девчонкам вдруг вздумается канючить и побыть ещё немного среди деревьев и детишек. Но Дара и Мила с готовностью поднимаются.
- Завтра продолжим, - бодро обещает Дара и машет новым друзьям рукой на прощанье.
Мила тоже качает ладошкой. Её движение - взмах птенца, впервые пробующего крыло. Отрастут ли у этой лапки крепкие перья, что позволят однажды взлететь?..
- Мой любимый Ушан, - воркует Дара и оглаживает морду серого осло.
Старый хитрец с мерзким характером жмурит глаза и прядает ушами, тычется губами в раскрытую ладошку.
- У меня ничего нет. Потерпишь? - воркует девчонка дальше, и старый мерзавец, кажется, её понимает. Вздыхает тяжело, отрывает морду от ладони и показывает всем видом: "Так уж и быть, подожду. Но не забудь: ты обещала!"
Мила уже на Софке. Следит за каждым жестом Дары и невольно поглаживает лошадку между ушей. Приходило ли ей в голову разговаривать когда-нибудь со своей кобылкой?..
Геллан нарочито легко взмывает в седло и шепчет на ухо Савру:
- Конечно, ты понимаешь меня без слов, но, наверное, нужно у неё учиться... простому, но важному.
Савр скашивает глаз и ободряюще фыркает, нетерпеливо перебирая копытами: ему не терпится пуститься в путь.
Два пёсоглава виновато жмутся к Софкиным ногам.
- Яяя неее сеержууусь - поёт им тихо Мила и улыбается, заметив, как встрепенулась Дара и восторженно показала большой палец.
- Во! Молодец! Пой, Милашка, пой!
Пёсоглавы вырываются вперёд, следом едет Мила, за ней - Дара. Геллан скачет последним. Ветер доносит обрывки мелодий, что поёт его сестрёнка, и он знает: однажды речь её будет чёткой и ясной, как простые слова, которые она сказала сегодня:
- Мы победили!
Глава 33
Сделка в таверне. Лерра̀н
В этом городе много узких изворотливых улочек и наседающих друг на друга домов. Лавки, таверны, лекарни, лачуги сливались в объятьях как страстные любовники и закрывали крышами небо. Утлые подвесные мостики хватали щербатыми ртами за ноги зевак и пьяниц и позволяли передвигаться быстро тем, кто знал в этом толк.
Лерран любил этот городишко с крикливо-хвастливым именем Зоуинмархаг. Он напоминал дикий лабиринт: бессистемный, запутанный, древний. Он смахивал на головоломку, у которой нет решений. Но тем и прекрасен, на том и стоит.
Идти по нему - наслаждение. Путаться, нырять в подворотни, натыкаться на блеск отточенных лезвий и жадных до наживы глаз. Быть всегда начеку, до острого напряжения в теле. Не расслабляться, не давать передышки зрению, чувствам, мышцам.
Зоуинмархаг полон тайн, забит по макушку всяким сбродом. Здесь легко теряются и находятся деньги, кипят страсти, плетутся интриги. Домыслы, сплетни, чужие секреты - хлеб Зоуинмархага. Хочешь продать товар, совесть, честь, жизнь - спеши в Зоуинмархаг. Желаешь купить вещи, людей, молчание - направляйся в Зоуинмархаг. Здесь свои правила и законы и нет места чужим уставам и моральным принципам.
В городишке - огромный рынок, куда стекается люд из ближайших окрестностей и дальних поселений. Сюда приплывают пропахшие рыбой судёнышки, неповоротливые баржи, узкие быстроходные рейны и утлые лодчонки серятников - барахольщиков "даров моря", а попросту - торговцев всяким хламом, выуженным из затхлых гаваней города и прибрежных деревушек.
Сюда тянутся повозки, фургоны, телеги, груженные разным товаром. Здесь отираются предприимчивые лендры, чудотворцы, колдуны и всякий сброд, умеющий морочить головы и извлекать из кошельков горожан и приезжих монеты. Любили это местечко и воры. Чуть зазевался - прощайте плат, злато, сребло, драгоценности или украшения.
Властитель Зоуинмархага - ушлый лис Панграв - крепко держал в руках клубки всех благих и грязных дел, разматывал по своему хотению или спутывал намертво нити, наслаждался властью, интригами, вседозволенностью и безнаказанностью. Такова была его суть, тем он и гордился. Безобразно-прекрасный, могущественный, охочий до лёгкой плотской любви и всяческих развлечений как высокого, так и низкого пошиба.
В городишко захаживали маги. Их не любили нигде, но, скрепя сердце, признавали: без магических штучек не обойтись. Зеосс кишит чудесами, но то, что творили маги, не умел делать никто, поэтому приходилось мириться с их существованием. Благо, подавать руку при встрече этим отщепенцам было не принято, а выказывать уважение или благосклонность - не обязательно.
