— Шаховцева не видели? — на всякий случай спросил Виктор.
Судя по выражению лица, Соломин с удовольствием не видел бы и самого Саблина.
— Ладно, — вздохнул Виктор. — А хотите анекдот? В тему!
Лешка никаких анекдотов слушать не хотел. Лешка хотел, чтобы его друг убрался отсюда как можно скорее.
— Злые вы, — снова вздохнул Виктор, — уйду я от вас. Кстати, сегодня вечером танцы. Явка строго обязательна…
Замес грязи продолжился, но уже в обратном направлении. Проходя мимо стоянки второй эскадрильи, он обратил внимание на истребитель капитана Быкова. А точнее на его окраску. Раньше, комэск-два был ярым противником рисовать что-либо на самолетах, о чем неоднократно и публично заявлял. Злые языки (в лице Виктора) полагали, что это от скудости воздушных побед, сбитый в крайнем бою мессер был на счете комэска четвертым. Впрочем, после того, как Шубинский Як украсили отметки девятнадцати сбитых, Быков притих. Притих, чтобы поступить по-своему.
На борту его Яка большими красными буквами было написано «Танюша» и был нарисован какой-то затейливый цветок. Виктор задумчиво посмотрел на эту надпись и вспомнил, как когда-то гулял с Таней заметенными улицами забытого Богом хутора
— Была когда-то девка, — буркнул он себе под нос, — да сплыла. Ну и хер по ней.
Однако рисунок на капитанской машине чем-то ему понравился, и Виктор отправился искать Палыча.
— Не страдай дурью, — отмахнулся техник, — ты сбивай больше, вот и украсишь заодно. Зачем еще что-то? И так почти весь полк завидует, больше сбитых только у Шубина и Иванова. — Палыч довольно улыбнулся.
— Ну так это звезды, а я хочу нарисовать что-нибудь такое… для души.
— Чего?
— Девушку какую-нибудь. Или тигра. Или вообще дракона.
— Етить твою, — Палыч сплюнул. — Я в твои годы по девкам бегал, а ты дурью маешься. Лучше тигру рисуй, а то баба на самолете к беде. Я этих-то, двоих, еле терплю, а ты еще одну хочешь.
— Нарисую, — Виктор уже загорелся идеей, — русалку. Во!
— Тьфу, — техник снова сплюнул.
— Палыч, где художника можно найти? Кто Быкову цветок рисовал?
— Где? Где? В Караганде! Я в такой ерунде тебе не помощник.
В общежитии было накурено хоть топор вешай. Щелкали кости домино, травилась баланда. Полк сидел на земле, и летный состав маялся дурью, отсыпаясь, отдыхая и строя планы.
— Цэ шо сало було? — выступал Кот, — то нэ сало. Кабанчика треба видмыти, обшмалить, ще раз видмыть. А потим ще раз обшмалить з сином. Ось тоди будэ сало!
— А чего это вы его осмаливаете? — спросил Колька, — ведь мясо будет дымом вонять…
— А ще кажуть деревня, — засмеялся Кот, — Уся деревня в городе обитае. Нычого ты нэ розумиешь. С дымком вкуснее. Так от надергаешь в огороде лучку свежего, яиц сваришь пяток, да з салом. И еще хлебушка свежего. Да под стопочку. Вкусно.
— Как говорил один классик: «Из всех видов сельхозпроизводства, я предпочитаю самогоноварение» — засмеялся Виктор, — Под стопочку что угодно будет вкусным.
— А что это за классик такой? — раздался вдруг Танин голос. Виктор даже не заметил, как она зашла в их барак.
— Это зарубежный, — ответил он, — по-моему, поляк.
— Странно, — Таня, сузив глаза, изучала Саблина, — никогда ничего такого не слышала.
— На свете многого такого, друг Горацио, — успокоил ее Виктор, — о чем не ведают в отделе…, — он замолк на полуслове и добавил, — в общем, еще услышишь.
Таня вспыхнула и сделала вид, что в комнате Виктора больше нет.
— Скажите, — спросила она у доминошников, — Где Егорова найти, его Шубин ищет.
— Егоров в лазарет пошел, спину прихватило, — опередив всех, ответил Виктор и спросил тихо, — а кто Быкову машину разрисовывал?
Таня презрительно фыркнула, окинула Саблина уничижительным взглядом и вышла из барака.
— Витька, а что ты ей сказал? — усмехнувшись, спросил Ильин. — Сейчас сюда Быков не прибежит с дубьем?
— Не боись, Витька, не дадим тебя в обиду. Гуртом побьем Быкова и дрючок евонный отберем, — протянул Соломин. — Мы же третья эскадрилья, мы всех бьем.
— Всех бьет вторая, — засмеялись со стола доминошников, — вы третьи вообще с заду всегда…
В бараке разгорелся обычный шутливый спор, в котором принимали участие летчики уже всех трех эскадрилий.
— Так что ты ей сказал? — повторил вопрос Ильин, — чего она вся прям…
— Да ничего… спросил, кто Быкову машину расписал.
— Тю, — влез в беседу Кот, — а шо ты раньше не спросил?. Тож Ленка малевала… стенгазетчица.
Виктор тщательно очистил сапоги, постучал в дверь, и, дождавшись разрешения, зашел. В женское общежитие нужно было входить только так. Небольшой барак, уставленный деревянными нарами с грубыми соломенными матрасами, почти такой же, как у летчиков. Только здесь была чистота, выстиранные и выглаженные занавески на окнах, и отсутствовали неистребимые клубы табачного дыма. Это было женское царство, и Виктор моментально оказался под прицелом десятков изучающих глаз. Художник полковой стенгазеты — Лена Шульга оказалась на месте и как раз выводила какой-то сюжет. Услышав просьбу Виктора, и увидев нарисованный им проект рисунка (техникой исполнения, сей прожект напоминал известную картину «Сеятель» художника О. Бендера), возмущенно фыркнула. Слушавшие их беседу девушки захихикали.
— А что тут такого? — удивился Виктор. — Сложно красивую девушку нарисовать? Лицо если хочешь свое изобрази, будет красиво. Себя не хочешь — нарисуй любую другую красавицу.
— Я такое не могу. — Лена даже покраснела.
— Ну а что здесь сложного? Русалка обыкновенная…
— Но она же голая…
— Э-э, — Виктор впал в ступор. — Ну и что? Разве это голая? Там только си… э-э… грудь… Ты же такое уж явно видела. — Сказав это, смутился уже Виктор, своими формами художница напоминала гладильную доску.
— Я не знаю, — Лена явно растерялась.
— Слушай, да я заплачу, или может надо чего? Достану…
Уговаривал он художницу долго и все-таки добился своего. Договорившись, он уже собирался идти обратно, как на улице вдруг пошел дождь. Пришлось задержаться.
— А чего это наши летчики намокнуть бояться? Сахарные стали? — язвительно спросила Мая, оружейница первой эскадрильи. Виктор тяжко вздохнул. Бойкая и задиристая Мая Веретельникова была известная полковая острословка. В любом споре всегда оставляла за собой последнее слово и никому не давала спуску. Поговаривали, что она пару раз ругалась даже с Шубиным, а замполит боялся ее как огня. До армии она уже успела побывать замужем, и была куда опытней, чем большинство ее однополчанок. Сейчас она лежала на нарах, укрывшись одеялом, и своими черными змеиными глазами изучала Саблина.
— Мая, спи уже, — ответил Виктор.
— Да с кем тут спать? — деланно возмутилась она, — покажи мне мужика нормального!
— Ой, напросишься Майка, ой напросишься, — засмеялся он.
— Да когда уже? — она окинула Виктора полным ехидства взглядом, — Только ты для меня староват будешь. Или ты потому и бороду сбрил, что молодишься? — спросила Мая. — Ты седину-то ваксой натирай сапожной. Хоть и старый, а чернявеньким будешь — за жениха сойдешь. Тут тебе и невесту подберем заодно, глянь какие девки вокруг…
В бараке послышался откровенный смех, а Виктор подумал, что дождь не такой уж и сильный и насквозь промочить не успеет.
— Чего это наш дед замолчал, — снова засмеялась Мая, — испугался?
— Чего мне тебя бояться? — удивился Саблин.
— Тогда, сыпь на тюфяк, — она чуть сдвинула одеяло в сторону и на пару секунд продемонстрировала Виктору живот и крупные голые груди, — и мокнуть не придется.
— Эх, Манька, — голос у него едва не дал петуха, — не могу сейчас. Вот завтра пойдешь в караул, приду ночью проверять — доставлю хоть тридцать три удовольствия сразу.
— Совсем наш дед плох стал, — засмеялась та, — ничего уже не может, ничего уже не помнит. Как с таким жить-то? Я ведь завтра в караул не иду.
— Я постараюсь, чтобы пошла, — буркнул Виктор и, оставляя за собой последнее слово, пулей вылетел из барака. Становиться предметом обсуждения доброй полусотни злых девичьих языков не хотелось.
Рисунок получился что надо, на творение художницы сбежался посмотреть весь полк. А смотреть там было на что: Лена нарисовала выныривающую из воды русалку, держащую в руках красную звезду на георгиевской ленте. Идущие чуть выше два ряда красных звезд — отметки о победах — дополняли картину. Русалка вышла как живая, она словно застыла в движении, разлетались брызги морской воды, мокрые волосы налипли на плечи. Но больше всего народ впечатлили ее обнаженные груди. Лена видимо реализовала все свои комплексы и огромные буфера (по-другому не скажешь), наверное, пятого или шестого размера, вопреки всяким законам физики задорно торчали вверх.
— Срамота, — сплюнул Палыч, когда увидел законченное творение. Оля мило покраснела, а Зине, такое впечатление, все было по барабану.
