— Ну, если утрировать, то могут возникнуть предпосылки к…
— Не могут, — улыбнулся я. — Я в полном порядке. Женя сам выпрыгнул. И к тому же, он был не совсем человек. Даже зверем его не назовешь. Оборотень какой-то. Перевертыш. Не бывает таких зверей и людей, что себе подобных на потеху убивают. Туда ему и дорога. Так что со мной все в полном порядке, и чувствую я себя распрекрасно.
Я уже не стал рассказывать Светику, сколько на самом деле повидал смертей и людского горя до этого, по долгу прошлой службы. Я даже видел свою собственную смерть. Причем от руки друга. И ничего, не сломался… Желание все исправить поддерживало меня. Уверен, что у меня получается изменять судьбу. Пусть не в масштабах страны, но отдельных людей точно. Олег из замкнутого и затюканного мальчика превращается на моих глазах в открытого и жизнерадостного подростка. Не зря, значит, неведомая сила закинула меня сюда.
— Садись, Андрей, — Горохов встал и крепко пожал мне руку. — Дела по обоим Зинченко Москва забирает ввиду резонансности и значимости. На весь Союз семейка душителей прогремела. Тем более, там, в столице, есть еще темный эпизод с задушенной девушкой в метро. Его тоже присоединят. С твоих слов, что ты передал исповедь суицидника. Проверили все, по обстоятельствам сходится. Если кого-то надо будет здесь опросить, поручение местным пришлют. Дистанционно, так сказать, будут расследовать.
— А скажите, не обидно вам? — спросил я. — Вы столько в это дело вложили, а теперь на всем готовеньком москвичи быстренько его достряпают и в суд направят.
— Да все нормально, — отмахнулся Горохов. — Я ведь и сам москвич. Забыл уже? Иногда я чувствую себя местным. Пусть дела забирают, честно говоря – гора с плеч. Пустырник, думал, уже в самую пору заваривать. А в суд оно сюда вернется, в Новоульяновск. По подсудности. Я все бумажки еще вчера подбил. Зинченко-старшего допросил, он все выложил без утайки, как ты мне и говорил. Признался, что второй год паскуда сына покрывал, так что не зря мы его с кассетами подставили. А то меня грешным делом совесть уже начала мучить. Думал, ее у меня нет, а тут вылезла, зараза такая, и душу скребла.
Он устало, но добродушно фыркнул.
— Совесть должна быть, — кивнул я. — Только при нашей работе не всегда ею надо пользоваться.
— В точку сказал. Хотел ходатайство в МВД накатать на тебя, на награду за поимку особо опасного, но тут с кадровиком и начальником УВД посовещались вместе и решили, что светиться слишком не нужно. Зинченко-младший покончил с собой после того, как ты его задержал. Получается, что могут еще, чего доброго, недоработку твою усмотреть.
— Да там подоконник низкий был. Чуть выше колена. На такой и детсадовец взберется. Кто ж знал, что у Жени кукушка свистнет, и он из окна захочет вывалиться? Хотя, честно сказать, я особо-то его остановить не пытался. Так, дернулся рефлекторно… Даже мысль была пристрелить гада.
— Да я-то все понимаю, и прокуратура местная навстречу пошла. Бучу не стали поднимать и виноватых искать. Видать, Дубов прокурора попросил. Уж очень ты ему приглянулся.
— Да он неплохой мужик, зря вы с ним в контрах.
— Я зла на него не держу. Его тоже понять можно. Приехали чужаки и хлеб у него отняли. А он, получается, как бы не при делах совсем. Мне с Дубовым детей не крестить. Воевать с ветряными мельницами – это его удел. Он и в институте был такой. За правду всегда. Только правда у каждого своя, а он лишь свою замечает… Ладно. Давай прощаться. Сегодня мы улетаем уже.
Горохов подошел и обнял меня, похлопав по спине.
— Пойду командировочное отмечу, — подмигнул он мне. — Вы пока со Светланой Валерьевной попрощайтесь.
Следователь вышел, громко хлопнув дверью.
— Говорят, ты девушку вчера спас? — улыбнулась Света.
— Было дело, — кивнул я.
— Говорят, свою?
— Есть такое…
— Невеста твоя?… — Света встала и подошла ко мне.
— Да нет. Пока так… Встречаемся, — я чувствовал, как покраснел, будто школьник, которого застукали за прогулом уроков.
