на Крисувикское извержение. А режим ЧС их отпугнет, они побоятся, что не смогут выехать. И это станет невосполнимым уроном для репутации нашей страны, перечеркнет всю работу по восстановлению, проделанную за лето.
Милан по-прежнему смотрит на меня:
— Анна, мне придется положиться на вашу оценку ситуации. На ваше профессиональное суждение.
Я пытаюсь продраться сквозь туман у себя в голове, пялюсь на экран на стене, даже не смотрю на таблицы и карты на столе перед собой, периодически пробегаю глазами по данным GPS, возрасту лавовых полей, расположению трещин. Смотрю на Юлиуса:
— Вы не покажете запись частот, для верности?
Он с серьезным видом кивает, тянется к клавиатуре, заходит в систему наблюдения службы по надзору за геологическими опасностями при Метеоцентре. На экране появляются красочные подвижные картинки, испещренные густой сетью сейсмографических данных в режиме реального времени. Вроде бы все естественно: цвета — зеленый и желтый, возле самого извержения — оранжевый. Вулканическое дрожание ограничивается Крисувиком: оно демонстрируется в виде красной пульсации.
— Вот что беспокоит нас больше всего, — говорит Юлиус, показывая на линии, обозначающие самые недавние подземные толчки на полуострове. — Они пока не набрали силу, лишь немногие превышают четыре балла, но их стало много. А еще они стали ближе к поверхности, и это может указывать на то, что магма поднимается.
— А это ваше беспокойство достаточно серьезно, чтобы ставить все общество на уши? — спрашивает Стефаун. — В двадцати километрах отсюда вовсю идет извержение, из-за него мы ввели режим повышенной готовности. Позиция нашего министерства такова, что без веской причины вносить беспорядок в общественную жизнь и экономику — просто безответственно!
Мы сидим за овальным столом — шестеро человек со щербатыми чашками с жидким кофе и такой странной, ответственной ролью: решить, что лучше для населения. Двое полицейских, двое представителей власти и бизнеса, двое геологов; сидим с включенными ноутбуками, рассматриваем карты, графики и таблицы, по мере своих ограниченных сил пытаемся принести пользу, каждый со своей позиции. Позже днем я бесчисленное количество раз стану прокручивать ход событий у себя в голове, прикидывая, что могла бы сделать по-другому, к каким еще результатам своих вычислений должна была обратиться. Спрашиваю саму себя, почему не прислушалась к своему смутному ощущению, а решила рисковать. Почему не соотнесла интуицию и компьютерную модель. И на все эти маниакальные вопросы ответ одинаков: я не могу откреститься от ответственности за то, что нас ждет.
Но в тот момент в зале заседаний координационного центра гражданской обороны мне кажется, я точно знаю, что делаю.
— Подземные толчки, связанные с вулканической активностью, обычно довольно слабые, — поясняю я. — Вероятность сильного землетрясения не особенно велика. А что касается извержений, то одна из особенностей роев трещин полуострова Рейкьянес как раз такова, что вулканическая активность там больше всего в середине, а чем дальше от разлома литосферных плит, тем она слабее. Самый северный вулкан Крисувикской системы — Бурфедль, а к северу от нее извержений никогда не бывало. Единственный район столичного региона, которому может угрожать опасность от извержений, — это Валлакверви в Хабнарфьордюре, который стоит на лавовом поле, лаве из возвышенностей Ундирхлидара, но, пока лава дотечет до тех мест, у нас есть в запасе много дней для эвакуации жителей.
Я смотрю на Милана и выношу свой вердикт:
— Надо выждать и посмотреть, что будет. Нам следует быть начеку на случай, если что-то изменится. Мы выпустим пресс-релиз, что Крисувикская система по-прежнему находится под пристальным наблюдением, что на полуострове Рейкьянес есть опасность землетрясений, но мы не видим причины в данный момент вводить вместо режима повышенной готовности ЧС.
Милан кивает:
— Хорошо, но надо быть готовыми ко всему. При малейших изменениях ситуации вас вызовут.
Мы встаем из-за стола; когда я поднимаюсь, у меня перед глазами плавают черные точки; чтобы не упасть, мне нужно опереться на край стола. Когда остальные расходятся, Милан просит меня на пару слов.
— С вами все нормально? — спрашивает он.
— Да, конечно, — отвечаю я.
Он испытующе смотрит на меня.
— Анна, последние месяцы у нас всех выдались крайне напряженные. Сейчас вы напоминаете мне некоторых моих товарищей из военной полиции перед тем, как я оставил эту службу. Не новобранцев, а как раз закаленных ветеранов. Они могли трудиться бесконечно, в течение месяцев сражаться как львы, а потом в них вдруг что-то ломалось. Они становились дезориентированными, переставали видеть целостную картину, хотя сами этого не понимали, начинали творить бессмысленные жестокости. Усталость от войны — по-моему, это так называется.
— Постойте, Милан, успокойтесь. Усталость от войны? Вы серьезно? Если считаете, что моим суждениям нельзя доверять, дайте мне знать и возьмите вместо меня кого-нибудь другого.
— Не сердитесь, я вам полностью доверяю, — отвечает Милан. — Я просто за вас переживаю. Ведь вы мне друг.
— У меня докторская степень по вулканологии и геофизике, я руководила исследованиями каждого извержения в стране на протяжении пятнадцати лет. И позволю себе утверждать, что у нас в Исландии ни один геолог не имеет такого опыта, квалификации и понимания ситуации, как я, и никто не способен принимать рациональные решения о том, что делать при этом извержении.
Милан приглаживает рукой свои короткие волосы, его глаза печальные, серые, покрасневшие от бессонницы, как и мои.
— Знаете что, Анна? Вы самый умный человек, которого я знаю, но ум может быть безмозглым и кичливым. Он порой дает человеку ложное чувство защищенности. Иногда заставляет людей считать, что в их власти находятся те вещи, которые на самом деле им неподвластны. Иногда разум — просто обман, и необходимо учитывать другое: интуицию, человеческие чувства.
— Я непременно сообщу вам, когда стихийные бедствия будут касаться чувств, — говорю я. — Примерно тогда же, когда в аду ударит мороз. Они все касаются простых законов природы, физики и расчетов. И орудия, которыми мы пользуемся, чтобы их понять, — это знание и разум. Не надо переживать за меня, за то, что у меня график напряженный. В жизни подобного вздора не слышала. Сейчас я поспешу в Крисувик, разведаю обстановку, и попозже сегодня днем мы снова можем вынести решение. До свидания!
Затем я убегаю из помещения с гордо поднятой головой, бесконечно уверенная в своей правоте, в гордыне моего разума, как будто я все контролирую, все понимаю, могу сполна полагаться на свой непогрешимый разум и знания, хотя в голове у меня и бушует непогода.
И конечно же, все выглядит так, как и должно: модели тщательно выстроены, снимки местности точны. Все формулы сходятся, каждая константа и переменная на своем месте, но где-то в недрах моего сознания, в
