Екатерина Андреевна Краснова
В старом доме
Святочный рассказ
I
Всё было тихо.
Тихо сиял на зимнем небе яркий месяц; тихо горели крупные звёзды.
— Постой… Пусти меня, милый… Пусти! Кто-то идёт…
— Не бойся, моя радость! Это обледеневшая веточка упала на землю… Это хрустнул снег под нашими ногами… Не бойся!
— Мне кажется, я слышу шаги! Кто-то идёт…
— Мы одни, совсем одни! Никого нет…
Никого не было. Только заяц пробирался по белоснежной поляне, бросая чёрную тень на сверкающий снег. Только волчьи глаза мелькали красными искрами далеко-далеко за рекой, скованной морозом.
Высокие деревья окутались кружевом инея; поля оделись снеговой пеленой, и всё сверкало и искрилось от лунного света. Ледяная бахрома звенела от дыхания морозного воздуха; снег хрустел под ленивыми шагами влюблённых.
Они шли, прижавшись друг к другу. Он крепко обвил её стан могучей рукою. Маленькая и воздушная, она прильнула к нему, высокому и сильному.
Над их головами сплетались хрустальные ветви, образуя сияющий белый свод. Под их ногами расстилалась серебряной скатертью широкая дорога, спускавшаяся к реке. А за рекой белела необозримая степь, поросшая кустарником, окутанная снежной пеленой.
Они идут, попирая звёзды на земле, любуясь звёздами над головой, любуясь друг другом.
Он наклоняется к ней.
— Ты не озябла? Тебе не холодно?
— О, нет, нет, мне не холодно!
— Но ты вся дрожишь… Я боюсь, что тебе холодно. Мороз так силен. Скажи правду — холодно? Тогда мы вернёмся.
— Нет, нет — право не холодно! Но мне страшно: каждую минуту нас могут хватиться… Посмотри, как мы далеко ушли: дома уже не видать за деревьями… Как хороши эти деревья! Что за ночь!
Они остановились; они забыли всё.
Нежным, серебряным звуком звенел над ними белоснежный свод, уходя фантастической аркой в глубь морозного неба. Таинственно улыбалась святочная ночь. Она окружила влюблённых блеском и молчанием; она сияла и искрилась.
Заяц выскочил из-за куста, зашумел обледенелыми прутьями шиповника, увешанного красными ягодами, и промелькнул по снегу чёрной тенью…
Влюблённые встрепенулись…
— Пора, пора, милый… Вернёмся!
— Постой. Надо же придумать, как нам видеться. Так невозможно! Дом полон гостей — ни минуты не пробудешь с тобой наедине. А я не могу… Я умру!
Она засмеялась. Она крепче прижалась к нему.
— Нет, нет — живи! Мы устроим это как-нибудь…
— Одно средство — сказать всем о нашей…
— Ни за что в мире! Теперь совсем не время… Ни за что…
— Ты права; лучше подождать. Особенно пока она здесь…
— Лидия?
Она быстро подняла головку. Месяц осветил нежное личико с глазами газели, тонкие сдвинувшиеся брови и озабоченный, вопросительный взгляд.
— Ну да, Лидия… Нечего так смотреть на меня. Ведь ты знаешь, что этого хотел только мой отец. Я ему уж давно сказал, что никогда я на ней не женюсь!
— Но она сама…
— Что за дело? Тебе ли заботиться об этом, мой ангел?
Глаза газели загорелись огнём любви; горячий вздох раскрыл розовые губки… Они были слишком близко от его страстных уст. Его бледное лицо вспыхнуло под лунным светом, он наклонился, и опять жаркий поцелуй заставил их забыть холод морозной ночи.
— Довольно, довольно… милый! Нам пора! Идём скорее!
— Но мы так и не придумали ничего…
— Знаешь что? Будем встречаться в угловой комнате, наверху? Ведь она совершенно пустая?
— В самом деле! Туда никогда никто не входит. Она стоит запертою с незапамятных времён. Только одно…
— Чего же лучше? Разве это не блестящая мысль?
— Пожалуй… Хотя, может быть, лучше бы было не тревожить этой комнаты…
— Кому же она нужна?
Он не отвечал; на минуту его блестящие глаза под длинными ресницами подёрнулись задумчивостью. Но ненадолго: беспечная усмешка снова осветила молодое лицо, и он весело отряхнул серебристый иней с тёмных кудрей.
— Пусть будет по твоему! Как только выдастся удобная минута — сейчас в уго?льную комнату, и отыскивай нас, кто хочет!
— А теперь домой! Надо торопиться — уж поздно… Пусти меня… Ты меня совсем задушишь…
— На прощанье!.. Моя радость… Моя звёздочка…
— Ну, теперь идём…
Алмазы неба горели над их головой; алмазы инея сверкали у их ног и сияли в воздухе на опушённых деревьях.
