Она слышала слова, которые произносила какая-то другая женщина, сидящая в этой же кухне, женщина в таких же дешевых индийских джинсах за двадцать четыре рубля, купленных лет десять назад, с такими же, как у Наташи, рыже-каштановыми коротко остриженными волосами, с таким же голосом и таким же лицом, но все равно это была не настоящая Наташа. Настоящая Наташа сейчас сжалась до размеров собственного кулачка, в котором притаилась частичка Вадима, дающая ей силу переступить через привычное отношение к сестре, разорвать порочное сочетание любви, сочувствия, понимания и жалости и вырваться наконец на свободу.
Люся долго и с интересом разглядывала младшую сестру. Постепенно выражение любопытства, смешанного с недоумением, уступило место холодной ярости.
— Где мои рукописи? — сухо спросила она.
— Сейчас принесу.
Наташа ушла к себе, вернулась со стопкой папок и с грохотом бросила их на кухонный стол Бэллы Львовны. Люся бережно собрала папки и молча ушла в комнату.
* * *
В тот же вечер Наташе позвонил знакомый режиссер с телевидения.
— Наталья, есть классная халява. Гостелерадио заказало цикл из пяти документальных фильмов о проблемах несовершеннолетних. Школы, ПТУ, комсомольские инициативы, тимуровцы там всякие, детская безнадзорность, неблагополучные семьи, малолетние преступники и все такое. Я первым делом о тебе подумал, ты же у нас такие душераздирающие тексты сочиняешь.
— А какой формат? — сразу поинтересовалась она.
— Двадцать минут. Пять по двадцать — сто минут, сорок процентов максимум — живые интервью, остальные шестьдесят минут, если не больше, — авторский текст. Как тебе, а? И деньги серьезные, заказ с самого верха пришел, в ЦК решили вплотную заняться нашей молодежью.
Предложение было соблазнительным. И работа большая, и гонорар приличный, а то в последнее время Наташе доставались все больше крошечные документальные фильмы «о родных просторах» или передовом опыте на производстве, которые показывали в кинотеатрах перед художественными фильмами и которые вызывали у зрителей, жаждущих посмотреть «Фитиль», кислую мину и стоны разочарования. Но вот как быть с собственными планами на личную жизнь? Коль мама все равно уезжает с Люсей, а до 15 августа есть еще две недели, Наташа собиралась взять детей и вместе с Вадимом уехать в Западную Лицу.
— А какие сроки?
Может быть, проект находится только в стадии подготовки, до написания сценариев дело пока не дошло и она все-таки успеет побыть с мужем, пока у того не начнется «первая задача».
— Сроки… — режиссер замялся, и Наташа поняла, что со сроками какие-то проблемы. — В общем, как говорится, срок — вчера.
— Почему так? — насторожилась она. — Вы что, давно занимаетесь этим проектом?
— Давно, — признался режиссер. — Нас сценарист подвел. Да ты его знаешь: Кудряков.
— Кудряков? — пораженно переспросила Наташа. — Он уже лет двадцать как запойный алкоголик. Я думала, он давно не работает.
— Да мы тоже так думали. А тут нам звоночек, мол, привлекайте Кудрякова к работе, он опытный мастер, в прошлом сделал несколько фильмов о подростках. Мы уж и так, и эдак отбрыкивались, но ни в какую, уперлись наверху, и все, подавай им Кудрякова. Видно, какой-то его старый дружбан решил своего собутыльника поддержать. Короче, он написал пять страниц и ушел в запой. План горит, с трудом продление срока выбили, теперь на тебя вся надежда. Ты у нас девушка ответственная и непьющая. Наталья, выручай, а то нам всем головы поотрывают, и мне в первую очередь.
— Мне нужно с мужем поговорить, перезвони мне через полчасика.
— Лады, — обрадовался режиссер.
Вадим отнесся к ее сообщению без энтузиазма:
— Ты же хотела со мной ехать. И пропуск у тебя как раз готов.
— Вадичек, это моя работа. Если я не буду работать, я потеряю квалификацию. Если я откажусь от такого предложения, мне вообще больше никогда ничего не предложат, потому что все будут знать, что я в первую очередь думаю о муже и поступаю, как ему удобно. Никакая киностудия не захочет оказаться зависимой от мужа сценаристки.
— Ну и пусть, — упрямо мотнул головой Вадим. — Пусть тебе ничего не предлагают. Можешь вообще не работать, моей зарплаты хватит, чтобы содержать тебя и детей. Я предпочел бы, чтобы ты взяла мальчиков и сидела с ними дома, в Лице.
