— Колька, давай домой, — он бросил взгляд на карту, глянул на упершиеся в «0» стрелки обоих топливомеров. — У меня бензин вышел. Курс семьдесят, примерно тридцать километров.
Ведомый качнул крыльями и улетел на восток, Виктор остался один. Сперва он вылез было наружу, осмотрел повреждения, но весенний ветер оказался на редкость сильным и холодным. Нога все еще слабо кровоточила, хотя внешне ранение казалось россыпью очень глубоких царапин. Идти в деревню за помощью не было сил и он, наскоро перебинтовавшись, забрался в кабину, и задремал, резонно полагая, что подмога скоро подоспеет сама.
— Летчик, летчик, ты живой? — ручка управления ударила по ногам, и Виктор вскинулся, приложившись головой о плексиглас фонаря.
— Живой! — трясущий элерон красноармеец, смугловатый, с густыми обвислыми усами и медалью «За оборону Сталинграда», широко осклабился. В десятке метров от самолета стояла полуторка, в кузове сидело еще четверо бойцов и таращились на русалку. Вырезанный из фольги лифчик перед вылетом был снят, и она предстала во всей красе.
— Старшина Попов, — он козырнул Виктору, — помощь требуется?
— Лейтенант Саблин, — Виктор выбрался из кабины. — Там, километрах в пяти восточней, Юнкерс подбитый. Туда бы съездить, а то вдруг немец удрать успел.
— Так уже, — Попов осклабился еще сильнее и махнул рукой. Сидящие в кузове подняли с пола и вытолкнули вниз высокого, атлетического вида человека, в немецкой летной форме. Летчик был основательно избит, сплевывал кровью, но смотрел зло и нагло.
— Эк вы его.
— Хотел в степи спрятаться, — скривился старшина, — как догнали, отстреливаться пытался, а потом драться кидался. Пархоменко вон в глаз засветил.
Один из бойцов щеголял здоровенным фингалом.
— А второй где?
— Второй в кабине остался, убитый. Полголовы оторвало. А этот в степь убежал. Ну мы то на машине, быстро нагнали. — Попов достал из кармана шинели серую книжицу с нарисованной эмблемой «Люфтваффе», открыл. — По немецки понимаешь? — Он всмотрелся в чужие буквы, — Эк понаписали-то, хрен разберешь. Какой-то Ридел наверное.
— Стрелка я хлопнул, — Виктор зло ощерился, — крутился сука, как балерина. — Он достал папиросы, протянул пачку старшине. Подошедшие бойцы мигом ее ополовинили. — А потом бензин кончился, покойничек успел баки продырявить. Кстати, а чего вы немца так ободрали? Где его пистолет, парашют, часы?
— Так это наш пленный, — лицо старшины было как у каменного истукана, — что хотим, то и делаем…
— А сбивал его я, — Виктор от трофеев отказываться не собирался. — Себе можете барахло стрелка забрать.
Попов поджал губы, и скоро на крыле Яка лежали аккуратно сложенные вещи немецкого летчика. Увидев часы, Виктор решил, что этим трофеем он делиться ни с кем не будет. Взял немецкий пистолет, передернул затвор и в траву упал маленький желтый патрон.
— Хитро он отстреливался, — усмехнулся Саблин
— Пальнул пару раз, — в свою очередь улыбнулся Попов, — мы очередь над головой дали, так он сразу руки задрал. А Пархоменко с него крест снял, тот в драку и кинулся.
— Куда вы его сейчас? В расход?
— Да в штаб отвезем, — вздохнул старшина. — Только расписочку напишите, что вещи пленного забрали.
Немец вдруг приосанился и начал что-то говорить. Поза у него при этом была такая гордая, словно это они все были его пленниками.
— Закрой пасть, — процедил Виктор, — моего летчика на земле добивал, мразь.
Даже помятый и ободранный пленный вызывал в нем не жалость, а ненависть. Немец разразился новой лающей тирадой. Высокий, плечистый, с мужественной челюстью, он даже в таком плачевном виде производил впечатление сильного и опасного человека. Он вдруг указал на самолет Виктора, показал жестом, как заходит ему в хвост, изобразил стрельбу и, махнув рукой, очертил падение сбитого.
— Чего это он, — спросил старшина?
Пленный разразился новой лающей тирадой, из всех его слов Виктор разобрал только «Як» и «капут».
— Капут? Капут? Ах ты сука, — разъярился он, — Вот тебе капут! — выстрел хлопнул резко и зло. Пуля попала немцу прямо между глаз, он нелепо взмахнул руками и завалился на спину, забился на земле, нелепо вздрыгивая ногами.
— Товарищ лейтенант, вы чего? — старшина выглядел ошарашенным. — Это же пленный… его нельзя…
— Да пошел он, — Виктор и сам не понял, почему выстрелил. — Еще и дразнится, сученок.
В воздухе повисла напряженная пауза.
— Товарищ лейтенант, проедем с нами, — предложил наконец Попов. Красноармейцы поддержали его одобрительным гулом.