— Ну, будешь в Москве, в гости забегай. Звони, если что.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Боюсь, что не скоро удастся мне в столицу вырваться.
— А что тебя здесь держит? Работа вольнонаемным? Мне кажется, это не твой уровень.
— Летом буду поступать в местную школу милиции. А пока потерплю.
— Я знаю. По секрету тебе скажу, Горохов уже подсуетился и переговорил с местным военкомом лично насчет тебя. Хочет, чтобы ты без проблем поступил, и в армию тебя в самый неподходящий момент не забрали.
— Зачем ему это? Каждый должен долг Родине отдать, — слукавил я, утаив, что как-то по второму разу мне не очень хотелось этого делать.
— Никита Егорович просто очень желает тебя после окончания видеть в своих рядах.
— В прокуратуре? Не-е… Это не мое. Я к милиции привычен.
— Поговаривают, что он в МВД хочет вернуться. Скучает по прошлой работе.
— Куда в МВД? — не понял я. — В Новоульяновск?
— Ну, нет, конечно, что в вашей, извини меня, дыре делать? В Москву пойдет. Только это между нами, ладно? Это все еще вилами по воде писано. Ты, главное, поступи и учись нормально. Хотя не знаю, чему тебя там могут научить? Ты слишком продвинутый для нашей системы образования, — Света хитро улыбнулась. — Я знаю твой секрет, Петров. Ты все предвидишь наперед. Будто жизнь прожил. Не может простой советский человек в твоем возрасте обладать такими знаниями. Меня-то ты не обманешь. Почему ты сразу мне обо всем не рассказал?
Я аж чуть не присел. Как обухом по голове. Она догадалась, что я из другого времени! Но как? Хотя психолог же. Раскусила, наверное…
— Такое разве говорят? Думал, ты не поверишь… — промямлил я, соображая, что же делать дальше.
Просто в голове не укладывалось. Вот это поворот…
— Ну да, в такое трудно поверить, – не спеша покивала Светлана. – Но не волнуйся, я твой секрет не выдам. Я человек прогрессивных взглядов.
— Спасибо.
— Но от журналов и книг этих ты лучше избавься.
— От каких журналов? — опешил я.
— Ну вот опять! — всплеснула руками Света. — Я же говорю, не выдам тебя. Время у нас не совсем сейчас правильное. Потом все по-другому будет. И западные книги и журналы не будут запрещены.
— Это точно, — закивал я.
— Выбрось всю запрещенную литературу, которую изучаешь. Иначе можно не только карьеру, но и жизнь загубить. Уж я-то знаю. Отец много чего интересного из-за границы привозил. А ты, кстати, где берешь это чтиво? У фарцовщиков?
— А где еще, у них родимых, — на сердце отлегло. — Но не покупаю, а как бы в долг беру. Почитать на время. А взамен их не трогаю.
— Коррупция ради самообразования. Восхитительно! На такое только ты способен, Петров. Удачи тебе, — Света взяла меня за руки. — Ну, чмокни хоть в щечку на прощание, что ли! Встал как истукан. Не скоро еще увидимся!
Я послушно потянулся к ее щеке, пытаясь поцеловать. В это время Света повернула голову, и наши губы встретились, и отстраняться от меня она совсем не торопилась.
Дверь неожиданно распахнулась, и в кабинет вернулся Горохов. Мы спешно отпрянули друг от друга. Следователь виновато кашлянул и протянул бумажку:
— Светлана Валерьевна, вот, я вам печать в командировочном поставил. Там просто быстро меня обслужили в канцелярии… Без очереди, так сказать…
— Спасибо, Никита Егорович, — улыбнулась Света. — Мы как раз с Андреем попрощались.
— Ну, вот и хорошо, — Горохов подошел ко мне и сначала протянул широкую ладонь. — Бывай, Курсант.
Потом убрал руку и снова меня обнял. Я украдкой глянул на Свету. Она облизнула губки.
***
Ресторанная музыка лилась неспешно и по-вечернему расслабленно. Я сидел на единственном в общем зале удобном диванчике за столом, заставленным лучшими блюдами от поваров “Октября”.
Гоша сегодня не скупился и праздновал победу. На щеках его появился румянец, то ли от красного вина, что он изрядно уже употребил, то ли от того, что жизнь снова побежала по его жилам.