Они оглянулись ещё раз на волшебное царство зимы и пошли, обнявшись, углубляясь под своды белоснежной аллеи. А впереди, из-за осеребрённой чащи столетнего сада, старый деревенский дом сиял бесчисленными огнями.
II
Дом был полон гостей.
С незапамятных времён этот дом славился своим широким гостеприимством. Поколения за поколениями собирались праздновать святки в его патриархальных стенах. Со всех сторон, на двадцать вёрст в окружности, спешили туда весёлые люди в погоню за весельем и находили его в старом доме.
Чудный это был дом.
Он стоял среди глухой степи со своими бесчисленными службами и со своим вековым, огромным садом. Кругом простиралась степь, и далеко-далеко ничего не было видно, кроме гладкой степи. Но усадьба сама составляла целый город, а сад составлял целый лес. Под садом протекала быстрая река; она катилась и извивалась, и уходила в голубую даль, пробираясь по золотым пескам, по разноцветным камням, среди частых кустов, обвитых летом зелёным хмелем.
Старый каменный дом со своими колоннами и бельведером, со своими террасами и крытыми подъездами, возвышался монументально и величаво между садом и обширным двором, обставленным службами и флигелями.
И внутри старого дома благодатно жилось большой семье: жилось прохладно и привольно знойным летом, тепло и уютно холодной зимой. Были там и большие, высокие залы с хрустальными люстрами в белых чехлах, с тяжёлой штофной мебелью и старинным дубовым паркетом. Были там и уютные, смеющиеся комнатки, где сладко спалось свежей молодости в бурю и в метель, и сладко мечталось ей в полные аромата весенние вечера, когда ветер приносил в открытые окна благоухание сирени и снежные лепестки вишнёвых и яблочных цветов.
Прадедовские портреты в золотых тяжёлых рамах охраняли старый дом и новые поколения, стерегли их честь и покой.
И теперь, когда глубокий снег окутал всю степь и улёгся на крышах, когда седой иней опушил и осеребрил все деревья столетнего сада, все колонны и все узорные решётки огромного дома, когда быстрая река присмирела под толстым слоем хрустального льда — уютнее и теплее, чем когда-либо, жилось внутри старого дома, и тепло и веселье сияли сквозь его окна бесчисленными огнями.
III
— Женя! Женя! Наконец-то!
Целая толпа девушек теснится на широкой лестнице, подымающейся из сеней на второй этаж. Они перевешиваются через перила, смеются и кричат.
— Где ты была? — Куда ты девалась? — Пора гадать.
— Да откуда ты? Вся в снегу! — кричит хор весёлых голосов.
— Я гадала! — сочиняет Женя. — Я была в саду… в поле…
— Одна? Вот храбрая! Что же ты выгадала? Что тебе вышло? — раздаётся со всех сторон.
— Вышло всё хорошее… самое лучшее!.. — она звонко смеётся.
— Ты спрашивала, как зовут?
— Как его зовут?
— Кого ты встретила?
— Смотрите, как она покраснела!
Действительно, она вся раскраснелась. Её глаза сияют. Вьющиеся, каштановые волосы выбились из-под меховой шапочки и падают крупными кольцами на плечи и на нежный лоб. Волосы, мех, бархат шубки — всё осыпано блестящим инеем. Смеясь и отряхивая серебристую снежную пыль, она бежит на лестницу, лёгкая и стройная. Девушки окружают её с радостью и поцелуями, но она отбивается и хохочет.
— Как же мы будем гадать? Когда же мы начнём?
— Сними шубу сначала!
— В столовую, в столовую! Там бабушка ждёт!
— Мы будем лить воск и олово!
Только красный огонь камина освещает резные стены и дубовую мебель столовой, отражаясь в блестящем полу. Дрова ярко пылают, дробятся на красные угли, выпускают синие и жёлтые языки, распространяя смолистый запах сосны и ели. Другого освещения не должно быть при гадании.
— Так страшнее, — говорит бабушка.
Сама она сидит у камина в своём большом вольтеровском кресле. Из-под кружев её белого чепчика видны её чёрные волосы, до сих пор едва тронутые сединой и заложенные на висках колечками, по старинной моде. Строгий, красивый профиль бабушки, сохранивший своё изящество, несмотря на то, что её лицо давно покрылось морщинами, и тёмные глаза утратили свой блеск, озарён красным светом камина. В молодости бабушка была красавица, и это заметно.
Но на Женю вид её наводил страх. Это его бабушка. Что-то скажет она, когда узнает? Согласится ли быть бабушкой и ей?..
На столе стоит глубокое блюдо со снегом. Расплавленное олово клокочет в кастрюльке, которую бережно держит за деревянную ручку старая няня.