— Ты что, — засмеялась она, — меня же в тюрьму посадят за тунеядство. В нашей стране нельзя работать женой и матерью, если у тебя всего двое детей. А что я буду делать в Западной Лице со своим образованием?
— Можешь работать в Доме офицеров, руководить самодеятельным театром, вечера всякие устраивать, концерты, кинолекторий организовать.
— Вадичек, я не культмассовый работник, я сценарист, я люблю кино и профессию выбирала сознательно. Ну почему ты хочешь меня этого лишить?
— А почему ты хочешь лишить меня жены и нормальной семьи? В Москве нет моря, к сожалению, и здесь не может быть службы на подлодках. Я не могу работать в Москве, но ты — я уверен — могла бы работать в Лице. То, что мы до сих пор не вместе, — это твое решение.
— Да что с тобой, Вадим? Ты никогда раньше так не разговаривал.
Вадим действительно завел такой разговор впервые. С самого начала их отношений было известно, что служить он будет на подводных лодках, а это ни при каких условиях не может быть в Москве. И точно так же было известно, что Наташа готовит себя к работе сценариста, следовательно, будет привязана к какой-нибудь киностудии. Они были обречены жить порознь и относились к этому разумно и трезво. Во всяком случае, тогда, в семьдесят восьмом, когда Наташе было двадцать три года, а Вадиму — двадцать четыре и они приняли решение пожениться, им казалось, что настоящая любовь никак не связана с постоянным совместным проживанием. Она существует сама по себе и не делается сильнее от ежедневного общения и не ослабевает от разлуки. Конечно, лучше было бы жить вместе постоянно, но если это невозможно, если каждый из них уже выбрал свою профессию и будущее место работы, то это никак не может означать, что они не должны регистрировать брак, любить друг друга и рожать детей.
И вот вдруг оказалось, что Вадима такая жизнь не устраивает…
* * *
Через два дня квартира опустела. Уехали Люся и Галина Васильевна, улетел к месту службы Вадим, так до конца и не помирившись с Наташей и не простив ей того, что она приняла предложение написать сценарии для цикла фильмов. Бэлла Львовна, как и каждый год в августе, отбыла на Украину, во Львов, где жили ее родственники, с которыми она ездила в Закарпатье. Осталась только старенькая Полина Михайловна, которая то где-то с кем-то пила, то отсыпалась, то болела.
Наташа с головой ушла в работу, ничто ее не отвлекало, как вдруг все перевернул один-единственный телефонный звонок.
— Наталья Александровна? — услышала она в трубке приятный мужской голос.
— Да, я. Кто это?
— Вы меня не знаете. Я только что посадил Иру в поезд и попросил проводницу за ней присмотреть. Встретьте ее, пожалуйста, послезавтра. Запишите номер поезда и вагона.
— Подождите… Как это вы посадили Иру в поезд? Почему? В какой поезд? Она же в деревне на Урале…
— Запишите номер поезда, — с мягкой настойчивостью повторил неизвестный мужчина. — И обязательно встретьте ее. Она нуждается в помощи.
— Господи, что с ней?! — испугалась Наташа. — Она больна?
Но незнакомец не ответил ни на один ее вопрос. Просто продиктовал номер поезда и вагона и повесил трубку.
В глазах у Наташи потемнело. Что с Иринкой? Почему какой-то мужчина посадил ее в поезд? Почему надо обязательно ее встречать? Почему она нуждается в помощи? Миллион вопросов — и задать их некому, ответы знает только этот неизвестный. Как дожить до послезавтра?
На вокзал Наташа примчалась за час до прихода поезда и, взглянув на расписание прибытия, чуть не взвыла: поезд опаздывал на три с лишним часа. В течение четырех часов она бессмысленно ходила по вокзалу, что-то пила из липких грязных стаканов, кажется, это был чай, а может быть, кофе с молоком, жевала чудовищно невкусные, давно остывшие чебуреки, то присаживалась на лавочку в зале ожидания, то принималась судорожно мерить шагами длинные платформы. От нервного напряжения, вызванного тревогой за девочку, она плохо соображала и обрела ясность мысли только тогда, когда поезд медленно вполз под своды вокзала и из двенадцатого вагона вышла Иринка. Исхудавшая, с бескровным лицом и безумными глазами, в теплой, несмотря на летнюю жару, вязаной кофте с длинными рукавами и в какой-то бесформенной широченной юбке до пят. Девочка затравленно озиралась, ища глазами Наташу.
— Иринка! Я здесь! — закричала Наташа.
Ей показалось, что у Иры кружится голова и она сейчас упадет в обморок, если не увидит знакомое лицо и не поймет, что ее встречают. Девочка увидела соседку и слабо улыбнулась:
