компресс, Алексей Егорыч?
— Захлопни калитку, халдей!
Официант покорно отошел в сторонку. Егорыч уже своим носовым платком наводил на лице последний глянец, когда, тихо и незаметно войдя, присел рядом с ним бородатый Глеб. Егорыч высморкался в использованный не по делу платок и спросил:
— Зачем он приходил, Глебушка?
— Разрядиться, — коротко ответил бородатый.
— Считаешь, разрядился?
— На время. А потом пойдет косить.
— Опять беспредел?
— На беспредел у него нет ни сил, ни возможностей. Но Витольда он тебе не простит.
— Но дела-то нет, нет дела, Глеб!
— Ты думаешь, он об этом не знает? Простенько так бывает: автокатастрофа, острый аппендицит, бытовое отравление газом… Но это заботы твоей службы безопасности. Кстати, мы так и не договорились насчет бакинской трубы, Чабан. Она — моя?
— Глеб, не я один решаю. А если честно, не твое это дело.
Глеб хлопнул обеими ладонями по столешнице, вздохнул и поднялся.
— Все. Дела Глухарю уже переданы. Завтра жду окончательной и документированной расплаты со мной по всем пунктам. Счастливо оставаться. А я, как ты любишь говорить, взмахну крылышками и в теплые края.
— Ты что-то знаешь? — осторожно спросил Егорыч.
— Как сказал один из древних мудрецов, я знаю только то, что ничего не знаю.
* * *
Пили в ухоженном саду наглухо огороженной виллы. Стол как стол, солдатский стол. Непочатая и слегка початая «Смирновские» на столешнице (две опорожненных — на траве) рядом с четко нарезанным салом, блюдом с картошкой, грубо вскрытыми консервными банками с килькой, оливками, красным перцем и огурцами. Подходили настоящие сумерки. Игорь Сергеевич потянулся было к выключателю стоячей электрической лампы под колпаком. Но Валюн попросил:
— Не надо света, Игорек.
— Не надо так не надо, раз моя рожа тебе опротивела.
— Да при чем тут твоя рожа! После того как я сегодня всех своих рядом с папой и мамой на Вешняковском закопал, все кончилось: тьмы нет, света нет, жизни нет. Тоска и серость. Зачем дальше жить, Игорек?
— Нет твоей вины, что все так произошло, Валюн. А жить надо.
— Вот я и спрашиваю: зачем?
— Зачем люди живут? Строят свой дом, любят своих жен, растят своих детей. И забывают прошлое. — Игорь Сергеевич разлил по стаканам. — За то, чтобы как можно скорее прошло прошлое!
— Прошлое не проходит. Оно уходит и вновь приходит. Уходит и приходит, уходит и приходит! И не избавиться от него никогда!
— Тогда за что пьем. Валя?
— За нас с тобой, горемычных.
— И мне налейте, если свободный стакан найдется, — вступил в разговор вышедший на террасу Василий.
— На троих — это уже по-нашему, — грустно обрадовался Валюн. — А мы с Игорем думали, что вы в городе у себя заночуете.
Василий подтащил к столу третий стул, без размышлений включил свет, осмотрел неряшливый стол и по-командирски решил:
— Бардак у вас тут, братцы.
— Бардак, — согласился Игорь. — Полный бардак, Вася.
— Про душевный бардак потом. А пока быстренько разберемся с бардаком на столе. Игорь, всю грязную посуду — в посудомойку, а эти драные банки — в помойное ведро. Валя, за тобой напитки: напитки, а не тошнотная водяра. Они в баре второго этажа. «Чивас ригал», «Арманьяк», «Черри», тоник, содовая и лед из холодильника. Подходящую посуду я подберу сам. Планы намечены, пути определены, за работу, товарищи!
Хороший фарфор, пирамидальные салфетки, пузатые рюмки под коньяк, тонкие стаканы для виски. Вазочки с маслинами, икрой, белыми грибами, тарелки с семгой и белорыбицей. И букет алых роз в развратно извилистой вазе. Три источника света освещали этот старт пиршества: верхний и два боковых.
— Красиво, — признал Валюн.
— По-моему, Декарт сказал: «Порядок освобождает мысль». Ну а я, полковник запаса Василий Андреевич Лосев, добавлю: а бардак забивает голову вонючим дерьмом ненужных и бесцельных славянских мудрствований. Так на чем мы остановились, мои дорогие друзья?
— Мы не остановились. Мы изготовились к старту, — сказал Игорь.
— Или, открыв второе дыхание, начинаем финишировать, — добавил Валентин.
— Финиша, к сожалению, в нашем забеге не предвидится, — возразил Василий.
— Бег по кругу, — догадался Валентин.
— Бег до конца, — жестко поправил Василий. — До нашего конца, ребята. Всемирное зло нам не удастся уничтожить, но накинуть веревку на шею криминальному беспредельному отстою и затянуть петлю так, чтобы у него надолго свело уродливые клешни, нам по силам. И чтобы в страхе дрожали оставшиеся в живых гнилые пузыри и лопались, как детские шарики.
— И так всю жизнь? — спросил Валентин.
— Мы поклялись, — сказал Игорь.
— Мы поклялись бороться за справедливость, — напомнил Валентин. — А пока только убиваем.
— Мы не убиваем, — возразил Василий. — Мы уничтожаем то, что мешает справедливости существовать.
— Ты умный, командир, — сдался Валентин. — И тебя не было с нами, когда мы помянули моих.
Игорь Сергеевич умело разлил виски по стаканам, и они не чокаясь, выпили.
* * *
Твердое уперлось в левую лопатку Ольги, и голос с легким кавказским акцентом приказал:
— Не оборачивайся. Не дергайся. Пистолет с глушителем. Умрешь — никто не заметит. Иди к «мерседесу». Видишь, дверца открыта?
«Мерседес» с открытой дверцей откровенно стоял у ночного светившегося входа в редакцию «Женщина во всем».
Опершись спиной о противоположную дверцу, в обширном салоне сидел толстый человек, который, чтобы она увидела его лицо, щелкнул зажигалкой, прикуривая. Все как положено: весовой чернослив кавказской национальности. Затянулся и поздоровался:
— Здравствуй, девушка. Рад видеть тебя, красавица.
Ольга, подталкиваемая вооруженным спутником, уселась посреди дивана и, нахально оглядев говорившего, ответила злобно:
— А я не рада, красавец.
Толстый красавец рассмеялся и попросил водителя:
— Поедем, а? — И тому, что с пистолетом: — Аты, Хачик, к нему, за стекло, да?
Уселись, как приказано, и машина тронулась. Хозяин поднял стекло.
— Немножко отдохни, и поговорим.
— А я думала, вы меня трахнуть собрались.
— Вах! — огорчился хозяин. — Ну почему московские девушки такие грубые?
— Мы не грубые, мы сообразительные. Тебя-то как зовут, азер?
— Максуд Ибрагимович, — слегка растерянно представился хозяин.
— За Макса пройдешь. Ты что, от Карика?
— Кто такой Карик? Что такое Карик? Нету никакого Карика! Он в Баку.
— А ты откуда?
— Как откуда? Из Баку.
— Один в Баку, другой из Баку… Мутно и путано, Макс. Разговора не будет.
«Мерседес» как-то незаметно взобрался на Воробьевы горы и остановился неподалеку от храма.
— Тогда погуляем? — предложил Макс, открывая дверцу. — Я отсюда на Москву люблю смотреть.
— А я на Баку с Девичьей башни. У тебя пукалка при себе?
— Чего? — не понял Макс.
— Пистолет-то в кармане?
— А как же!
— Отдай дудку Хачику, вот тогда и погуляем.
— А ты не убежишь?
— Ты вон какой здоровый и толстый. И «мерседес» при тебе. Куда же я убегу?