— Да никуда я не поеду, — огрызнулся Виктор, — сейчас сюда мои прилетят.
Старшина угрюмо замолчал, нехорошо посматривая на Виктора. Красноармейцы сгрудись за его спиной. Конфликт нужно было как-то гасить.
— Летчик мой, на вынужденную сел, вот так же как я сейчас. А этот гандон, — он мотнул головой в сторону затихшего немца, — его из пулеметов добивал. Да какого хера, — заорал он, — какого хера жалеть их? Они нас жалеют? Я звеном против шестнадцати дрался сегодня, и все…нету у меня больше звена. Пацанам по девятнадцать лет было… Сдох сука и правильно… всех… всех их кончать…
Виктор выдохся. К свинцовой тяжести навалившейся после боя прибавилась опустошенность и апатия. Он устало уселся там же где и стоял, зашарил по карманам в поисках курева. Старшина вернул ему его же пачку, ловко вытянув себе еще одну папиросу.
— А мне что теперь делать? — спросил он, — ты стрелял, ты и думай теперь. Расписку напишешь?
— Расписку? — Виктор едва не проглотил папиросу, — да ну нахрен! Убит, при попытке к бегству?
— Немец живой был нужен, — старшина словно хлебнул уксуса, — может медаль дали бы…
— Ага. Орден Сутулого. Тебе какое дело до командирских наград? Или, думаешь, в штабе про тебя вспомнили бы?
Старшина вздохнул.
— Документы забирайте, — расщедрился Виктор.
— Э-э. Давай лучше ты с нами поедешь, — снова предложил Попов, — сам нашему командиру все и расскажешь…
— У меня в кабине, в НЗ, фляжка с водкой есть. Дарю. — Виктор зашел с козырей. — Можно парашют поделить. Вы же в деревне стоите, верно? За шелк любая баба даст. Отдал бы весь, да обещал уже одной. Целый у вас отцы-командиры отберут, а вот кусками…
— Не учи, лейтенант, — Попов наконец улыбнулся и уселся рядом с Виктором. — Эх, зря я вообще сюда ехал, — засмеялся он, — ограбили только. Твой самолет? — спросил он. — Звездочки это сбитые?
— Все мое, — Виктор достал из кармана свою заветную флягу, отхлебнул и протянул старшине. Тот повертел ее в руках, тоже приложился и цокнул языком.
— Надеюсь, нам ты не эту мензурку обещал? — усмехнулся он, — Красивая вещь, хорошо вам, летчикам…
— Хорошо там, где нас нет, — буркнул Виктор. Вставать не хотелось, но пришлось лезть в кабину и доставать флягу из НЗ.
— Вот и договорились, — засмеялся старшина, — ладно, бывай летчик. Если что, мы вон в той деревне…
Полуторка пыля и подпрыгивая покатила вдаль и Виктор в который раз остался один. О визитерах напоминал лишь часы с пистолетом, лежащий на крыле немецкий шлемофон, перевязанный стропой кусок шелка и босоногий мертвец. Когда с него успели снять сапоги Саблин так и не увидел. Он оттащил немца подальше и вновь стал ждать. Посвистывал ветер, низкие облака летели и летели по небу, казалось, им не будет ни конца не края. Бурьян шелестел, и окружающее спокойствие расслабляло, вновь клоня в сон. Вновь разбудило его тарахтенье мотора У-2.
В полк Виктор прилетел уже ближе к вечеру, на своем самолете. Его Як на скорую руку подлатали, привезли бензина, и он сразу перегнал его на аэродром. Впрочем, новости он узнал раньше и они не радовали.
Звена у него больше не было. Горящий Як — это была машина Саши Ковтуна, это его парашют сгорел. Впрочем, по словам Синицына, он выпрыгивал почти мертвым — две пули пробили ему грудь. Кот, с простреленными ногами, угодил в госпиталь. Он посадил подбитую машину на живот, но спустя буквально несколько минут подвергся атаке Юнкерса. Тот сделал на избитый Як три захода и окончательно добил истребитель. Сергей спасся только тем, что при второй атаке спрятался за двигателем, суме переползти.
Погиб также штурман второй эскадрильи, старший лейтенант Больных, сбитый мессерами. Эти потери были велики, но если бы немцам удалось застать полк на земле, то они были бы куда больше. Звено Виктора сделало свое дело, буквально на пару минуту — две сумев задержать вражеские самолеты. Звено выиграло время полку, но и само уменьшилось вдвое.
Сжатые сверху облаками, растрепанные в бою с Саблинской четверкой, немцы оказались не готовы драться с превосходящими силами взлетевших советских истребителей. Потеряв две машины, они дрогнули и стали уходить облаками. Громадный бой разбился на множество мелких схваток, протекающих то внизу, то среди облаков. В одной из таких стычек и сбили Больных. Но врагу досталось тоже, наши летчики сумели сбить шесть вражеских самолетов: три Мессершмитта и три Юнкерса.
